непосредственно господствуют в Крыму над грекоязычным сельским населением, причём феодальные поборы получают в денежной форме. Иными словами, местное хозяйство остаётся вполне товарным, рыночным. После войн 40-х и 50-х годов XIV века торговля вновь расцветает:
«Водный путь шёл на север по Дону, караванный — в Астрахань, от которой дорога разветвлялась: один путь вёл вдоль Каспия в Закавказье и Персию, откуда вывозился столь ценившийся на Западе шёлк, другой путь из Астрахани шёл в Среднюю Азию, сначала к Сарай-Бату, оттуда к устью реки Урала, затем в Ургенч и далее в Китай»[140].
В это время торговля Москвы с Кафой, как отмечают историки, «приняла систематический характер и начала входить в экономический быт Московской Руси»[141]. Из Руси на Юг везли мех, холсты, кожу. Со Средиземноморья итальянские купцы везли на Север мыло, сахар, шёлк, миндаль, перец, гвоздику, пряности. В Кафе работали русские ремесленники. Как и в большинстве торговых городов Востока, население Кафы представляло собой этнический, культурный и религиозный конгломерат — наряду с итальянцами здесь жили греки, армяне, евреи, татары и русские. Последние закрепили за собой важное место в этническом разделении труда: все скорняки в городе были русскими. В 1334 году арабский путешественник Ибн-Батута насчитал в порту Кафы не менее 200 судов, заключив, что «это одна из известных гаваней мира»[142]. Для сравнения, по данным, которые приводит в «Цивилизации средневекового Запада» Жак Ле Гофф, «общее число купеческих галер, которые обслуживали в 20-х годах XIV в. три главных торговых пути Венеции, составляло примерно 25 единиц»[143]. Разумеется, если прибавить к этому другие торговые пути, другие типы судов и корабли, базировавшиеся на другие порты (в частности на Крите), венецианский флот будет выглядеть несколько более внушительно. Тем не менее гавань, принимавшая до двухсот судов одновременно, должна была производить в те времена огромное впечатление.
Процветанию Кафы не помешали ни сложные, временами даже враждебные, отношения с татарами, ни чума 1348 года. Упадок наступил лишь после захвата Крыма турками в 1475 году, да и то не сразу.
Итак, важные для процветания Москвы торговые пути идут через Орду. Как известно, князь Московский Иван Калита, прежде чем стать собирателем земли русской, стал сборщиком податей для татар. Метод Калиты был прост до гениальности: князья, не имевшие средств на выплату дани, получали от него ссуду, но расплачиваться за это им приходилось своими землями. Легко догадаться, что подобный способ собирания земель мог успешно работать лишь при одном условии: у московского князя всегда имелась свободная наличность.
«Московский князь в начале того периода, о котором мы говорим, — пишет Покровский, — был одним из самых мелких и незначительных, но он сидел чрезвычайно удобно. Через Москву шли тогда два пути: один, более старый, из Смоленска к реке Клязьме, с запада на восток. На Клязьме стоял самый крупный тогда из городов феодальной России — Владимир. Все товары, направлявшиеся с запада во Владимирскую землю, шли через Москву. Другая торговая дорога шла с севера на юг, из Новгородской земли, которая была в те времена в более тесной связи с Западной Европой, чем какая бы то ни было другая часть России, в нынешнюю Рязанскую губернию, землю очень хлебородную. Отсюда тогда шёл хлеб в Новгород, редко обходившийся своим урожаем»[144].
Большинство историков, описывающих возвышение Москвы в XIV веке, особое внимание уделяют удалённости города от Орды. И в самом деле, находясь сравнительно далеко от основных баз татар, Москва становилась относительно безопасным местом. И всё же отнюдь не это обстоятельство предопределило её последующий успех. Ведь даже в XVI–XVII веках крымские всадники могли легко добраться до окраин русской столицы. Причины возвышения Москвы надо искать не только в политике, но и в экономике. Именно контроль над пересечением торговых путей, обеспечив Ивана Калиту деньгами, в конечном счёте, сделал Москву столицей возрождённой России. Однако не только внутрирусские торговые пути сходились в Москве. Как уже говорилось выше, Покровский переоценил упадок черноморской торговли, произошедший в начале XIII века, а восточную торговлю историки вообще редко оценивали по достоинству [Справедливости ради следует отметить, что в «Русской истории с древнейших времён» Покровский отмечает и связи Москвы с Генуей, и продолжение активной торговли с Востоком по волжскому пути, однако, как ни странно, он не анализирует значение этой торговли, ограничиваясь лишь ссылкой на итальянское участие в строительстве Кремля]. В XIV веке экономические связи Руси с Югом успешно развиваются, но торговать в этом направлении невозможно, если не поддерживать лояльные отношения с татарами. Ведь именно через ордынские земли идут пути не только по Волге в Персию, но и по Дону в Крым, во владения генуэзцев — Кафу, Судак. Как отмечают исследователи, генуэзские колонии служили в XIV веке «своего рода окном в Европу, непосредственной связью русских земель с богатым Средиземноморьем»[145].
С развитием генуэзских колоний в Крыму «греческий» торговый путь сместился с Днепра на Дон. Это усугубляет упадок Киева. Отныне развивающиеся города Северной Руси — по-прежнему богатые Новгород и Псков, растущая Москва — куда меньше заинтересованы в единстве земель прежнего киевского государства. Зато лояльные отношения с татарами им выгодны. И это вопрос не только безопасности, но и благополучия.
Можно сказать, что татары не только не отрезали Русь от Европы, но, напротив, были посредниками, поддерживавшими связи с Италией и Грецией. Другое дело, что политическую цену за это посредничество приходилось платить весьма большую. В отличие от времён величия Киева, новая Россия, формирующаяся под контролем ордынских ханов, уже не господствует на своих торговых путях. Господствующее положение принадлежит немцам на севере, итальянцам и татарам на юге. И всё же Русь XIV–XV веков, находясь формально под «татарским игом», развивается достаточно динамично. Что не менее важно, она развивается примерно так же, как и Запад. Боярская аристократия понемногу утрачивает своё влияние, удельные князья один за другим теряют самостоятельность, формируется единое государство. Если считать его становление важнейшей предпосылкой вхождения в новую эпоху, то приходится признать, что в этом смысле для России ситуация складывается более благоприятно, чем, например, для Германии или Италии. Городская вольница уступает место централизованной бюрократии не только в Московии, но и во Франции или Англии. Разумеется, институты самоуправления в Западной Европе сохранились лучше, но и на Руси остатки республиканских порядков видны, по крайней мере, в Новгороде и Пскове, до конца XVI века.
Феодализм в России
В условиях, когда упадок городов, начавшийся
