Когда шахиншах прослушал эту песню, от радости он сильнее прежнего воспылал любовью к Вис и захотел выпить вино, преподнесенное ему Вис, чтобы оно стерло следы его горя. Вис подала ему вино и сказала так:
— Царь царей! Живи тысячу лет, как твоей душе угодно. Радуйся каждый день, и да исполнит бог все твои желания. Очень приятен наш сегодняшний пир, и я должна приветствовать тебя от всего сердца. Если ты мне прикажешь, и если это возможно, пусть с нами вместе радуется и кормилица, призови ее, пусть придет и она, ибо она предана тебе и молится за тебя.
Моабад тотчас же велел позвать кормилицу; привели ее и посадили с почетом перед Вис. Затем шахиншах повелел Рамину:
— Будь ты виночерпием, ибо вино более приятно человеку, когда его наливает друг. Тебе подобает с радостью разливать вино и пить его.
Когда Рамин выпил вина, он больше не мог скрывать своих чувств. Он преподнес чашу с вином Вис и при этом тихо сказал ей:
— О ты, вечно любимая, радостно пей вино из моих рук и дай мне насладиться блаженством!
Незаметно для шаха Вис улыбнулась Рамину и дала ему понять, что она одобряет его слова, и тихо ему сказала:
— Да не лишит тебя бог радости: пока мы оба живы, пусть она не исчерпается. Не предпочитай мне никого, ибо ты мне дороже души. Не забывай меня, и я не забуду тебя. Пусть сердце твое будет радостным, а сердце Моабада да сгорит из-за меня.
Моабад все это услышал. Но не подал виду и ничего им не сказал. Он велел кормилице разливать вино и обратился к Рамину:
— Хватит разговоров. Возьми арфу и спой что-нибудь.
Кормилица стала разливать вино. А Моабад и Рамин сгорали от любви к Вис. Рамин запел:
«Лицо мое пожелтело от безумной любви. Я хочу смыть эту желтизну розовым вином, которое смоет и ржавчину с сердца. Когда враг мой увидит меня с веселым лицом, он не разгадает моей тайны, я постараюсь терпеть, доколе в силах, чтобы никто не узнал о моей любви. Днем и ночью я пьян. Лишь опьяняясь вином, я забываю свое юре. И моя возлюбленная знает, что она виновница моих страданий.
И хоть я похищаю душу у львов, душу мою похитила любовь. О господи, сила и прибежище всех слабых! Ты можешь помочь созданным тобой. Как из темной ночи ты выводишь светлый день, так и из этих горестей выведи сердце мое к радости».
Рамин так трогательно пел эту песню, что от жалости смягчились бы даже камни. Хотя он скрывал свою безумную любовь, но она была видна по многим приметам. Ему трудно было скрыть дары сердца. Никто из имеющих плоть, находясь в огне, не сможет скрыть, как он горит. Он сам — сжигаемый подобным огнем, опьяненный безумной любовью юноша, слагающий любовные песни, взирающий на возлюбленную и сидящий возле нее — не мог скрыть любви. Не следует этому удивляться. Вода, наполнившая пруд, где-нибудь найдет дорогу и затопит берег. То же происходит и с любовью, когда она чрезмерно сильна; поучения и мудрые советы не помогут ей.
Моабад, опьянев, вместе с солнцеликой ушел в опочивальню. Рамин же, с болью в сердце, вернулся к себе. Ложе показалось ему сложенным из змей и жаб, а одеяло было словно из шипов и репейника. Пьяный Моабад был недоволен Вис и стал упрекать ее.
Он говорил так:
— Плоха красота, если ее не красит истина. Ты похожа на то дерево, которое прекрасно на вид, но плод которого горек. Свидание и беседа с тобой — как сахар, но нрав и поступки твои похожи на желчь. Я видел многих людей, потерявших стыд от безумной любви, но таких, как вы, я никогда не видел и о таких не слышал. Сидя около меня, вы думаете, что сидите только вдвоем. Судьба влюбленных всегда слепа; все в них на виду, но они думают, что этот никто не видит и об их чувстве никто не знает. Имея сто любовников, женщины мнят себя честными. Безумно влюбленным камешек кажется горой. Вы оба, предаваясь наслаждениям любви, не замечаете вашего позора. О луна моя, не издевайся надо мной, ибо чрезмерная дерзость в отношении друга обращает его во врага. Если даже царь обратится в осла, не пробуй садиться на него. Царь и огонь очень упрямы. Если у тебя будет сила слона и отвага льва, даже тогда не решайся бороться с огнем. Не доверяй спокойствию моря, ибо, если оно забушует, человек не в силах с ним бороться. Не будь дерзка со мной из-за того, что я ничему не удивляюсь, а то, если разъярится сердце мое, ты не устоишь предо мной. Не возводи такой стены, которая может обрушиться на тебя же. Я видел много горестей из-за любви к тебе, я изведал горечь мира из-за разлуки с тобой. Не подобает тебе так бесчестить меня, ибо тебе же повредит твой нехороший поступок. Доколе будешь наказывать меня, так связанного, и заставлять меня, изрубленного мечом вражды, просить бога о смерти? Что тебе стоит развязать меня хоть раз и, оставив вражду, проявить любовь ко мне и пожалеть меня? Я готов отдать тебе все мое царство! Мне же хватит хлеба, которым довольствуется слуга.
Когда Вис услыхала эти слова, сердце ее сжалилось над Моабадом, ибо великий царь был изможден от любовных страданий. Но в сердце ее было лишь сострадание, ибо ничего другого она к нему не чувствовала. И Вис ему сказала:
— О великий царь и почтенный господин мой! Да не будет мне жизни от бога без тебя, и пусть он не разлучает нас ни на минуту. Близость с тобой мне дорога, как зеница ока. Пусть станет для меня несчастьем свидание с другим, кто бы он ни был. Я расстелю душу тебе под ноги, ибо для меня ценнее прах от ног твоих, чем Рамин. Не думай, что Рамин мог бы меня, живую, еще соблазнить. Раз бог мне даровал тебя— солнцеподобного, зачем мне мерцание свечи? Ты море, а другие цари — канавы; ты светящееся солнце, а они — луны; твоя любовь — то же, что моя собственная душа для меня; один волос твой мне дороже глаз. Что я творила раньше, все было от дьявола. Ныне я раскаиваюсь и отныне так привяжусь к тебе, что ты будешь мне благодарен.
Шахиншах поразился словам Вис и возрадовался душой, ибо раньше никогда он не слыхал ничего подобного. В его доверчивое сердце вселилась большая надежда, и он спокойно уснул.
Вис не спалось, ее томила жалость то к Моабаду, то к Рамину. Она думала то об одном, то о другом. Но больше все же она вспоминала Рамина. Вдруг ей послышались шаги над головой. Оказывается, Рамин вышел на кровлю дворца. Ему не спалось от безумной любви, а темнота ночи его не страшила. Была туманная ночь, шел дождь. Небо плакало подобно Рамину, ибо луна скрылась, как Вис от Рамина. Рамин сидел на кровле, надеясь увидеть Вис. И ему, охваченному надеждой, снег казался камфорой, темная ночь — светлым днем, кровля — раем, а грязная дорога — коврами и мехом горностая. Хотя Вис была не с ним, но все же он радовался сердцем. Нет ничего приятней такой любви, когда возлюбленные боятся открыть врагу тайну, избегают предания огласке своей любви, а сердца хранят друг для друга неизменно! Рамин боялся не за себя, он боялся за Вис, — как бы ей не повредило что-либо; себя же он не жалел.
Рамин долго сидел на кровле; на холод он не обращал внимания, ибо в сердце у него горел огонь. Если бы даже каждая капля с неба обратилась в реку, что во сто крат больше Мтквари, то и тогда воды не смогли бы потушить даже искры его огня. Слезы, изливавшиеся из его глаз, напоминали воды ноева потопа. Дождь шел вперемежку со снегом. Объятый нетерпением, он тихо стонал и причитал:
«О возлюбленная! Разве достойно так поступать со мною: ты под кровом, а я мерзну на дворе! Ты укрыта горностаем, а я здесь сижу по колена в грязи! Ты — со своим другим возлюбленным, усыпленная тысячью ласк, и тебе невдомек мое горе, горе твоего возлюбленного, и то, что я жалостно плачу! Тучи, пролейте надо мной огненный дождь; человеку с израненным сердцем все невзгоды приятны. Если я вздохну, то сожгу вас в небе. Ветер, подуй свирепо и разори страну Морав, поколебай ложе Вис! Авось она тогда проснется и пожалеет меня! Дай ей услышать мои жалостные стоны, передай ей, как я страдаю! Сижу в одиночестве, мерзну в снегу, — меня бы пожалели и кровные враги! Когда она узнает о моих злоключениях, она огорчится и заплачет, жалея меня».
