Но оставим эти страшные подробности; довольно сказать, что здесь, посреди каких-нибудь 200 убитых и раненых лошадей, лежат тела наших английских и французских артиллеристов, которые все более или менее страшно изувечены. У одних оторваны головы по самую шею, как будто отрублены топором, у других ноги, руки, другие поражены в грудь или живот и казались как будто сплющенными в машине. Пробираясь между грудами убитых по дороге, ведущей к Севастополю, вы подходите к тому месту, где гвардейцы принуждены были отступить от защищаемых ими укреплений, находящихся над Инкерманской долиной. Здесь число наших убитых было так же велико, как у неприятеля. Вдоль дороги, один подле другого, лежали пять гвардейцев, убитых одним и тем же ядром, когда они шли в атаку против неприятеля.
Часов в девять вечером я вошел на бруствер (насыпь) батареи, и, когда взглянул на окружающее меня кровавое зрелище, сердце мое сжалось. Месяц стоял в полном блеске; было светло как днем. Передо мной расстилалась Инкерманская долина, речка Черная медленно катила серебристые свои волны между возвышениями, которые по разнообразию своему и живописности могут соперничать с любой из самых красивых местностей в свете… Вокруг того места, на котором я стоял, лежало до 5 тысяч тел. Между ними находилось также множество смертельно раненных. Малейшие их стенания в предсмертной агонии долетали до слуха со страшной ясностью, но еще ужаснее было хрипение и отчаянная борьба со смертью тех, которые умирали в конвульсиях. Вокруг возвышения виднелись группы в несколько человек, отыскивающих с носилками раненых, в других местах мелькали фонари, которые подносили к лицам убитых, отыскивая тела офицеров. Были здесь и английские женщины, мужья которых не возвратились. Они оглашали воздух своими громкими рыданиями, обращали лица наших убитых к свету луны, торопливо отыскивая то, что боялись найти. Как скоро походные лазареты явились, они тотчас же нагружены были страдальцами. Даже одеяла были употреблены в дело, чтобы переносить раненых. В некоторых местах поля убитые лежали целыми грудами. Многие из них перешли в вечность с улыбкой на устах, и, казалось, только что заснули; напротив того, лица других были страшно искривлены, глаза открыты. Некоторые лежали как бы приготовленные к погребению, другие находились в полустоячем положении или на коленях. Лунный свет придавал их лицам неестественную бледность».
Глава V
Деятельность Севастопольского гарнизона после Инкерманского сражения. – Рескрипт Императора. – Икона Спасителя, присланная Императрицей. – Буря 2 ноября. – Сидение в ямах и завалах. – Назначение генерала барона Остен-Сакена начальником гарнизона, Нахимова его помощником и князя Васильчикова начальником штаба
После Инкерманского сражения жизнь севастопольского гарнизона тянулась по-прежнему: ежедневная стрельба и земляные работы составляли занятия гарнизона.
Моряки не оставляли своих орудий: при них они были день и ночь, здесь они обедали, ужинали – тут же и дремали. Когда было сделано распоряжение, чтобы прислуга, бывшая в течение дня при орудиях, сменялась на ночь для отдыха, то матросы, от первого до последнего, просили позволения оставаться при орудиях бессменно, говоря, что будут защищаться и умрут, не сходя со своих мест.
«Ни ежедневные потери, – доносил князь Меншиков государю императору, – ни тягость службы на бастионах, ни воздвигающиеся перед их глазами новые неприятельские батареи, ни неумолкаемый гром орудий, денно и нощно потрясающих воздух и землю, – ничто не в состоянии заставить их умалить хоть на минуту исполнение своего долга; напротив, все это только усиливает их рвение, и они соперничают друг перед другом в мужестве и отваге, весело отстаивая столь близкий их сердцу Севастополь».
Эта стойкость, неутомимость и самоотвержение вызвали всеобщее удивление героям и благодарность царя и России.
«Меня счастливит, – писал покойный император Николай I в рескрипте князю Меншикову, – меня счастливит геройская стойкость наших несравненных моряков, неустрашимых защитников Севастополя. Господь воздаст им за все их доблестные подвиги, которым и примеру еще не было.
Я счастлив, что, зная Моих моряков-черноморцев с 1828 года, был тогда очевидцем, что им никогда и ничего нет невозможного, был уверен, что эти несравненные молодцы вновь себя покажут, какими всегда были и на море, и на суше. Скажи им всем, что их старый знакомый, всегда их уважавший, ими гордится и всех отцовски благодарит, как своих дорогих и любезных детей».
Отправив этот рескрипт с флигель-адъютантом князем Голицыным, государь поручил ему обойти все бастионы и батареи и лично передать морякам благодарность императора. С восторгом и слезами на глазах приняли герои восторженные и задушевные слова императора и, как бы в еще большее подкрепление себя, спешили поклониться образу Спасителя, привезенному тем же князем Голицыным от имени Императрицы как дар и благословение севастопольскому гарнизону.
В шесть часов утра 28 октября на площади перед Николаевской батареей было совершено молебствие при собрании войск и огромном стечении народа – всего, сколько еще оставалось в Севастополе. По окончании молебна протоиерей Лебединцев обратил внимание предстоявших на изображение лика Спасителя. Благословляя одной Своей десницей, Господь в другой руке держал Евангелие, раскрытое на словах: «Приидите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас» (Мф. 11, 28).
– Видите ли, – сказал проповедник, – как утешительны слова Господа Вседержителя и как прямо идут они к прискорбным, даже до смерти, сердцам нашим… Господь Вседержитель, во власти Коего судьбы царств и народов, обещает покой всем приходящим к Нему… Он обещает покой всем труждающимся – тем паче труждающимся, как вы теперь, до крови и смерти, на поле брани за веру, царя и отечество. Господь Вседержитель обещает покой обремененным – тем паче тем, кто, подобно нам, обременены неправедно, не какой-либо обыкновенной в мире скорбью, а ужасным и едва не беспримерным по самому продолжению бременем огня, меча и смерти… Итак, будем труждаться с живой верой, и Господь подаст нам покой и радость; будем нести тяжкое бремя наше с благодушием и упованием, и Он, Всемогущий, снимет с нас те любые иго и бремя, кои так долго тяготеют над нами.
С наступлением сумерек икона была обнесена по всей оборонительной линии и затем поставлена на приготовленном для нее месте у входных ворот Николаевской батареи. Встречая икону, защитники горячо молились. Прикладываясь к святому образу, они принимали благословение Спасителя на новые беспримерные подвиги, которые предстояли севастопольскому гарнизону не только в борьбе с неприятелем, но и с самой природой.
Наступила глубокая осень. Сильные ветра давно уже чередовались с холодными проливными дождями, и, наконец, с рассветом 2 ноября поднялась такая сильная буря, какой не запомнят старожилы прибрежьев Черного моря. Накануне, 1 ноября, пошел проливной дождь с порывистым ветром. К вечеру погода сделалась еще хуже: дождь не прекращался, ветер свежел и, постепенно усиливаясь, к утру перешел в жестокий ураган. Море волновалось и пенилось, как кипящий котел. В этот день оно было действительно черным, темные тучи, пробегая над поверхностью мрачных волн моря, изливали потоки дождя, смешанного с мелкими хлопьями снега и града. Ветер срывал верхушки волн и разбрасывал их на берег такой мелкой и густой пылью, что корабли, стоявшие в глубине бухты, исчезали в этой морской пене. Сквозь стену водяной пыли виден был только лес мачт, наклонявшихся от качки в разные стороны, видны были разорванные снасти и болтающиеся в воздухе лоскутья парусов. Ветер ломал деревья, срывал черепицу и железные листы с крыш, унося их как лист писчей бумаги. Свет затемнялся то градом, то крупой, то снегом.
Волнение в море достигло необыкновенных размеров. Среди неприятельского флота появилось всеобщее смятение. Корабли и прочие суда, бросаясь из стороны в сторону, сталкивались между собой, цеплялись своими снастями и наносили друг другу важные повреждения. Некоторые из них потонули, другие сели на мель. Повсюду слышались сигнальные выстрелы, свидетельствовавшие о гибели неприятельских судов. Сквозь сероватый туман видны были исполинские волны, покрытые обломками кораблей, которые с ужасным треском разбивались о прибрежные скалы и камни. При каждом отливе волны следующая загибалась огромным пенистым свитком и, как водопад, скрывалась в глубине беспредельного моря, унося с собой все встречающееся на пути. Посреди всеобщего хаоса видны были носящиеся в беспорядке части и остовы кораблей, пробитые бочки и раздробленные мачты. Неприятель потерял в этот день более 30 купеческих кораблей и транспортов, частью разбитыми, частью севшими на мель. Многие из погибших были нагружены зимней одеждой для войск.