– Время пройдет быстрей, чем ты думаешь, – сказал Лоуренс. – Давай-ка мы с тобой почитаем.
Часть вторая
Глава 6
В самом начале плавания погода дарила их той особой ясностью, какая бывает только зимой: темно-синее море, на небе ни облачка. Чем больше они продвигались на юг, тем теплее делалось. Поврежденные реи и паруса заменялись новыми, и «Верность» день ото дня прибавляла ходу. За все время они заметили вдали только пару торговых судов, да высоко в небе пролетел однажды курьерский дракон. Это наверняка был сизарь, летун на большие расстояния, но даже Отчаянный не смог разглядеть, знаком тот ему или нет.
Китайские солдаты явились назавтра же после соглашения, с раннего утра, и намалевали на палубе широкую полосу, отделив ее часть с левого борта. Оружия при них, насколько можно было заметить, не было, но караул они несли исправно, сменяясь по трое. Авиаторы уже знали о ссоре, происходившей довольно близко от кормовых окон, и к присутствию часовых отнеслись крайне неодобрительно. На китайцев более высокого звания все и вовсе смотрели волком, не отличая одного от другого.
Лоуренс, однако, понемногу стал различать их – особенно тех, кто часто поднимался на палубу. Молодые люди радовались прогулкам и становились у самого борта, подставляя себя под брызги. Один, Ли Хонлин, был особо бесстрашен и пытался лазить по вантам, как мичман, хотя его костюм для этого мало годился. Длинный подол путался в канатах, полусапожки на толстой подошве не давали опоры в отличие от босых ног или тонких матросских башмаков. Соотечественников тревожили его экзерсисы, и они громко призывали его обратно на палубу.
Все прочие гуляли гораздо степеннее. Они часто усаживались на табуреты, которые приносили с собой, и беседовали, чередуя нисходящие интонации с восходящими. Лоуренс, хотя и не понимал ничего, чувствовал, что большинство из них не питает сильной вражды к британцам. Они всегда кланялись и держались учтиво – с виду, во всяком случае.
Только при Юнсине они меняли свое поведение и делали вид, будто здесь нет никого, кроме них. Но принц совершал прогулки нечасто, довольствуясь своей просторной каютой с большими окнами. Приходил он, видимо, лишь для того, чтобы посмотреть на Отчаянного. Тот еще не совсем поправился и спал почти круглые сутки, не зная, что происходит вокруг него.
Лю Бао и вовсе носа не казал из каюты с тех самых пор, как сел на корабль, хотя размещался на полуюте и до оговоренного участка ему было рукой подать. Еду ему носили слуги; через них же, видимо, Лю Бао и принц обменивались записками.
Шун Кай, напротив, проводил на палубе почти все светлое время дня, выходя туда после каждой трапезы. В случаях появления Юнсина он отвешивал принцу официальный поклон и держался в стороне, почти с ним не разговаривая. Предметами его интереса были устройство корабля и корабельная жизнь, особенно же артиллерийские стрельбы.
Последние Райли вынужден был сократить по настоянию Хэммонда, чтобы не беспокоить лишний раз принца; расчеты проделывали нужные манипуляции, не доводя дело до выстрелов, и лишь изредка разражались грохотом. Шун Кай, даже если он в ту пору отсутствовал, выходил, как только начинал бить барабан, и пристально наблюдал за учениями, ни разу не поморщившись при пальбе и откатах. Становился он так, чтобы никому не мешать – на драконьей палубе тоже было несколько пушек, и канониры взбегали туда. После второго или третьего раза они уже перестали обращать на него внимание.
В свободное от учений время он рассматривал пушки вблизи. Тяжелые сорокадвухфунтовые, с короткими стволами карронады драконьей палубы не обладали точностью длинноствольных орудий, зато и откат у них был меньше, поэтому много места они не требовали. Особенно восхищал Шун Кая неподвижный лафет, по которому двигалось взад-вперед чугунное дуло. За работой матросов и авиаторов он тоже следил во все глаза, не считая это, видимо, дурным тоном. Не меньший интерес вызывал у него сам транспорт – мачты, паруса и в первую очередь корпус. Лоуренс не раз видел, как он смотрит сверху на белые очертания киля и делает мелом наброски на палубе.
Вопреки всему своему наружному любопытству, общительным он не выглядел, и причиной тому был не только его чужеземный облик. В нем ощущался скорее инженер, чем ученый-энтузиаст. Хэммонд пару раз подъезжал к нему и был встречен учтиво, но прохладно. Лоуренс со стороны ясно видел, что китаец совсем не рад обществу дипломата – хотя раздражения Шун Кай не выказывал и при разговоре с Хэммондом всегда носил маску вежливого внимания.
Пример Хэммонда говорил о том, что навязываться этому человеку не следует. Шун Каю, бесспорно, пригодился бы гид, сведущий в морском деле, но такт и языковой барьер в равной мере побуждали Лоуренса ограничиваться пассивными наблюдениями.
На Мадейре взяли пресной воды, пополнили стадо, которому визит славного звена нанес заметный урон, но в порту задерживаться не стали.
– Смена парусов пришлась кстати – я начинаю понимать, что ей лучше подходит, – сказал Райли Лоуренсу. – Не возражаете против Рождества в море? Мне не терпится испытать, осилит ли она семь узлов.
Они вышли с Фуншалского рейда торжественно, на всех парусах, и вскоре сияющее лицо Райли лучше всяких слов выразило, что надежды его оправдались.
– Почти восемь! Что вы на это скажете?
– От всей души поздравляю вас! – ответил Лоуренс. – Не думал я, что это возможно; она превосходит все ожидания. – На самом деле он сожалел, что они стали двигаться с большей скоростью – чувство, которого он прежде никогда не испытывал. В бытность свою капитаном корабля он не стремился достичь невозможного, полагая, что с королевской собственностью так обращаться негоже, но, как всякий моряк, любил показать свое судно во всей красе. В то время он искренне разделил бы с Райли его ликование и ни разу не оглянулся бы на тающий позади остров.
В честь новообретенной скорости Райли пригласил его и своих офицеров к обеду. Во время трапезы, когда на вахте стоял один только молодой лейтенант Бекетт, как назло, налетел шквал. В теории, оперируя математическими формулами, Бекетт мог бы обойти вокруг света шесть раз подряд, на практике же действовал самым нелепым образом. При первом негодующем рывке «Верности» все повскакали из-за стола, а Отчаянный испуганно рыкнул, но бизань-брамсель сорвало еще до того, как Райли и Парбек выскочили на палубу.
После этого шквал тут же умчался прочь, небо окрасилось в голубые и розовые тона, волнение стало для «Верности» почти незаметным. Свет еще позволял почитать, но тут на палубу высыпали китайцы. Слуги под руки вывели из каюты Лю Бао и доставили его через квартердек и бак на прогулочную территорию. Пожилой посол сильно изменился с тех пор, как его видели в последний раз, сбавил добрый стоун[10] веса и заметно позеленел. Лоуренс почувствовал невольную жалость к его страданиям. Лю Бао опустился на принесенный для него стул и подставил лицо прохладному влажному ветру, но лучше ему явно не становилось. Когда ему предложили какое-то блюдо, он только рукой махнул.
– Он ведь может умереть с голоду? – спросил Отчаянный, движимый больше любопытством, чем состраданием.
– Надеюсь, что нет, хотя для первого морского путешествия он несколько староват, – ответил Лоуренс и добавил: – Сходите за мистером Поллитом, Дайер, и попросите его подняться сюда.
Вскоре Дайер вернулся с корабельным врачом. Поллит ходил с Лоуренсом на двух его кораблях и потому пренебрег церемониями. Отдуваясь, он плюхнулся на стул.
– Да, сэр, что такое? Нога?
– Нет, мистер Поллит, нога лучше. Меня беспокоит здоровье китайского джентльмена. – Лоуренс показал на Лю Бао, и Поллит немедленно сделал вывод, что если тот будет худеть так стремительно, то вряд ли дотянет и до экватора. – Мореплаватели они неопытные и вряд ли знают средство от морской болезни столь злокачественного вида. Не подберете ли ему какое-нибудь лекарство?
