– Хватит, – распорядился я, – пьянство не поможет... Да отберите вы кружку у этой алкоголички!
Степан отнял у Арлине кружку с недопитой самогонкой и ликвидировал ее в один присест. Мордашка коротышки сделалась счастливой и в меру умиротворенной. Арлине надрывно кашляла.
– Да как вы это пьете...
– Понимаем, барышня, – похлопал ее по спине услужливый Шафранов, – в ваших палестинах такого пойла не подают. В вашем мире потребляют исключительно «Хеннесси» и «Вдову Клико» тридцатилетней выдержки.
– Я половину слов не поняла из того, что вы сказали, – призналась девушка, настороженно поглядывая на нового покровителя. – У нас имеются крепкие веселящие напитки, отчего же. Отец любит принять у себя в кабинете после ужина рюмочку или две хорошего ликера...
– Аперитив, – кивнул Корович.
– Диджестив, – поправил Шафранов. – Дурында ты, Николай Федорович. Запомни – аперитив перед жратвой, диджестив – после. И никак иначе. Впрочем, если мы в России... то можно и иначе. Расскажи про свой мир, Арлине.
Нет, она определенно не была сумасшедшей. Рассказывать ТАКОЕ с серьезным лицом, захлебываясь воспоминаниями о счастливом прошлом... Впору лапшу с ушей снимать. Страна, в которой проживала Арлине, называлась Шибиром. Начитанная Анюта тут же принялась комментировать, что Шибиром звали хана Восточно-тюркского каганата в седьмом веке, и по одной из версий слово «Сибирь» именно оттуда и проистекло. Но комментарии «удалили», и Анюта обиженно замолчала... Безмятежная размеренная жизнь в предместье большого города. Там нет ужасных лесов, как в Каратае. Природа гостеприимна, рада человеку. Люди дружелюбны. По улицам бегают замечательные автомобили, работающие на солнечных батареях. «Варяжцы», «Коловраты», «Колонтари»… Иностранной техники в помине нет – только свое, отменного качества. Войны, насколько она знает, не было несколько столетий. Государства, в привычном понимании этого слова, не существует. Какой-то аналог регионального самоуправления с выбираемым совещательным органом («Анархия – мать порядка, – тут же вставил Корович. – А что вы так смотрите? Анархисты – это не те, что в рваных тельниках да с самогоном и бабами в обнимку. Их советская пропаганда такими сделала»). Жизнь патриархальная, с небольшими ограничениями, не особенно влияющими на «права человека». Очень спокойно, полиция на улицах не пристает с требованием показать паспорт и прописку. Никого не волнует, откуда ты прибыл. В деревнях чисто, тихо, культурно, красивые дома, опрятные фермерские угодья – сплошная пастораль с буколикой. Арлине обитает в просторном светлом доме, состоящем из шести комнат, у нее своя машина – желтая двухместная «Капля», новинка «отечественного автопрома». За домом по каменному руслу протекает речка, и вода в ней прозрачная, белая, звенящая...
– Беловодье, ух ты... – Корович споткнулся, посмотрел на меня виновато – дескать, прости, командир, чушь сморозил.
– От це ж гарно... – бормотал Шафранов, покрываясь какими-то странными пятнами, – от це ще як гарно... Беловодье не Беловодье, но я бы там поселился... Пустишь в свой мир, барышня?
– Да я-то, конечно... я не против, мы всегда рады хорошим людям... – бормотала Арлине, покрываясь румянцем.
– Размечтались, – недовольно бурчал я. – Еще по одной – и не такое пригрезится. О наболевшем, господа, о наболевшем. Возвращаемся на грешную землю. Командовать парадом я больше не хочу, да и права уже не имею. Имеются идеи?
– Послушай, Луговой, – как-то глухо, еле слышно проговорила Анюта, – у тебя есть хоть одна исполненная мечта?
Я в упор не понимал, о чем она. Просто не хотел этого понимать!
– Предлагаю обсудить наши РЕАЛЬНЫЕ перспективы, – упорствовал я. – Исходя из того, что из Каратая нам не выбраться, а жить дикарями или на подпольном положении в какой-нибудь глухой деревне – вариант временный, пока не прикончат...
– Вот видишь, ты сам и ответил на свой вопрос, – прошептала Анюта.
Я чувствовал: еще минута в подобном ключе, и меня заколотит от злости.
– Вариант нереальный...
– Хочешь сказать, ты в это не веришь? – спросил Шафранов.
– Да!
– Что да?
– Не верю!
– Только не кричи, не дома, – одернула меня Анюта. – Я так и знала, Луговой, у тебя нет ни одной исполненной мечты. У меня, кстати, тоже.
– Вы не верите?.. – как-то приторможенно прошептала Арлине. Ее глаза наполнились слезами. – Так, значит, я никогда не попаду домой?
Загалдели все разом. Анюта кричала, что мое ослиное упрямство и неприятие элементарных (!) вещей загонят ее в могилу. Шафранов вторил, что да, клиника, но почему бы не попробовать? Вся наша жизнь – типичная клиника, чем мы рискуем, кроме своих жизней? Неужели я такой баран, что усомнился в «показаниях» Стрижака? Что мы знаем об окружающем мире, кроме того, что ни хрена о нем не знаем?! Корович кричал, что он готов пройти через все страдания, что работа на «дядю» и ночи в офицерском общежитии уже так обрыдли, что он согласен на все. И если уж умирать, то имея перед глазами ЦЕЛЬ. Степан кричал, что он меня, конечно, уважает, но, в сущности, я жалкая, ничтожная личность, не имеющая ни капли романтики за душой. Я кричал, что прогулки по Каратаю – никакая не романтика, мы не знаем, куда ехать, не знаем, где ЭТО место, не знаем, КАК ИМЕННО попасть в требуемые координаты, а не в какой-нибудь мир ядерной пустыни. Они кричали чуть не хором, что главное – начать, а там кривая вывезет, мир не без добрых людей, а терпение и труд...
Кончилось тем, что я тоже начал заражаться их безумными идеями. Что плохого в мечте? Только то, что иногда она сбывается?
* * *
Наше продвижение на восток напоминало фланговые маневры. Проселочные дороги плелись замысловатым образом. Классическую тайгу прорезали реки, небольшие кряжи. Пару раз мы проезжали по шатким мосткам, а через третью речушку переправы не было. Пришлось форсировать вброд, благо глубина была по локоть, а берег – относительно пологий. Я избегал населенных пунктов, съезжал с накатанных дорог, если впереди возникали крыши, искал объездные пути. И вновь не уставал поражаться: урочище Каратай – это сравнительно малая территория. Пролегай через него прямая автострада, мы бы пронеслись по ней за час. Почему же внутри все выглядит иначе? Несколько горных систем, долины, тайга, болота – все чрезвычайно запутано и закручено. Из пункта А в пункт Б, расстояние между которыми пара верст, можно добираться сутки – и это по кратчайшей дороге! Направления по сторонам света практически не работают, причины этого неизвестны. С попаданием в аномальную зону, которых здесь десятки, о метрической системе мер можно забыть и уповать токмо на интуицию и везение. Расстояния снаружи – одни, изнутри – другие; возможно, это связано с колдовством или еще какими-то чудесами, паранормальными явлениями, влиянием патогенных зон... Вот и сегодня: одометр показывал, что мы проехали двадцать километров, а такое ощущение, что топтались на месте.
Карта Каратая, которую я за год засмотрел до дыр, стояла перед глазами. Я мог бы ориентироваться, не будь так много белых пятен. Пассажиры спали, сон сразил их моментально – от потрясения, усталости, да и пить надо меньше. Временами кто-то просыпался, давал мне ценные указания, как надо ехать, и вновь засыпал. «Поаккуратнее нельзя? – бормотала Анюта, подлетая на корнях и ухабах. – Мы же не дрова, ей-богу». Временами пробуждалась совесть у Коровича и Шафранова – предлагали заменить меня за рулем. Я отказывался – не имел я права выпускать ситуацию из-под контроля, – и они засыпали с чистой совестью. Временами подпрыгивал Степан в багажном отделении, выдавал в пространство сложную руладу и затихал. Посапывала Арлине на коленях у Шафранова. На севере остались Танцующие Близнецы – две слипшиеся над местностью сопки. Кажется, я начал ориентироваться. Подняв машину на возвышенность, разглядел в тумане ломаную горную цепь. Это были, по всей вероятности, Каскадные горы, уходящие тремя грядами на восток. Места незаселенные. Интересы Благомора в этой части урочища практически не обозначены. Засекреченных объектов нет, и вероятность встречи с вооруженными людьми близка к нулевой. Никто, однако, не отменяет природные ловушки и негостеприимность местного населения...
Я медленно съезжал с возвышенности, смотря по сторонам. Тайгу сменяли можжевеловые леса. Диковато для Якутии, но я уже привык. В долине Черного Камня охотно произрастают магнолии, азалии и рододендроны, прекрасно уживаясь с кедрами и рябиной. Скалы вырастали, как грибы, и даже форма у них была грибообразная. Я свернул направо, поехал вдоль опушки. До реки Шалдон, по моим представлениям, оставалось немного. Есть участки, где она протекает по равнине – к одному из таковых мы, похоже, и приближались. Въехав на холм, я растолкал Степана и поставил коротышке несложную задачу. Поворчав для приличия, он ушел исполнять. Забрался на дерево и через пару минут свалился. Местность сложная, заявил человечек, сооружая озабоченную мордашку. По фронту – горы. Река петляет. Горы – на далеком берегу, на нашем их пока нет, рельеф – скалисто-лесистый и плохо читается. Правый берег Шалдона – голимые пустоши, заросшие кое-где кустами. Прямо по курсу просматриваются крыши крохотного хутора...
