К концу войны он уже самостоятельно выезжал на рыбалку и охоту. Какая тут учеба, побыстрей бы до победы!
— Другие же учились? — спрашивала девушка.
— Кто учился, кто работал. По-разному все было…
Он призадумался, потом улыбнулся грустно, сказал:
— И грех смеяться, и смешно. В школе-то, в интернате одежда на нас просто горела. А материи-то, видно, не привозили — время военное. Так нам сшили штанишки из занавесок оконных. Белые занавески были, тоненькие такие. Ну, кто их пораньше получил, кто попозже. Кто как без штанов оставался — получал их. Вот первых белоштанников мы стали дразнить «белогвардейцами». И даже стали поколачивать их как следует… А потом и я стал белоштанником, побывал в шкуре «белогвардейца»…
Он помолчал немного, потом взглянул на девушку и вспомнил начало разговора.
— Учение мимо меня прошло, — сказал он. — Если бы я постиг ученую веру, тогда бы, может быть, о боге сказал бы по-другому, по-ученому, что ли…
— Богу мы, конечно, дали большую поблажку, — сказала девушка. — Мы же комсомольцы…
— Не все комсомольцы ученые, — возразил Демьян. — Значит, неученым комсомольцам нужна простая вера.
— Если бы наши комсомольцы в поселке услышали сейчас наши разговоры о боге, крепко бы нам досталось вместе с богом! — засмеялась девушка. — Вздернули бы на одной веревке!..
— Так и вздернули бы?.. — пробормотал Демьян и, взглянув на смеющиеся золотисто-зеленые глаза девушки, сам засмеялся и сказал: — Наверное, приятно висеть на одной веревке… с такой девушкой!
— А как повисишь — так больше не захочешь! — сквозь смех ответила она.
— Ну, один раз в жизни все можно… — многозначительно сказал он.
— Так второго-то раза ведь не будет! — смеялась она. — Второй-то жизни!..
— Ну и что, — невозмутимо проговорил он. — Одной жизни должно хватить!.. К чему вторая-то?
День клонился к вечеру, хотя это было не так просто уловить — все небо затянуто облаками. Но Демьян знал, что перед закатом дождь прекратится ненадолго: можно съездить за карасями в глухое лесное озерко невдалеке от стоянки. Совсем без дела он не мог сидеть.
Когда дождь начал утихать, он взял топор и нарубил дров. В такую погоду всегда должен быть запас. Потом объяснил девушке, как нужно поддерживать огонь, и, сказав, что скоро вернется, поехал ловить карасей. Но караси попадались плохо — то ли из-за непогоды они «спали в иле», то ли кончалось время икромета, и они не ходили, то ли сетешка его вконец обветшала.
Ему хотелось порадовать девушку крупными золотисто-оранжевыми карасями — одно загляденье! Поднимешь — словно солнце в руки взял! Так и горит, так и сверкает! Вот это царь-карась! Но такие не попадались. Поймал карасишек мелких и бледных. Вот и задержался допоздна. Все надеялся, что забредет в сеть чудо-карась.
К ночи еще плотнее сдвинулись тучи, и в лесу стало сумрачнее.
Подплывая к стану, Демьян в тусклом отсвете костра увидел встревоженную тень девушки. Она была явно чем-то обеспокоена. И когда он подошел к навесу, она схватила его за руку и почти шепотом сказала:
— Дема, там кто-то ходит!
— Кто же там ходит? — громко спросил он.
— Не знаю, — полушепотом ответила она.
— Видела?
— Нет, только слышала! — Она показала в глубину леса. — Кто-то там деревья и ветви ломает!
— Да к костру не подойдет, — успокоил ее Демьян. — Зверь, наверное, какой-нибудь ходит.
— Какой зверь? — быстро спросила она.
— Кто знает: может, заяц. Может, лиса.
— Нет, большой зверь шумно ходит!
— Наверное, лось, — согласился Демьян. — Он тяжело ходит иной раз…
— А я так напугалась! — призналась девушка. — Подумала: а вдруг к костру подойдет! Что бы я стала делать?
Тут в чаще послышался неясный говор: будто два человека, невнятно бормоча, о чем-то спорили между собой. Бормотание прервалось так же неожиданно, как и возникло.
— Люди?! — прошептала девушка и шагнула к Демьяну. — Откуда они взялись?!
Голос ее дрогнул.
Демьян повернул лицо в сторону чащи. Тут послышалось тявканье собаки, приглушенное расстоянием и низкими тучами.
— Понятно, кто к нам пожаловал, — проговорил Демьян, подкладывая дрова на огонь.
— Кто?!
— Старый пакостник филин…
— Филин?! — недоверчиво переспросила девушка.
— Да он иногда такое вытворяет — волосы дыбом встанут! — засмеялся Демьян. — Это он так развлекается, пугает людей. Особенно весной, когда настроение у него хорошее. Мастак он на всякие штуки…
— Уф-ф! — вздохнула и засмеялась девушка. — А ведь и вправду мурашки по коже бегут! И не подумаешь — филин!
Демьян повернулся в сторону филина и крикнул:
— Ты, старый разбойник! — и добавил еще несколько слов на родном языке.
— Что ты ему сказал? — спросила девушка.
— Что мы не боимся его и чтобы он шел по своим делам!
— И все?
— Еще сказал ему, если в покое нас не оставит, я возьму ружье и так напугаю его, что он дорогу домой не найдет…
— Ружья-то у нас нет! — улыбнулась девушка. — Чем его напугаешь!
— Я ему так уверенно сказал, что он поверил про ружье.
— Он понимает человеческий язык?
— Все лесные звери-птицы понимают человека. Ну, которые, может, не очень понимают, но все равно чувствуют по голосу, о чем их просит человек.
— А одному в тайге не страшно? Останавливаться, ночевать?..
— Тут главное — в сердце нельзя пускать страх, — отвечал Демьян. — Коль пустил в сердце страх — так и филин напугает, и сова прилетит — потешится, и заяц покажется медведем. Такое вот дело…
— Как удержать страх, если он живет в человеке?
— Нет, сердце человека чистое, — возразил Демьян. — Страх приходит со стороны. И все плохое приходит в сердце человека со стороны.
— Со стороны, значит? А человек — ангел? Так, что ли?
— Так, так, — кивнул он. — Ведь в сердце младенца нет страха и жестокости. Все приходит потом, от других людей, от плохой жизни…
— А с таежным страхом как быть?
— Тут все просто. Тут вот какое дело надо знать. В тайге все звери-птицы уважают человека, уступают ему дорогу. Стало быть, человеку совсем нечего бояться. Разве что по глупости пустит в сердце пустой страх…
— А медведь? По-моему, его все побаиваются.
— Да про него много говорят. А так зверь как зверь, со своими повадками.
— Пугают людей? Пустые страхи, считаешь?
— Можно так сказать… — в раздумье проговорил Демьян. — Вот в войну был один случай… А так наша Река не помнит ни одного смертного греха за медведем. И старики не слыхали от своих предков ничего подобного. Во всяком случае, за последние сто с лишним лет…
— Расскажи, интересно ведь, — попросила девушка.
— Потом как-нибудь, — уклонился он. — Дорога длинная, успею еще… А на сегодня филина достаточно, — усмехнулся он и, глянув в сторону чащи, добавил: — Видно, полетел по своим делам — не слышно теперь его.
— А ведь и вправду, будто послушался нас! — удивилась девушка.
— Он понял, что мы не боимся его. Не испугались. А коль пугать некого — так зачем зря шуметь. Разумная, однако, птица…
Оба замолчали. Демьян покуривал трубку. Девушка задумчиво смотрела на языки пламени.
Потом они сварили карасей и поужинали.
Шел дождь.
Глухо вздыхали кедры под порывами ветра.
Потрескивал костер.
Они сидели под навесом и молча слушали дождь. Дождинки звучно барабанили по бересте крыши.
Наконец девушка спросила:
— Что ты все молчишь, Дема?
— А о чем говорить? — осведомился он.
— Как о чем? — удивилась она и взглянула на него внимательными глазами. — О чем-нибудь. О чем-то ведь думаешь…
Он почувствовал, как тепло ее болотных глаз согрело его лицо и стало проникать в нутро.
Он молчал.
— О чем-то ведь думаешь, не правда ли? — спрашивала она.
После паузы он согласился:
— Думаю.
— О чем же?
Помедлив, он смущенно сказал:
— Я думаю о нас.
— О нас?! — Ее брови вздрогнули и, словно натягиваемый лук, изогнулись посередине.
— Может быть, о себе? — уточняла она.
— Нет, о нас, — упрямо повторил он.
— Что же о нас можно думать? — проговорила она.
— Разное.
— Любопытно… — только и сказала она.
А размышлял он о жизни, о превратностях судьбы. Вот пришли на землю два человека, примерно в одно и то же время. Жили на разных реках. Жили, ничего не подозревая, о существовании другого. И вот однажды судьба свела их. И жизнь стала больше, мир — шире, небо — выше. Удивительно преобразилась земля — все удвоилось в жизни, все повернулось к человеку только светлой стороной. Но в то же время все вдруг объединилось, все вдруг соединилось воедино. И все стало на двоих. На двоих.
Одна тайга.
Одна вода.
Одна дорога.
