— Нарочч… — захлебнулся и остолбенел Кровавый Глаз.
Он застыл посреди реки с открытым ртом.
А одноногий Галактион сидел на снегу и тупо смотрел на обломок костыля, что двумя руками держал перед собой. Сначала в его взоре появилось недоумение, потом — удивление, а удивление сменилось безучастием. Понял: единственный шанс упущен, сражение проиграно, конец.
Он сидел с обломком костыля, и по лицу его катились то ли капли подтаявших снежинок, то ли капли пота.
Наконец Кровавоглазый пришел в себя, глухо рыкнул. Удар отрезвил его, и он будто даже повеселел: теперь есть повод — при исполнении служебных обязанностей… и так далее, и тому подобное…
— Собаке собачья смерть! — четко, словно прочитал приговор, отпечатал он — и рука его привычно потянулась к правому боку. — Жаль — не прихлопнул с отцом, кулацкое отродье!..
Все делал с замедленным удовольствием, не спеша, с шуточками-прибауточками, сквозь зубы скаламбурил о том, что на одного калеку меньше — так хлеба побольше достанется другим, и забормотал что-то о стране, о выгоде, о необходимости и бдительности…
Рука его привычно скользнула по боку и нашла в одеждах кобуру.
Он вытащил пистолет.
И равнодушно-холодный металл мушки нашел Безногого Галактиона.
— Ну, молись своему идолу! — милостиво разрешил он и с торжествующей ухмылочкой, почти весело добавил: — Пусть тебе местечко там уготовят! — Он ткнул дулом пистолета вниз, под ноги. — Пусть разворачивается! Срочно!
Мушка все стояла на одноногом каюре.
Кровавый Глаз не спешил. На его губах застыла ухмылочка торжества. Он растягивал удовольствие. Он ждал, когда каюр, неловко подволакивая торчащую крючком ногу, поползет к нему и начнет целовать его пимы. Подползет — куда денется. Не такие еще подползали. Не такие. Впрочем, всякие попадались. А такого, с вывертом-ногой, еще не было. Должно, забавно он станет волочить свою ногу-корягу. Поэтому Кровавый Глаз не спешил. Ждал. Ждал высшего мгновения своего торжества. Человеческое унижение его всегда возвышало в собственных глазах, утверждало в своей непогрешимости и могуществе. И после это долго тешило его самолюбие и согревало нутро. Согревало стынущее нутро. Поэтому без всего этого уже не мог существовать.
— Ну-ну, сволочь, шевелись! — почти ласково промычал он. — Молись идолу своему — авось поможет!
Он выставил руку с пистолетом.
И мушка приподнялась.
Рука дернулась.
Грохнул выстрел.
Пистолет вылетел.
Пуля дзинькнула об лед.
Эхо выстрела, перекатываясь по снегам, носилось по студеной реке.
Кровавый Глаз резко дернулся и… увидел черный наконечник хорея. Понял: Коска Малый хореем выбил из руки его пистолет.
— Брось! Брось хорей! — взвизгнул он, а рука машинально рванулась к поясу, но наткнулась на пустую кобуру.
Коска Малый, выставив перед собой хорей с металлическим наконечником, как с копьем, застыл в трех-четырех саженях от Кровавоглазого. Настороженный, бледный, весь напружиненный. Казалось, вот-вот сделает выпад и отскочит назад, как это принято у медвежатников, которые с копьем выходят на зверя. Видно, выбив пистолет, он так и поступил — отскочил на безопасное расстояние, чтобы нельзя было ухватить его хорей-копье.
— Брось! Брось! — еще раз взвизгнул Кровавый Глаз.
— Кто без хорея ездит? — удивился Коска. — Кто?
— Никто! — закричал Кровавый Глаз. — Брось! Сказано: брось!
И тут Коска Малый, словно готовясь к выпаду, на полшага отступил, а наконечник чуть выдвинул вперед и тихо, почти шепотом, приказал:
— Ссядь!
Кровавоглазый завертел головой: слева — пустынный лес на берегу, справа — пустынный лес на берегу, сзади — безногий каюр с обломком костыля, спереди — хорей с наконечником. Вскинул голову к небу — и там пусто. И правая рука перестала шарить по боку и замертво повисла вдоль туловища. Всем телом он почувствовал металлический привкус кованого наконечника и вмиг ослабел, будто жилы порвались вдруг. Так ему сподручнее, подумал он о Коске, увидев его побелевшие пальцы, сжимавшие березовый хорей с наконечником на нижнем утолщенном конце. Впился глазами в наконечник. Наконечник, кованый, с локоть длиной, теперь смотрел прямо на него. Этим наконечником проверяют толщину льда на переправах, проламывают головы нападающим на стадо волкам, продалбливают лунки на обледеневшей земле. С таким наконечником, как с копьем, можно на медведя выйти.
И ноги помимо его воли подкосились, и он тяжело плюхнулся на снег. Он хотел что-то сказать, но губы задрожали, потом их свело судорогой, и он не смог выговорить слово.
— Туда! — Коска показал хореем на нарту.
Кровавый Глаз не понял или не сумел подняться на ноги. В ожидании кованого наконечника не отрываясь следил за хореем в руках охотника.
— На нарту! — повторил Коска, и на лице его появилась досада.
Кровавый Глаз скорее понял по движению магического наконечника, нежели услышал голос и осознал значение слова «нарта». Наконец тяжело поднялся и поплелся к нарте. Когда он, укутавшись в тулуп, повалился на свое место, Коска Малый переложил хорей на правую руку, ногами разгреб снег и разыскал пистолет. Стряхнув снег, он деловито осмотрел «маленькое ружье», повертел в руках, затем сунул в качинг — меховой подсумок для спичек, бруска, ниток, иголки и другой мелочи — на правом боку и завязал тесемки крышки.
Теперь край одного глаза он все время держал на пассажире в тулупе. Тот пока неподвижно сидел на нарте. И он подошел к Курпелак Галактиону. И каюр, увидев Коску Малого, вдруг всхлипнул и тихо протянул:
— Ма невремлам…[44]
И по щекам ручьями побежали слезы.
Коска неловко потоптался возле него. Потом взял обломки костыля и направился к своей нарте. Вытащил из-под сиденья топорик, вытесал две реечки и, приложив их к излому костыля, крепко перемотал бечевкой. Затем вернулся к Галактиону, постоял немного молча, потом резко сказал:
— Мос![45] — и хотел добавить, что у него тоже дети, но смолчал: у того одна нога, а у него — две. Вдвое больше.
И Галактион так же неожиданно перестал, как и начал. Он молча взял костыль. И Коска помог ему подняться, стряхнул снег с его малицы.
— Нунгнам курая немрэх? — спросил Коска. — Топ юх кура мурт?
— Немрэх, — усмехнулся Галактион. — Топ юх курам мурт…
— Юх курая варем. Пухел муцы пыкел, — улыбнулся и Коска.
— Нух туй — тулсахет морийэх. Алы ченыя куты ил юх цоп…[46]
Кровавоглазый зашевелился на нарте, насторожился. Но люди, казалось, не обращали на него внимания, словно его вовсе не существовало.
Курпелак Галактион выпрямился, стряхнул снег с лямок павшей оленихи и взглянул на Коску Малого. Молча обменялись взглядами, и молча же Коска Малый распряг правого пристяжного бычка своей упряжки и подвел его к товарищу. Тот благодарно кивнул, надел на оленя недоуздок и лямки. И, развязав поводок, тронул вожака. Заскрипел снег под полозьями.
— Цела. Только деревянную сломал…
— Деревянную-то я залечил. До поселка выдержит.
— Сучок был — там поломалась. Так бы что ей, деревяшке…
Кровавый Глаз неподвижно сидел на своем месте.
Сзади впритык ехал на двух оленях Коска Малый.
«Есть повод, отцово золото „выжимать“ начнет», — подумал Галактион о своем пассажире. Но ничего тот не выжал. В поселке пробыл недолго — сказался больным и уехал. Обратно вез его другой каюр. На сей раз, к удивлению жителей Реки, он никого не забрал с собой. Видно, и вправду какая-то хворь нашла на него.
Это был его последний приезд.
Уехал. А смутные слухи о перебитой ноге — деревянной — и кованом наконечнике остались — упорно кочевали из селения в селение. Река вздыхала. Река ждала. Река чувствовала, что гроза нависла над Кур-пелак Галактионом и Коской Малым из сира Лося. «Тот», Кровавый Глаз, шутить не любил. Поэтому многие жители не без основания полагали, что земные дни несчастных сочтены…
Но вскоре пришла неожиданная весть — он «исполняет служебные обязанности» теперь в другом районе, на северо-западе края, в стороне заката солнца. То ли перевели его, то ли сам попросился. Это было неведомо никому. Но все поняли другое: наконец двинулся в сторону заката, и заката ему никак не миновать…
Река облегченно вздохнула: гроза миновала, обошла стороной почтового человека Курпелак Галактиона и Коску Малого. Люди-то в то время считали, что беда миновала Коску Малого. «А миновала ли?» — размышлял Демьян. Тогда — да, а позже? Ведь именно у этой переправы много лет спустя рука Коски потянется к ножу, и олениха-вожак изойдет кровью. Именно у этой переправы через Ягурьях, а не где-то на другом месте старой Царской дороги. Может быть, до сих пор бродит здесь, возле переправы, призрак сгинувшего Кровавоглазого? Видит призрак один Коска Малый. Никто об этом, кроме него, не знает. И каждый раз, как и много лет назад, проезжая здесь, он вступает в единоборство с призраком. Призрак, кривляясь и гримасничая, выглядывает из-за деревьев то справа, то слева, то впереди, то сзади. Призрак неуловим и мстителен, коварен и жесток. Его уже никак не достанешь кованым наконечником хорея, хотя и, дразня, вплотную подскакивает к нарте. По словам предков, призраки, как и все нечистые силы земли, очень живучи и боятся только «железа с острым краем» — ножа или топора. Если они пристают к человеку, то нужно пригрозить им ножом или топором. Коска, конечно, знал об этом. И когда, возвращаясь из Нефтереченска домой, призрак подскочил к оленихе-вожаку, ударил его ножом. Ударил, и показалось, что зацепил-таки острием ненавистный призрак и начал неистово колоть его. В затуманенном водкой мозгу остался только призрак. И Коска решил во что бы то ни стало избавиться от него. Избавить переправу через Ягурьях, избавить людей Реки, избавить себя…
