Семья Кобчиковых проснулась в предвкушении большого праздника. Пока Зина чистила зубы, мать все поучала ее через дверь ванной:
– Все начинается с ЗАГСа. Ты там должна им показать, кто в семье будет командиром.
– Ах, оставь, мама! – отвечала Зиночка. – Он у меня ручной.
Белое платье висело на плечиках и блестело стеклярусом. Все уже сидели за столом, завтракали, пили чай, только Зиночка не могла оторваться от платья. Наступал ее День.
Наконец она присоединилась к семье.
Отец, в черном костюме, при галстуке, тем временем уже встал из-за стола.
– Ты куда, папа? – спросила Зина, наливая себе из чайника.
– Куда-куда, на службу пора, – ответил папа.
И Зина весело рассмеялась.
– Разрядился как петух, – проворчала мать, отодвигая чашку. – Извозюкаешь костюм-то.
– Мама! – Зиночка сочла, что шутка идет слишком далеко.
Она нервно пила чай.
– А ты чего? – спросила мать. – Весь техникум тебя ждет не дождется, пока ты на урок явишься.
– Мама! – Но тут возмущение Зиночки тем, что родители позволяют себе так шутить в день ее свадьбы, уступило место беспокойству – в самом деле, не опоздать бы на занятия.
Зиночка побежала к себе одеваться и в изумлении увидела, что у ее кровати на плечиках висит белое подвенечное платье.
– Мама! – закричала Зиночка. – Мама, ты что здесь повесила?
Мать вошла на крик и замерла в изумлении.
– Я не вешала, – сказала она.
– Я знаю! – обрадовалась Зиночка. – Это отец купил, сюрприз хотел сделать. Он знает, что я… что мы с Колей дружим.
– Он с ума сошел! Так же сглазить можно!
– Красивое платье, – одобрила Зиночка. – А может, он в самом деле сделает мне предложение?
– Теперь деваться некуда, – сказала мать. – Платье куплено. Так что ты ему намекни.
Когда Зиночка подбежала к техникуму – она и в самом деле опоздала, – у входа маялся Коля. Несмотря на теплый сентябрьский будний день, он был в новом черном костюме.
– Ты что разоделся? – спросила Зиночка.
– Сам не понимаю, – ответил Коля. – Состояние какое-то приподнятое. Будто тебя целый месяц не видал, а сейчас увидел. Понимаешь?
– Честно, Коля?
– Честно, Зина. А может, пойдем распишемся?
Нет, не зря таинственное белое платье появилось дома.
– Жди меня после техникума, – сказала Зиночка, – поговорим. Мне надо подумать.
А между тем Зинин отец Кобчиков, понимая, что напрасно надел черный костюм, шагал по улице и удивлялся – еще вчера деревья стояли зеленые, а сегодня начали желтеть. Что с климатом делается! И все из-за спутников.
С этими мыслями он вошел в горуправление и поднялся к себе на второй этаж, заглянул по пути в приемную к Батыеву, того еще не было, но Людмила сидела за машинкой, красила ногти. Перед ней стоял какой-то приезжий и уныло повторял:
– Вы же вчера сказали, чтобы я пришел.
– Не помню, – отвечала Людмила. – Никогда вас не видела.
А сам Батыев с утра поднялся злой. Почему – не знал, но злой. Стал собираться на работу. Подумал, что виноват в этом настроении Карась. Копает под него тихой сапой, а на вид – пальцем можно раздавить. И тут в дверь позвонили. Жена была на кухне, Батыев сам открыл. Там стоял почтальон, отдал заказное письмо.
Батыев расписался, разорвал конверт. В конверте почему-то лежали два билета на поезд Вологда – Туапсе на тридцатое сентября.
– Это что еще такое? – взревел Батыев и кинулся на кухню. – Ты зачем билеты заказывала?.. Почему на тридцатое сентября? Мы же в отпуске в июле были.
– На тридцатое? – удивилась жена. – Какие билеты?
– Смотри!
И тут взгляд Батыева упал на отрывной календарь, что висел над кухонным столом. На календаре была дата – 28 сентября.
– Кто листки отрывает? – еще больше рассердился Батыев. – Кто целый месяц оторвал? Ты совершенно за внуками не следишь!
– Васечке до календаря не дотянуться, – сказала жена, продолжая рассматривать билеты. – Может, ошибка?
– Знаю я, какая ошибка, – догадался Батыев. – Это Карась подстроил.
– Но зачем?
– А вот сейчас приеду на службу, вызову его и уволю! Хватит!
Снизу гуднула машина – пора ехать.
А у Карася в то время были свои неприятности. Он, как встал, полез в гардероб, в свой ящик, достать чистую сорочку. И вдруг пальцы его нащупали на самом дне нечто завернутое в бумагу. Ничего не понимая, Карась вытащил сверток, развернул его. В бумаге была коробочка, на которой было написано по-французски. Это были духи. Почему французские духи лежат под его сорочками?
Карась хотел спросить об этом у жены, но жена уже вошла в комнату и сама увидела мужа с духами в руке.
– Это что такое? – спросила она.
– Я у тебя хочу спросить, что это такое? – искренне ответил Карась.
Разница между супругами заключалась в том, что Карась не помнил, как и почему французские духи оказались в его белье, а его жена была убеждена, что ей-то он никогда бы не купил французских духов. Значит, он купил другой, попался и теперь нагло лжет.
Так что Карась на работу опоздал, и это было плохо, потому что надвигался последний этап борьбы с Батыевым. Не сегодня-завтра в области должны принять решение, а пока надо таиться и не давать злобному, подозрительному Батыеву предлогов для расправы.
Карась добежал до управления, прижимая к глазу холодный пятак, пригнувшись, мелькнул коридором и юркнул за свой стол – справа от стола, за которым уже сидел Кобчиков в черном костюме, что само по себе было подозрительно.
– Батыев не проходил? – робко спросил Карась у Кобчикова, на что сослуживец ответил, что вроде бы только сейчас прошел.
Пронесло, возрадовался Карась. Тут зазвонил телефон, и какой-то пенсионер начал кричать, что у них в доме уже месяц трубу никак не заварят, потоп. Карась обиделся, ответил, что про трубу стало известно только вчера, а пенсионер все кричал: «Вы на календарь поглядите, бюрократы!» Карась поглядел на календарь – на календаре был конец сентября, чего быть не могло, потому что сентябрь только-только начинался.
Кобчиков обернулся к соседу по столу и спросил:
– Карась, нам премию за август давали?
Карась понял, что не помнит. А вдруг он духи купил на премию? Но для кого? Неужели для Людмилочки, батыевской секретарши? Но ведь они же договорились тайно, что соединятся в тот день, когда он, Карась, займет это место.
И тут по управлению разнесся жуткий зловещий рык.
В следующее мгновение в комнату ворвалась перепуганная Людмилочка и завопила:
– Карася к Батыеву, на полусогнутых!
Карась хотел перекреститься, но не посмел и потому попросил упавшим голосом Кобчикова:
– Пойдем со мной, а? Ты в месткоме, он при тебе меня съесть не посмеет.
Батыев стоял спиной к ним в собственной приемной, перед собственной дверью. К двери была привинчена табличка: «С. КАРАСЬ». Батыев старался отколупнуть табличку ногтями, но винты не поддавались.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
