Тарасик оказался «золотым мальчиком», ему подавали так, что не надо было воровать. Чистенько одетый, он обходил три вокзала, смотрел на тетек своими грустными глазами – и приносил богатую добычу. Дуры-тетки жалели маленького побирушку и вместе с деньгами совали ему сладости и пирожки, а одна бабушка подарила игрушечного слоненка. Он был серенький и мягкий…
Законы в этой стае волчат были по-взрослому волчьи, и ему было очень тяжело выживать в таких непростых условиях. Часто Тарасик жалел даже, что сбежал от бабки, пусть бы уж лучше она колотила его каждый день. Пацаны постарше относились к нему как к забавной ручной зверюшке, которая к тому же не умеет кусаться. Два дня назад они для смеха напоили его водкой, и Тарасик чуть не умер от отравления. А сегодня старшаки, покатываясь со смеху, заставили его пощупать между ног у пьяной до бесчувствия вокзальной проститутки бабы Гали. Тарасик плакал, и его долго тошнило.
Надежда найти маму еще не угасла до конца, хотя и приобрела призрачный, сказочный характер. Засыпая, он часто представлял себе, как мама придет на вокзал, чтобы возвращаться домой, в Кашино, и они встретятся и расцелуют друг друга, и жизнь после этого будет очень замечательной.
Тарасика проиграли в карты. Такое тоже случается сплошь и рядом в этой мутной привокзальной воде. Бедная живая душа! Он шел рядом с сердитым и пьяным дядькой в камуфляжной телогрейке, и зуб на зуб не попадал от страха. Тарасик, конечно, был еще очень маленьким, но все равно понимал, что эта перемена не к лучшему.
Дядька привел его в какой-то дом, а сначала они ехали на метро и на автобусе. Тарасик очень устал и хотел есть. Дверь им открыла худая тетка в теплом халате, на груди у нее был завязан серый платок, крест-накрест, как у бабушки.
– Хлипкий он очень, – недовольно проворчала она.
– Много б ты понимала, курва! – оборвал ее мужик. – Самое оно, то, что надо!
– Да чтоб ты прокис! – прошипела она в ответ.
Мужик был очень сердитым, и Тарасик удивился, как это тетка не боится с ним спорить. Больше всего ему хотелось съесть хоть кусок хлеба, но попросить он не смел, а никто не предлагал.
Тетка бросила на пол в коридоре замызганный детский матрасик.
– Ложись здесь, задохлик, – строго сказала она, – в комнаты ни ногой! Еще вшей здесь напускаешь.
Тарасик послушно лег, свернулся калачиком, чтобы было уютней, но было все равно холодно и очень жестко. С кухни потекли запахи борща и селедки, послышались возбужденные голоса, и зазвенели рюмки. Он тихонько, чтобы не услышали, заплакал. Есть хотелось просто нестерпимо. Он еще не понимал по малолетству, что это чувство тоски, которое было сильнее голода, называлось унижением.
Скрипнула кухонная дверь, и тетка принесла Тарасику кусок хлеба, скупо намазанный маслом, и кружку горячего чая с кусочком сахара.
– На, ешь, задохлик, – дыхнула она на него запахом борща и водки.
– Спасибо. – Он взял подачку и проглотил ее в считаные секунды, как изголодавшийся бездомный щенок.
Потом опять свернулся на жидком матрасике и на этот раз уснул очень крепко и быстро, даже не успев помечтать о маме.
Утром пришел молодой, ласковый мужик, угостил Тарасика шоколадной конфетой, которая показалась ему такой волшебно вкусной, что он готов был идти с этим мужиком на край света. Мужик назвался дядей Сашей и повез Тарасика на машине, что ему очень понравилось, потому что он давно уже не катался на машине. Последний раз – когда они с бабкой провожали маму на вокзал в Кашине.
Дядя Саша за руку быстро протащил Тарасика через двор, и они поехали на лифте аж на девятый этаж. Квартира у дяди Саши была странная, стенок в ней почти что и не было, а везде стояли фотоаппараты и камеры на длинных ногах. Было наставлено много ламп на гибких шеях и блестящих зонтов. Дядя Саша разрешил Тарасику потрогать зонты и лампы, а больше ничего трогать не велел.
Много времени прошло с тех пор, как он купался в настоящей ванной. Было много пены, которая пахла леденцами и немножко Новым годом. Тарасик тщательно вычистил зубы апельсиновой зубной пастой, дядя Саша помог ему вымыть голову, и, завернутый в огромное пушистое полотенце, он сидел на уютной кухне и степенно пил чай с пирожками, стараясь жевать и глотать медленно и негромко, как учила мама.
Потом Тарасик лежал в мягкой белой постели, которая пахла так же, как мама, было тепло, и он незаметно уснул.
Его разбудил дядя Саша и познакомил со своим другом дядей Ромой.
– Сейчас выпьем вкусного лимонада, а потом немножко пофотографируемся, хорошо? – ласково спросил дядя Саша.
– Хорошо, – согласился Тарасик. Еще бы! Фотографироваться он очень даже любил.
Лимонад, который ему дали, был сладкий, но все-таки немножечко горький. Сразу руки и ноги стали слабыми, как вареные макароны, и голова сильно закружилась. Тарасик не сопротивлялся, когда дядя Саша и дядя Рома положили его на жесткий диванчик, который освещала яркая лампа. И сразу все перед глазами стало расплываться и окрашиваться зеленым-зеленым цветом. Последнее, что он помнил, – это как чьи-то грубые, жесткие руки срывают с него одежду…
Тарасик пришел в себя оттого, что кто-то немилосердно тряс его за плечи, а потом хлестнул пару раз по лицу ладонью. Он открыл глаза: рядом с ним на коленях стоял совсем незнакомый дядя в джинсовом костюме. Молодой, рыжий и веселый. Он улыбнулся и потрепал Тарасика по вихрастой голове растопыренными пальцами.
– Как себя чувствуешь, натурщик? – спросил он насмешливо.
Мальчик сел и огляделся: такого странного места он не видел ни разу в жизни. Кругом были могилы, до самого горизонта, а в сером небе кувыркались, словно серебристые истребители, белые птицы с человеческими туловищами. На лице мальчика отразился испуг.
– Да не бойся ты! – погладил его по голове рыжий парень, снимая с себя синюю джинсовую куртку. – На вот, накинь на себя, а то без порток как домой вернешься? Сейчас ты уснешь, а проснешься там, где тебя найдет мама. Хочешь увидеть маму?
Тарасик быстро-быстро закивал и расплылся в стеснительной улыбке.
– Только пообещай мне никогда больше не убегать из дома, договорились?
– Договорились, – прошептал мальчик и, вспомнив, как надо было говорить на вокзале, если нужно было кого-то убедить, добавил: – Зуб даю!
Рыжий дядя одобрительно тряхнул головой и расхохотался…
Когда милиционеры нашли Тарасика возле приемника-распределителя на Курском вокзале, тот был без сознания. Но уже через час, одетый в казенную одежку, он сосредоточенно пытался собрать на столе домик из конструктора «Лего» и ждал маму, которая, как ему сказали сотрудники детприемника, уже спешила сюда. Потому что симпатичная девушка по имени Катя подробно объяснила ей, где находится Тарасик.
На полукруглой паперти церкви Воскресения в Сокольниках толпились нищие обоего пола, и каждый с надеждой в глазах протягивал руку к Лене Апулевич, которая с сосредоточенным лицом поднималась по низким ступеням к дубовым дверям храма. Она была в черном, бесформенном, похожем на технический халат платье и того же цвета платке на голове. Больше всего она напоминала истово верующую молодую вдову, которую недавно постигло большое несчастье.
Лена прошла в ту часть церкви, где почти не было молившихся, и принялась ставить перед иконами черные маленькие свечки. Глаза ее были полны слез, губы шептали беззвучно, на лице застыло выражение скорби и печали. Никто не обратил внимания на то, как она вышла из церкви: пятясь, без поклонов и ни разу не осенив себя крестным знамением. Лена выполнила предписания Норы точно и скрупулезно, как аптекарь, составляющий лекарство по сложному рецепту.
Следующим пунктом программы было посещение погоста. Словно в трансе, не отдавая себе отчета в том, что делает, она села на трамвай и доехала до Преображенского кладбища. Вскоре Лена уже шла по дорожке между надгробиями, высматривая могилы со следами недавних похорон.
Задача у нее была простая, но ответственная: нужно было найти три свежие могилы с именем Дмитрий на надгробном камне, взять с них по горсти земли, положить в три разных мешочка, дождаться полуночи и, не мешкая, действовать по инструкции Норы.
Катя осознавала, что спит. Она десятки раз была здесь. Это место было совсем рядом с их домом в Шапсугской: мама всегда говорила, что оно волшебное. В годы Великой Отечественной здесь были страшные бои, и в эту землю легло много солдат: и наших, и немецких. С виду сказочная, треугольная ромашковая поляна на самом деле была настоящим кладбищем. Братской могилой. И для лежащих в ней людей уже не имели значения ни возраст, ни национальность. В таких местах соприкасаются параллельные миры, происходят чудеса, вроде исцелений тяжело и безнадежно больных, а также таинственные исчезновения. Нечисть тоже любит появляться в таких местах, чтобы подкормиться энергией страха.
