Но Саккар неумолим. Он порывисто вскакивает со стула и начинает декламировать: «Я хочу, чтобы курс дошел до трех тысяч... Я покупал и буду покупать, хотя бы мне пришлось лопнуть... Да, пусть пропаду я и пусть все пропадет вместе со мной, но я добьюсь курса в три тысячи и буду поддерживать его!» Как говорится, Остапа понесло, и никому его не остановить, даже Каролине.
И вот наконец цель достигнута, Саккар – король, и никто пока не знает, что он голый король:
После ликвидации 15 декабря курс дошел до двух тысяч восьмисот, потом до двух тысяч девятисот франков. И 21-го, посреди бешеного возбуждения толпы, на бирже был объявлен курс в три тысячи двадцать франков. Исчезла истина, исчезла логика, понятие о ценности извратилось до такой степени, что утратило всякий реальный смысл. Ходили слухи, будто Гундерман, потеряв свою обычную осторожность, зашел очень далеко и рисковал огромными суммами. Вот уже несколько месяцев, как он финансировал понижение, и его потери росли каждые две недели вместе с повышением колоссальными скачками. Начали поговаривать, что он может свернуть себе шею. Все головы пошли кругом; ожидали чуда.
Здесь у Золя очень важная мысль о том, что суть финансового пузыря такова, что на нем могут погореть и быки, и медведи. Медведи – потому что могут отшортить слишком рано, много потерять, и будут вынуждены прекратить игру еще до того, как цены бумаг начнут снижаться.
Саккар наслаждается последними часами триумфа. «Когда карета его подъезжала к Всемирному банку… навстречу выбегал лакей, расстилал ковер, закрывавший весь тротуар от самых ступенек подъезда, и лишь тогда Саккар благоволил выйти из кареты, торжественно ступая, как монарх, которого оберегают от грубых булыжников мостовой».
В классических случаях в момент схлопывания пузыря акции по максиму переложены с профессиональных инвесторов на финансовых лохов, коими неизменно оказываются простые люди. Так и в романе Золя, когда курс зашатался и многие продают, «из регионов» в виде телеграмм продолжают поступать ордера на покупку:
Маклер привычной рукой перебирал телеграммы, видимо довольный. <…> И если до сих пор он все-таки испытывал легкое беспокойство, то это стойкое увлечение публики, эти упорные покупки, не прекращавшиеся, несмотря на невероятное повышение курса, совершенно успокаивали его. Среди других имен, которыми были подписаны телеграммы, особое его внимание привлекло имя сборщика ренты в Вандоме; по-видимому, тот приобрел весьма многочисленную клиентуру среди мелких покупателей – фермеров, богомольных прихожан и священников своей провинции, так как каждую неделю он слал ему множество телеграмм.
А вот и «начало конца»:
Прошел час, курсы почти не менялись, сделки в “корзине” заключались, но уже без прежнего воодушевления – по мере поступления новых ордеров и телеграмм. <…>
И вдруг толпа заволновалась, послышались прерывистые возгласы. “Всемирные” понизились на пять франков! Потом на десять, потом на пятнадцать франков и упали до трех тысяч двадцати пяти…
<…> …Саккар, подготовивший, чтобы поднять последний курс, один трюк – телеграмму, которую должны были прислать с лионской биржи, где повышение было несомненно, – начал беспокоиться: телеграммы все еще не было, и это непредвиденное падение на пятнадцать франков могло привести к катастрофе.
Итак, акции шатнулись. Как раз в этот момент вторая любовница Саккара баронесса Сандорф интересуется у него, не продать ли ей акции. Такой вопрос, когда акции пошли вниз, только выводит Саккара из себя. С баронессой он груб, и это оказывается роковой ошибкой.
Пока было лишь небольшое колебание курса, общий тренд был все еще повышательный. Гундерман, играющий на понижение, потерял столько, что подумывает о том, чтобы выйти из игры:
Накануне “Всемирные” опять поднялись. Что же это! Его, видно, никак не добить, этого ненасытного зверя, который сожрал у него столько золота и упорно не желает околевать! Он вполне способен снова встать на ноги и 31 января снова кончить повышением. И Гундерман бранил себя за то, что пошел на это гибельное соперничество, тогда как, быть может, лучше было согласиться на сотрудничество с банком. Усомнившись в своей обычной тактике, потеряв веру в неизбежное торжество логики, он, пожалуй, примирился бы сейчас с мыслью об отступлении, если бы мог отступить, не теряя при этом всего своего состояния. <…> Это затмение сильного ума, обычно столь проницательного, объяснялось таинственностью, окутывающей биржевые операции, тем туманом, за которым никогда не знаешь наверняка, с кем имеешь дело. Разумеется, Саккар покупал, Саккар играл, но за чей счет? За счет солидных клиентов или за счет самого банка? Гундерману со всех сторон передавали столько сплетен, что он уже ничего не понимал.
И в этот момент в конторе Гундермана появляется обиженная на Саккара баронесса, которая знакома с истинным положением дел в банке, ее месть состоит в том, что она приносит Гундерману инсайд: Саккар истратил почти все средства банка на поддержку курса акций. Гундерман решает действовать немедленно:
План его был очень прост: сделать то, от чего осторожность удерживала его, пока ему не было известно истинное положение Всемирного банка: раздавить рынок продажей огромного количества акций. Теперь… он мог позволить себе это. …Он пустит теперь в ход грозные резервы своего миллиарда. Логика восторжествует, ибо всякая акция, поднимающаяся выше стоимости, которую она представляет, обречена на гибель.
Мудрые слова!
Саккар предчувствует поражение и предпринимает отчаянные попытки спасти банк, но от него отворачиваются и самые преданные его сторонники:
Как раз в этот самый день, около пяти часов, Саккар, инстинктивно почуяв опасность, явился к Дегремону (одному из ранних инвесторов и члену совета директоров. – Е.Ч.). Он… чувствовал, что необходимо как можно скорее нанести понижателям решительный удар, не то они окончательно разобьют его самого. Его грандиозная идея – набрать шестьсот миллионов франков и завоевать мир – не давала ему покоя. Дегремон принял его с обычной любезностью в своем пышном особняке среди дорогих картин и всей той бьющей в глаза роскоши, которая каждые две недели оплачивалась разницей, получаемой на бирже, и могла улетучиться по первой же прихоти случая... До сих пор он еще не изменял Всемирному и отказывался продавать, проявляя внешне полное доверие и охотно разыгрывая благородную роль игрока на повышение... Он… продолжал говорить всем, что акции еще поднимутся, но сам был уже начеку и готов был перейти к неприятелю при первом же угрожающем симптоме.
Наконец начинается неизбежный обвал акций Всемирного банка. В первые часы Саккар на людях не показывает вида, что он этим озабочен:
– Я просто в отчаянии. Во время этих ужасных холодов забыли во дворе мою камелию, и она погибла.
Эта фраза быстро облетела весь зал, все были растроганы участью камелии. Что за человек этот Саккар! Непоколебимая уверенность, вечная улыбка! Но что, если это только маска, под которой скрывается страшное беспокойство, способное сокрушить всякого другого?
Счет начинает идти буквально на минуты: «За эти три дня разгром на бирже принял ужасающие размеры, акции Всемирного банка быстро упали до четырехсот тридцати франков, ниже номинала, и падение все еще продолжалось. Здание трещало и разрушалось с каждым часом».
В итоге Саккар повержен, и более того – он в тюрьме за мошенничество: махинации с неоплаченными акциями и т.п. Его воодушевленность и вера в проект превращаются в безумие. Каролина пришла в тюрьму его навестить, где она слышит все те же и еще более амбициозные планы:
– Мы будем очень богаты... <…> Неужели вы думаете, что я отказался от своих планов? Вот уже шесть месяцев, как я тружусь здесь, я работаю ночи напролет, чтобы все восстановить. Это дурачье ставит мне в вину… то, что из трех грандиозных предприятий – Компании объединенного пароходства, Кармила и Турецкого Национального банка – только первое принесло ожидаемую прибыль! Черт возьми! Да ведь оба других предприятия оказались на краю гибели именно из-за моего отсутствия. Но когда меня выпустят, когда я вернусь и снова возьму дело в свои руки, вот тогда вы увидите, да, вы увидите... <…>
– Все рассчитано, вот все цифры, смотрите!.. Кармил и Турецкий Национальный банк – это детские игрушки! Нам нужна огромная сеть железных дорог на Востоке, нам нужно все остальное – Иерусалим, Багдад, целиком покоренная Малая Азия – все, что не сумел завоевать Наполеон своей шпагой и что завоюем мы нашими заступами и нашим золотом... Да как вы могли подумать, что я признаю игру проигранной? Вернулся же Наполеон с острова Эльбы. Так и я, – стоит мне показаться, как все деньги Парижа потекут ко мне рекой. И на этот раз – я ручаюсь – Ватерлоо не повторится, потому что мой план математически точен, рассчитан до последнего сантима... Наконец-то мы свалим этого проклятого Гундермана! Дайте мне только четыреста, ну, может быть, пятьсот миллионов, и мир будет принадлежать мне!
