Снова услышала Вис шаги на кровле и, догадавшись, что это бродит Рамин, стала искать возможности ему помочь. Она послала к Рамину кормилицу и в ожидании, нетерпеливая, не знала, па что решиться.
Кормилица вскоре вернулась и передала Вис от огорченного Рамина следующее:
«О луна, быстро все забывающая, не сытая моей кровью, зачем ты меня покинула? Почему я тебе гак быстро опротивел? Разве я не остался все тем же, вечно в тебя влюбленным, которого ты знаешь? Зачем же ты забыла меня? Вот уж сколько времени я стыну здесь в снегу, скованный воспоминаниями, а ты лежишь спокойно, укрытая многоцветной парчой и мягкими мехами. Никогда я не отказывался от тебя, а ты отказалась от меня. Ты теперь радостная, а я — печальный, и останусь таким! Может быть, богу так и захотелось, чтобы ты была в неге, а я в горести! Неужели бог даровал тебе все радости, желанные тобой? Меня же он и поныне поражает горем, и он считает это справедливым. Тебе выпало на долю быть беззаботной, а мне — служить тебе и испытывать скорбь. Ты ведь нежна, ты не перенесешь горя. Но знай и то, что я достоин сожаления, днем и ночью вспоминающий тебя! Желая видеть тебя, я стремлюсь к тебе — нетерпеливый, бессонный, убитый горем. Избавь меня от холода, согрей меня на твоей груди, покажи лик твой, дарующий мне жизнь, успокой меня, сжалься надо мной! Обвей мою пожелтевшую, подобно золоту, шею твоими ароматными кудрями. Сердце мое заблудилось, отыскивая тебя, и твоя отдаленность стала для него ямой на пути к тебе, оно может упасть, ибо оно одиноко. Не ухудшай моего положения. Если я лишусь надежды встретиться с тобой, знай, я потеряю терпенье. Не поражай мое сердце скорпионом отчужденности, не губи надежды увидеть тебя. Пока я жив, я буду твоим рабом, связанным твоими руками».
Когда кормилица передала все это Вис, сердце ее запылало ярым огнем без дыма, и она так сказала кормилице:
— Найди способ, как избавить меня от Моабада! Сейчас он спит. Если он проснется и узнает о моем поступке, несдобровать мне, а если я не буду рядом с ним, он непременно проснется. Выход один: ложись около него. Ложись спиной к Моабаду, тело твое похоже на мое, оно мягко, как шелк, и если он дотронется до тебя, то ни в чем не разберется, так как он пьян и беспамятен.
Сказав это, она потушила свечу и уложила кормилицу рядом с Моабадом. Сама же пошла к Рамину и исцелила раны его бальзамом поцелуев. Они устроили ложе и накрылись мехами. Рамин снял с себя влажную рубаху и развеял печаль своего сердца. Нарцисс и зимняя роза соединились. Они украшали друг друга, как луна и муштари[20], как родовитость и обходительность. Земля покрылась цветами, увидев их лица, воздух наполнился мускусом от их дыхания. Тучи исчезли и высыпали звезды. Двое влюбленных наслаждались. Подушкой служила им то рука Рамина, то рука Вис. Между ними не уместился бы даже волосок. То они говорили друг другу сердечные слова, то шутливые. Так они проводили время.
Когда Моабад проснулся, он протянул руку. Рядом с ним оказалась не луна, а сухой тростник. Как могло походить на тело юной женщины тело старой кормилицы? Чем похож лук на стрелу? Как не ощутить рукой — шипы это или шелк? Когда Моабад разобрался, он вскочил с постели, как тигр, и стал реветь от гнева, подобный туче, разящей молнией. Он крепко схватил кормилицу за руку и стал взывать:
— Как оказался сатана на моем ложе? Разве я женился на ведьме? Кто дал тебе место рядом со мной?
И снова спрашивал:
— Кто ты или что ты?
Кормилица молчала. Моабад стал громко звать домочадцев и кричал, чтобы принесли свечу, но никто не проснулся и не принес огня. Кроме Рамина, никто и не бодрствовал. Рамин боялся рассвета и тихо плакал из-за неминуемой разлуки с Вис. Он сыпал жемчужины слез на ее лицо цвета розы. Вис в тот день пировала во дворце и, проведя бессонную ночь, уставшая, уснула. Рамин с горя запел:
«О дивная ночь! Ты была ночью для всех, а для меня— светлым днем! Когда ты станешь днем для всех, тогда стемнеет для меня. О сердце, знай, время рассвета наступает, и тебя поразит стрела разлуки! Ах, как восхитительна была встреча, но она, увы, обрывается разлукой! О преходящий мир, ты причиняешь мне одно зло. Даришь радость и, дав испить воды бессмертия, подносишь вслед за тем кубок желчи. Злосчастен был первый день моей безумной любви, я тогда же потерял безвозвратно сердце. Едва я вижу Вис, страх разлуки охватывает меня, а разлука — это само нетерпенье. Я не знаю пленника, столь достойного сожаления, как я, и не знаю существа, на чью милость я мог бы рассчитывать».
Так говорил самому себе Рамин, вспоминая минувшее, и стонал. Он боялся рассвета, сердце его сжалось, ожидая разлуки. Вис спала, а слуга ее Рамин вдруг услышал голос Моабада, который громко кричал, чтобы ему принесли свечу. Рамин испугался и разбудил Вис. Он сказал ей так:
— Встань скорей! Постигло нас то, чего мы боялись. Ты здесь беззаботно спишь, а я бодрствую, скорбя о разлуке с тобой и боясь рассвета. Ты избегла одного зла, но тебя постигло худшее. До меня донесся крик Моабада, который вывел меня из терпения. И сердце мне подсказывает: спустись вниз, отруби ему голову и избавь страну от этого ненавистного человека. Кровь такого брата легче пролить, чем кровь кошки.
Вис ему ответила:
— Успокойся, не поступай, как безумец. Если судьба тебе поможет, ты выполнишь свое желание, не проливая крови.
Она тотчас же спустилась с кровли. Шахиншах еще не совсем протрезвился. Вис села возле кормилицы и так сказала Моабаду:
— Моей руке, которую ты так крепко держишь, очень больно, возьми меня за другую, и тогда веди меня, куда хочешь, я не буду противиться.
Моабад, услышав голос Вис, обрадовался. Он не догадался об ее хитрости и выпустил руку кормилицы, которая спаслась из сети. Затем шахиншах сказал Вис:
— О ты, похитительница души моей! Зачем ты молчала до сих пор? Когда я заговорил с гобой, почему ты не ответила, рассердила меня и огорчила?
Между тем кормилица успела исчезнуть. Вис ободрилась и стала кричать:
— Горе мне! Я вечно в плену у кровавого врага, и вот я стала походить на извивающуюся змею. В каждом моем поступке ты видишь ложь. Да не даст бог никому на свете такого мужа, ибо ревнивый муж — сеть несчастий и искатель невзгод. Я лежала рядом с мужем, ни в чем мне не доверяющим, и вот он вдруг вздумал в чем-то винить меня и хочет осрамить!
Моабад, прося прощения, сказал ей:
— О луна моя, не подозревай меня в нелюбви. Я люблю тебя больше души своей, ты радость моя! Я поступил неразумно, но в этом виноват хмель. Зачем я не выпил яда вместо вина! В этом отчасти повинна и ты. Ты заставила меня выпить много вина. Мне приятно было пить в твоем присутствии, и вот я так опьянел, что голова пошла у меня кругом, и я провинился пред тобой. Пусть не даст мне бог ни в чем успеха, если я в чем-нибудь тебя подозревал. Если я провинился пред тобой, то прошу прощенья, и так как я каюсь, то заслуживаю его.
Притча. Пьяный может сильно провиниться, но если попросит прощенья, его следует простить. Вино затемняет разум, а сон смыкает глаза; вина смывается просьбой о прощенье, как водой — пятно с одежды.
Когда шахиншах попросил прощенья, только тогда его простила провинившаяся Вис. Влюбленный всегда попадает впросак. Я видел дикого козла, ставшего львом, и льва, покоренного козлом. И лев, если влюбляется, обретает лисью природу. Я видел достойного, влюбившегося в недостойную, который стал безумствовать и потерял рассудок. Кто знает силу любви, пусть не осуждает плененного любовью за его безумие. Пусть никто не сеет семян любви, а то из тысячи лаже один не сумеет насладиться ее плодами; деяния и законы преходящего мира таковы, что он враждует с ему доверившимися.
Поучение. Кого судьба сначала возвысит, того она потом унизит, кому даст что-либо в руки, у того потом отнимет. К ее сладости примешана горечь, за ее благословением следует проклятие, за днем следует ночь, за пиршеством— горе, за радостью — печаль, за богатством — бедность, за дружбой — вражда. Ее забавы и победы — не длительны. Если не веришь сказанному, прочти повесть о Вис-и Рамине — и узнаешь о превратностях судьбы.
