Жена вздрогнула и умоляюще заглянула ему в глаза.
— Я не смогу, — сказала она. — Павлик, если это так необходимо, то, может, ты съездишь? А я останусь… Ну пожалуйста, дорогой мой. Я не выдержу этого…
— Послушай, Евгения, ничего конкретного еще не известно. Может, это и не она. И в самом деле, лучше поехать мне, а ты сиди дома — вдруг Сабина Георгиевна объявится. — Романову на мгновение показалось, что так оно и будет, и от волнения его прошиб пот. — Я позвоню. Но необходимо взять ее паспорт.
— Зачем? — прошептала жена. — Если это не мама…
— Дай-то Бог, — не сдержавшись, повысил голос Романов, — но в противном случае… — он произнес это уже спокойнее, видя, что жена готова опять заплакать, — ты что — прикажешь мне возвращаться за документами с другого конца города?
Евгения Александровна встала и, как бы все время прислушиваясь, вышла из комнаты. Романов направился следом. Они одновременно посмотрели на входную дверь и заглянули к сыну. Тот почему-то спал, прижав к себе замызганный рюкзак, и лицо его было блаженно-розовым.
Павел Николаевич обнял жену за плечи.
Спустя десять минут она провожала его со скорбным выражением в припухших, но уже прояснившихся глазах.
— Позвони мне, не забудь, — проговорила она, когда пришел лифт.
Прежде всего Романов решил ехать в банк и снять необходимую сумму со счета Сабины. Так или иначе сегодня предстоит выложить крупный кусок. Он был уверен, что «доцент» сделал свое дело, и если это так, расплатиться с ним нужно еще до встречи с покупателем квартиры.
На остановке он порылся в карманах и пересчитал мелочь. Денег было ровно столько, чтобы доехать до «Евроальянса», если не принимать во внимание остатков «зелени», которую он не собирался менять до последнего.
В самом банке он держался увереннее, чем накануне, — паспорт тещи с кодом лежал в кармане, ошибка была исключена. Оператор терминала, осуществлявший проверку, глядя на Павла Николаевича, спокойно ожидавшего результата, вдруг подмигнул ему и ухмыльнулся;
— Большие расходы?
Романов тут же спохватился, собрал лоб в траурную гармошку и, хотя это было совершенно ни к чему, глухим голосом проговорил:
— Внезапная кончина близкого человека… Оператор убрал ухмылку и сказал:
— Мои соболезнования.
В кассе Павлу Николаевичу отсчитали две тысячи пятидесятками.
Внушительная пачка денег, гревшаяся в нагрудном кармане пиджака, как бы подтолкнула его. Морг городской «судебки» находился далековато от центра, ехать туда нужно было с двумя пересадками. К тому же поджимало время. Поколебавшись скорее по привычке, Романов остановил такси, уселся рядом с шофером и назвал адрес, который ему сообщили по телефону.
Когда он покинул машину, равновесие, в котором он провел предыдущие четверть часа, стремительно улетучилось.
Он стоял перед распахнутыми коваными воротами, за которыми был виден дворик; внутри в грязновато-серой полумгле происходило несуетливое движение. У кирпичной стены торчали какие-то голые деревья с обшарпанной корой, а сама стена плавно переходила в двухэтажное здание с ведущей к закрытой наглухо двери железной наружной лестницей.
Павел Николаевич двинулся было туда по чавкающему снегу, но его остановил голос изможденной женщины в ватнике поверх грязно-белого мясницкого фартука с неестественно возбужденным лицом и папиросой в потрескавшихся губах.
— Дорогуша, — произнесла она басом, — туда нельзя. Что вас интересует?
— Я на опознание, — Романов замялся, — э-э… жертвы, так сказать, происшествия…
— Пройдите в административный корпус, — в голосе женщины зазвучало участие, — сегодня на телефоне Любочка. — Она указала куда-то налево и вглубь.
Романов рассеянно поблагодарил и отвернулся. Рядом с воротами лепилось приземистое кирпичное здание, смутно напоминающее баню в райцентре. Он перевел взгляд вправо: там, в глубине, находилось еще одно здание — двойник бани, но с зарешеченными окнами в цокольном этаже и распахнутой двустворчатой железной дверью. Туда-сюда сновали мужики, стоял грузовик с опущенным задним бортом, внутри покуривал шофер, и рослая тетка с годовалым ребенком на руках в потертой дубленке и кирзовых сапогах что-то негромко втолковывала шоферу.
Понять ничего было нельзя, оставалось искать Любочку. Он вычислил ее сразу, в небольшой комнате при входе, уставленной ломаными стульями. На столе торчал черный, еще дисковый, аппарат, лежала огромная бухгалтерская книга, а рядом высился довоенный по виду сейф. На подоконнике громоздилось множество комнатных растений.
Любочка восседала среди всего этого в легком ситцевом платьице, потому что в помещении топили щедро. Романов остановился перед барьером, отделявшим коридор от комнаты, — наподобие тех, что лет двадцать тому украшали почтовые отделения.
Молодая женщина подняла на него совершенно летние васильковые глаза. Ее мелкие белоснежные зубы блеснули в улыбке:
— Вам кого, гражданин?
Романов объяснил суть своего вопроса, не скрывая при этом удовольствия, с которым смотрел на ее симпатичную мордашку.
— Ступайте в морг, спросите Володю, старшего смены, он вам и предъявит тело для опознания, — ответила Любочка через минуту после того, как полистала свой гроссбух и наманикюренным ноготком отчеркнула в нем нужную строку.
Не без сожаления Павел Николаевич покинул эту оранжерею. По прямой, вдоль ворот, он пересек двор, и по мере приближения к корпусу морга сладковатый запах — будто бы смешанного с талым снегом корвалола — обволакивал его.
Грузовика уже не было, но стоял обшарпанный автобус, возле него толпились люди с цветами, а внутри два парня заколачивали гроб и торчали во все стороны пестрые погребальные венки.
Романов приблизился к распахнутым дверям и, задержав дыхание, сипло крикнул:
— Володя!
К нему вышел высокий парень в темно-синем сатиновом халате поверх вязанного из грубой пряжи свитера, в джинсах и кожаных «казаках». Кудрявыми черными длинными волосами и яркими трагическими глазами он почему-то походил на врубелевского Демона.
— К вам утром сегодня привезли… старушку, — запинаясь, произнес Павел Николаевич, — я прибыл… для опознания, может — наша…
Демон кивнул — мол, давай за мной — и добавил:
— У нас холодильник не работает, так что потерпите… Серега, — крикнул он в сторону автобуса, — куда ты положил бабульку, попавшую в ДТП?
Серега что-то ответил, однако Павел Николаевич не расслышал. Он уже спускался по железным ступеням, и тошнотворный запах сжимал ему горло. Парень велел постоять, и он застыл, зажмурив глаза.
Когда он их раскрыл, перед ним лежало нечто голое, серое и длинное, с раздробленной грудной клеткой и неузнаваемо изуродованной головой с белесыми кудряшками, пятнами измазанными какой-то липкой ржавчиной.
— Она? — спросил Демон закуривая.
Романов сглотнул подступивший спазм и выдавил из себя «да».
Парень накрыл труп женщины куском грязного брезента и повел Романова в свой закуток, где стояли стол, стул, красный транзисторный телевизор, рядом с которым притулилась тарелка с куском жухлой ветчины. Демон рухнул на стул, а Павел Николаевич присел на край табуретки у телевизора.
— Имя, отчество, фамилия, год рождения? — произнес Демон, вороша журнал поступлений. — Адрес?
Павел Николаевич ответил, следя, как парень размашисто пишет.
— У нас холодильник в отказе, сказал Володя, снова закуривая. — Сами видите, какая обстановка… Когда собираетесь забрать тело?
— Я хотел бы поскорее, — пролепетал Павел Николаевич, чувствуя, что от дыма и одуряющего запаха вот-вот рухнет на пол. — Я впервые, я не знаю, как это у вас делается.
— Нужно получить свидетельство о смерти, — Демон взглянул на часы, — но судэксперт уже смылся — выдача завтра с утра. Со свидетельством езжайте в загс по месту жительства, в ритуальную службу, а там вам все расскажут… Будете забирать свою родственницу домой?
— Нет! Ни в коем случае! — испугался Романов.
— Держать долго не сможем. Ситуация не располагает, — повторил парень.
— Что же мне делать? — промямлил Павел Николаевич.
Парень покосился на его руки и пожевал красным небритым ртом.
— Можно было бы договориться с Никоновым…
— А кто это?
— Врач. — Демон с насмешливым равнодушием взглянул на собеседника. — Если сегодня успеете все оформить, с утра завтра и заберете свою бабульку. И похороните, как пожелаете.
— Что для этого нужно?
Володя покосился на Романова, как на инвалида детства, и щелкнул в воздухе пальцами.
— Сколько?
Парень назвал сумму. Павлуша с готовностью поднялся и через пару минут уже жадно вдыхал сырой, но такой живительный воздух за воротами морга.
Практически не уменьшившаяся пачка купюр согревала его измученную душу.
