— Не верю! Это обман! — пробилось сквозь восторженные вопли.
Из задних рядов начал протискиваться человек средних лет. Люди недовольно загудели. Я похолодела, и потребовалось все мое самообладание, чтобы не завертеть беспомощно головой, ловя взгляд на капитана или квартирмейстера. Ни тот, ни другой не проронили ни слова, только Генри приподнял бровь, всем видом выражая недоумение.
Матрос вышел к котелку, сунул в него руку… и заорал так, что я вздрогнула. Котелок перевернулся, зашипели угли, вода потекла по палубе, люди торопливо раздались в стороны — многие вышли на палубу босиком. Только матрос, решивший проверить все собственноручно, остался топтаться на месте, тряся обваренной кистью.
Я едва удержала изумление. Когда лорд Джеймс успел прогреть воду? Перевела взгляд на пламя — вода должна была залить его, но среди опавших языков промелькнули ослепительно-желтые блики. Промелькнули и исчезли, но все стало ясно. Пока все взгляды были устремлены на кольцо в моих руках, магия квартирмейстера резко подняла температуру пламени, и вода действительно дошла до кипения меньше чем за минуту.
— Еще кто-то хочет проверить? — холодно поинтересовался капитан.
Все замотали головами. Вокруг пострадавшего образовалось пустое пространство, словно вокруг прокаженного.
— Леди Белла, сделайте милость, помогите этому болвану, — негромко сказал Генри.
— Как прикажете, капитан, — я снова склонилась в реверансе под теперь уже одобрительный гул толпы.
Народ, раздавшийся было в стороны, снова начал собираться вокруг нас: все хотели собственными глазами увидеть чудо. Генри вырос за моим плечом, и его присутствие, которое я снова ощущала прямо-таки всей кожей, в этот раз не смущало, а успокаивало.
Обваренный протянул мне руку — опасливо, будто боялся, что я ее откушу. Меня кольнуло стыдом, ведь отчасти в том, что случилось, была и моя вина. Хотя теперь уже точно никто не усомнится в исходе испытания.
— Потерпи немного, — велела я, сжимая между ладонями его кисть.
Мужчина стиснул зубы — прикосновение к обожженной коже едва ли было приятным. Сейчас станет легче. Отвести лишнее тепло — на несколько мгновений мои собственные руки начало печь. Подумать о механизмах, разрушающих погибшие от кипятка ткани, и о других, создающих новое взамен отмершего. Не забыть ограничить воспаление. Хорошо, что не успели вздуться волдыри, пришлось бы возиться дольше.
Лицо пострадавшего расслабилось.
— Кожа облезет, — предупредила я, убирая ладони. — Как после солнца. Потом свежая загрубеет и станет, как было. Пока этого не произойдет, ты рискуешь рассадить руки во время работы, так что принеси мне бинт и…
— Откуда же он у меня, миледи?
Я оглянулась на капитана.
— Ты, ты и ты. — Генри ткнул пальцем в собравшихся. — Проводите леди и этого болвана в операционную, дождитесь, пока она закончит перевязку, и сопроводите в мою каюту.
Глава 18
В операционной ярко светил магический шар — когда только его успели зажечь! Или лорд Коннор, а то и сам капитан регулярно подновляют все осветительные шары на корабле? Наверное, так и есть.
— Простите дурака, миледи, — бормотал обожженный, пока я обматывала его ладонь бинтом. — Уж больно убедительно Рыжий талдычил, дескать, прав был хирург, ведьма вы, и капитана заворожили.
— Я не ведьма. Это дар, такой же, как у капитана или квартирмейстера.
— Дык болтают, бабы к магии неспособны.
— К магии. Но дар обычно достается именно женщинам. Господь велел нам быть хранительницами дома и заботиться о семье. Вот этот дар и помогает заботиться, хоть он и редок. Господа про него знают, — слукавила я. — А… простым людям откуда узнать?
Он кивнул.
— Ваша правда, миледи. У вас, господ, свои тайны, у нас — свои. Простите, дурака.
— Я не сержусь. — Я завязала конец бинта. — Жалко только, что ты обжегся. Передай… кто там у вас распределяет работу — что два-три дня тебе нельзя тянуть канаты…
Левая рука матроса была вся покрыта мозолями, о которые, казалось, можно заточить клинок. На правой как пить дать сдерет свежую кожу до мяса, особенно если не дождется полного заживления.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Канаты выбирают, а не тянут, миледи, — щербато улыбнулся он. — Может, вы записку какую дадите, а то мне на слово не поверят.
Оглядевшись, я увидела спрятавшуюся за ширмой конторку, в ящике обнаружилась бумага, перо и чернила.
— «Выбирать» — это значит «тянуть», я запомню, спасибо, — сказала я, набрасывая записку без адресата. Просто: «Подтверждаю, что велела подателю сего два дня беречь правую руку, чтобы мои труды не были напрасными. Не тянуть канаты и не хвататься за другие предметы, способные ссадить кожу». Кто-то, наверное, изрядно над ней похохочет, но с этим я ничего поделать не смогу. Как составить список запрещенных дел, если я толком не знаю, чем вообще занимаются матросы? — В самом деле, у нас одни знания, у вас — другие.
— Не скажите, миледи, капитан и квартирмейстер — они господа, а в таких вещах не путаются.
— На то они и капитан с квартирмейстером. Завтра утром можешь снять повязку. И про канаты не забудь.
Он исчез.
— Пойдемте, миледи, — сказал один из парней, которых приставил ко мне Генри.
Я еще раз оглядела помещение. Не хотелось бы, чтобы страждущие начали паломничество в мою каюту — должно же у девушки быть право на уединение? Значит, пользовать раненых и больных мне придется здесь.
— Я задержусь. В этом помещении нужно навести порядок.
Заодно перебрать инструменты и материалы, чтобы знать, на что я могу рассчитывать, а что купить… Ох ты, понятно, что о «купить» речь не идет, а как только мы сойдем на землю в местах, где есть торговцы, я отправлюсь домой, и запасы хирурга, да и лекаря, станут заботой того, кого наймет капитан. Но разобраться с уже имеющимся все равно нужно.
— Капитан велел нам дождаться, пока вы закончите перевязку, и сопроводить в его каюту.
— Но он не приказывал мне возвращаться в каюту немедленно после окончания перевязки. — Я набросала еще одну записку. — Передай капитану, вернись с ответом. Если он прикажет мне отправиться в каюту, я немедленно ему подчинюсь.
Матрос почесал в затылке, словно размышляя, стоит ли меня слушаться, но, похоже, впечатление от утра было еще слишком сильным, и он все же пошел наверх.
Дожидаясь его, я начала обследовать шкафы. Инструменты. Промыты и просушены, но просто свалены кучей в деревянном лотке. Хорошо хоть скальпели и иглы отложил в отдельные ящички. Корпия. Я покрутила ее так и этак: пожалуй, если промыть, прокипятить в пресной воде и высушить — на солнце, чтобы не начала гнить или плесневеть — можно будет и пользоваться. Свежей-то мне на корабле не добыть, едва ли на складах хранятся запасы ветоши, которую можно раздергать на нитки. Бинты. Сколько-то условно чистых и ящик с кое-как скомканными грязными — от вони у меня даже глаза заслезились. Дома я бы выкинула это немедля, а здесь придется разобрать, выстирать, отполоскать соль и просушить.
Пока я соображала, к кому обратиться со всем этим — не дергать же самого капитана по всякой ерунде вроде стирки — вернулся ошпаренный.
— Боцман сказал, что дармоеды ему не нужны, и отправил к вам, дескать леди придумала, что тебе толком работать нельзя, пусть у леди и болит голова, к чему тебя приставить.
— А что капитан скажет? Он предупреждал, если кто леди коснется…— поинтересовался оставшийся на страже матрос.
— А капитан скажет, что в хозяйстве покойного Дезо надо навести порядок, — послышался знакомый голос. — И помогать леди можно, не обижая ее.
Я выглянула из двери.
— Не думала, что вы придете сами, капитан.
— Я только удостовериться, что у вас все в порядке, леди Белла. Заодно попросить сложить личные вещи покойного… хотя бы в его сундук и велеть кому-нибудь из парней отнести их к квартирмейстеру, чтобы он разобрал и распределил их. Нанимаясь на корабль, хирург подписал общее для команды завещание. После смерти любого из нас имущество делится между остальными.
