На Масленой неделе 1889 г. Алексеев поставил у Лейферта в театре «Развлечение и Польза» «Москву и русских в 1812 году, или Не в силе Бог, а в правде». «Помимо роскошных декораций и панорам, — сообщал „Петербургский листок“, — как, например, Бородинский бой и переход Наполеона через Березину, мы должны отдать справедливость г. Лейферту, что он ничего не пожалел, чтобы поставить пьесу исторически верно. <…> Обстановка и ансамбль настолько хороши, что они искупают частные недостатки»[259]. «Сюжет пьесы дал лишь возможность блеснуть „лошадиными эффектами“, — иронизировала другая газета. — Лошади принимают живое участие в ходе военных действий и появляются от двух до четырех в каждом действии»[260].
А в 1890 г. на пасхальной неделе Алексеев показал в этом же театре военно-историческую пьесу «Русские орлы на Кавказе». «Вся обстановка изготовлена заново, — писала „Петербургская газета“. — В пьесе участвуют драматическая труппа, кордебалет, хор мужской и женский, песенники под управлением Гр. Соколова, статисты и статистки — всего до 300 человек»[261]. «Лейферт показывает „Русских орлов на Кавказе“, — сообщала та же газета. — Чего тут только не преподнесено: есть и пение, и балет, и сражение, и плен, и освобождение. <…> очень красива декорация, изображающая в лунную ночь горный поток. Пьеса заканчивается гимном и раскатным громовым „ура“. Последнее подхватывают даже представители „третьих мест“»[262].
В постановке «Царь-богатырь» (1890) Алексеев предпринял попытку наглядно показать «всю эпоху Петра Великого» с помощью двадцати шести картин, «которые непрерывно сменяли друг друга», перебиваясь «разговорными сценами». «Все декорации и более трехсот новых костюмов изготовлены по лучшим картинам, изображающим события той эпохи». В постановке участвовало более трехсот человек[263]. «В пьесе есть и „потешные“ солдатики, и ботик Петра Великого, и основание Петербурга, и Полтавский бой и пр. Пьеса обставлена добросовестно и даже с роскошью. Особенно хороши живые картины во всю сцену»[264].
К теме славянской борьбы за освобождение в 1875–1876 гг. Алексеев возвращается в 1894 г. в обстановочной пьесе «Сестра милосердия, или Все в жертву Родине!». Пьеса «богата сценическими эффектами. В особенности эффектны картины взрыва и пожара в селении и боевая схватка герцоговинцев с турками. Пьеса обставлена очень прилично и пользуется большим успехом»[265].
А на следующий год Алексеев ставит пьесу «Суворов у Чёртова моста». «Путешествиями у Чёртова моста не томят публику: оно продолжается десять-пятнадцать минут. Выходит Суворов с войсками и говорит приблизительно так: „Братцы, не дадим посрамить себя!“ Братцы взбираются на утесы и начинают стрелять, а на утесах, надо сказать, устроен, согласно требованиям истории и автора пьесы, мостик, который и должен изображать, по-видимому, именно Чёртов мост. Суворов после стрельбы снова говорит: „Братцы, разрушим мост!“ Разрушим так разрушим, отчего же нет? Мост разрушается, а пьеса кончается. По крайней мере — коротко»[266].
В этом же, 1895 г. Алексеев ставит «Славный подвиг русских моряков при Синопе». «Пьеса переполнена грохотом ружей и пушек, разрушениями, пожарами крепостей, морскими сражениями и пр.»[267].
Последняя батальная постановка Алексеева «Взятие Геок-Тепе русскими войсками», «изобилующая военными эволюциями»[268], прошла на сцене «Общедоступного театра» на Семеновском плацу, куда в 1898 г. перенесли народные гулянья.
Необходимо отметить и известную режиссерскую деятельность Алексеева в петербургских общедоступных увеселительных садах «Аркадия» и «Крестовский сад», а также в парке на Петровском острове.
Вот как вспоминает Алексеев свои батальные постановки:
«На открытых сценах петербургских летних садов я начал работать еще в середине семидесятых годов и со своей стороны прилагал возможные усилия, стараясь найти такую форму летних развлечений, которая оказалась бы интересной и доступной более широким слоям зрителя.
После ряда поручений по должности помощника режиссера и заведующего постановочной частью, выполнявшихся мною также и на открытых летних сценах Петербурга, мне доверили самостоятельную постановку больших, батального характера, инсценировок, посвященных нашей войне с Турцией в 1877–1878 годах. Такие постановки осуществлялись в то время в Крестовском саду.
Крестовский сад находился на Крестовском острове, на набережной Средней Невки, при окончании Константиновского проспекта <…>. В годы русско-турецкой войны, в связи с интересом к текущим военным событиям, в Крестовском саду были осуществлены батальные постановки под открытым небом „Война с Турцией“, „Храбрость сербиянок“, „Взятие Ардагана“. Возникший в 1881 году летний увеселительный сад нового типа „Аркадия“, расположенный на берегу Большой Невки, на рубеже Старой и Новой деревни, продолжал эту традицию, и там мною были осуществлены такого же рода постановки „Наши герои-победители“ и „Взятие Плевны“, а затем „Синопский бой“.
От военных пантомим, ставившихся на гуляньях „под горами“[269], эти постановки отличались прежде всего тем, что предметом изображения была почти исключительно военная современность, а не военная история. Отличались они также более развитой сюжетной стороной и неизмеримо более сложным и эффектным оформлением. Возможность использовать местность, окружающую открытую сцену, пользоваться двумя, а то и тремя временными сценами, наличие прудов и рек, на которые перебрасывалось действие, наконец, возможность обильно применять пиротехнику и даже взрывчатые вещества — все это давало огромные преимущества постановщику и очень увлекало меня по молодости лет и новизне самой задачи.
Так, например, в постановке „Война с Турцией“, шедшей осенью 1877 года в Крестовском парке, войска в полной амуниции вплавь переправлялись через реку, а саперы наводили понтонный мост для переправы тяжелых орудий. В постановке „Синопского боя“, осуществленной летом 1886 года в „Аркадии“, было показано нападение турок на пограничный пост, геройская его защита нашим гарнизоном, пожар, взрыв и обвал казармы, подожженной неприятелем. В заключительной картине, происходившей на воде, три наших корабля и два фрегата сражались против восьми судов противника, причем все заканчивалось взрывом и пожаром вражеских военных судов.
В общем это были инсценировки массовых батальных сцен, сделанных как бы для киносъемки. В них участвовало до пятисот человек, в действие вводились орудия, лошади, собаки, почтовые голуби, а в финале — воздухоплаватели на воздушных шарах. Основные эффекты заключались в переправах через реку, атаках крепостных стен, сражениях, взрывах, обвалах и торжественном, победном апофеозе. Иногда в сценарий был введен какой-нибудь праздник, прерывавшийся вестью о войне, о нападении неприятеля, — празднество вводилось главным образом с целью дать место пляскам и пению.
Постановки такого рода собирали многочисленных зрителей, до десяти-двенадцати тысяч человек, и привлекали демократическую публику, особенно из числа молодежи»[270].
В 1896 г. городское самоуправление поручило Алексееву устраивать летом по воскресным и праздничным дням народные гулянья в парке на Петровском острове.
«В Петровском парке, — рассказывает Алексеев, — я надумал давать постановки под открытым небом, на пруду и на его берегах, хорошо доступных обозрению зрителей.
Наибольший успех имели осуществленные в последние годы функционирования парка „Ермак Тимофеевич, покоритель Сибири“ и „Взятие Азова Петром Великим“[271].
Действие „Взятия Азова“ было мизансценировано следующим образом: первое действие — на противоположном от зрителей берегу продолговатого пруда (против мест для платной публики), второе — на протяжении всего пруда и третье — на островке в центре пруда.
Берег и островок изображали требующиеся по сюжету местности, декоративная обстановка которых, сделанная на прочной подделке, в расчете на дневной свет и „натуральность“ окружающей природы, сохранялась от одного воскресенья до другого. Более всего удался артиллерийский бой на кораблях петровского времени, восторженно принимавшийся зрителями, особенно в финальной сцене пожара неприятельской флотилии, весьма живописного на воде.
В постановке „Ермака Тимофеевича“ мною было применено несколько удачных — или, точнее, удавшихся — выразительных приемов, новых для массовых постановок, даваемых на воде под открытым небом.
Упомяну об эпизоде прибытия гонцов в Москву, дабы „бить челом“ Ивану IV „сибирской землицей“. С целью дать ощущение первопрестольной Москвы (при невозможности достигнуть этого в своеобразных условиях постановок под открытым небом), я скрыто разместил в зелени окружающих деревьев около полусотни разного звона колоколов, так что в необходимый момент перемены действия, перенесения его в Белокаменную, раздался, загудел, разнесся над водою виртуозно исполненный звонарями „малиновый перезвон“, тогда как из-под земли поднялись глубоко закопанные внутрь, хорошо офактуренные очертания зубчатых стен Кремля.
