– И сколько ты уже занимаешься? – спросила Кама.
– Всего шесть лет, – пожала плечами Фламма. – Ведь этого мало? Два часа в день. Ну и здесь или на большой башне, когда там никого нет, уже без наставника. Тоже часа по два. Часто дольше. Но пока ярмарка, не всегда получается.
– Ты пошла искать себе учителя, когда тебе было одиннадцать лет? – прошептала Кама. – Одна?
– Восемь, – улыбнулась Фламма. – Мой учитель иногда уходит куда-то. Путешествует. Так что еще общим счетом года три я занималась без него. Но он всегда возвращается и поправляет, если что-то я стала делать не так. У меня очень хороший учитель. Если бы меня спросили, кому можно доверять в Ардуусе, я бы назвала его имя. Конечно, не теперь, когда вы рядом.
– У меня нет слов, – рухнула рядом с Лавой на кровать Кама. – А твой отец знает, что ты учишься мастерству дакитского меча?
– Пурус Арундо, скорее всего, нет, – пожала плечами Фламма. – А настоящий отец надеется на это. Этот меч передала мне моя мать. Без единого слова. Я думаю, что это – его подарок.
– А Пурус Арундо… – медленно начала Кама.
– Знает, – твердо сказала Фламма. – Не о мече, о моем настоящем отце. Он очень умный. Очень. Страшно какой умный. Поверь мне, если бы я была его дочерью, я бы гордилась им. Я даже и теперь горжусь им. Но я и боюсь его. Поскольку то, что он все знает и ничего не делает, пугает меня еще больше.
– А что он может сделать? – удивилась Лава.
– Ну, разное, – хмыкнула Фламма. – Выгнать меня из дома. Отправить куда-нибудь в дальнее королевство. Или, к примеру, убить свою жену. Ведь сына она ему уже родила? Да и меня в таком случае он убьет. Кровь смывает любой позор.
– Мне страшно, – прошептала в наступившей тишине Лава и закрыла лицо ладонями.
– Мне тоже, – тихо ответила Фламма. – И вот еще в чем я уверена. Рано или поздно, но он убьет моего настоящего отца. Так что мне следует поторопиться, чтобы разыскать его.
– А что за свитки и все это на твоем столе и на полках? – нарушила тишину Кама. – Я, кстати, не вижу тут ни пыли, ни паутины. Ты говорила что-то о целительстве?
– О целительстве здесь мало, – призналась Фламма. – Софус учил меня на словах, хотя я старалась схватывать изо всех сил. И даже научилась кое-чему. Почти все эти свитки от Фоссы, моей старшей сестры. Сводной сестры, если угодно. У нее есть магические таланты, и король Ардууса потратил кучу денег, наприглашал толпу наставников, чтобы обучить ее магическому мастерству. Того же Софуса измучил. Нет, она многое может, но все по наитию, потому как ленива, а эти свитки я спасала от помойки и огня.
– И все прочитала? – в ужасе прошептала Кама.
– И перечитываю! – прошептала в ответ Фламма. – Ты же не видишь паутины? Кстати, нахожу это увлекательнейшим занятием! Я даже кое-что понимаю в написанном! Но сюда я привела вас не за этим. А ну-ка, посмотрим, что в этих чудесных корзинах! Есть можно все, поскольку все это еще сегодня утром выпекалось и жарилось на королевской кухне. Для угощения королей чуть ли не половины Анкиды. Представляете, как старались ардуусские повара? Последняя трапеза случается только раз в году, это честь Ардууса! Попробуй только подать что-нибудь не слишком вкусное, вся Анкида будет промывать косточки Пурусу Арундо, мол, ардуусские повара не сумели угодить атерским и прочим королям. Так вот, сумели, как всегда. Короли остались довольны. И я их обслуживала. И даже снимала пробы! Ну, вместе с братом. И, конечно же, это не объедки, и не только потому, что объедков не осталось вовсе. Все было отложено и отобрано на самой кухне. До подачи на стол. И вино в том числе. Вино, как положено, легкое, потому что в предпоследний день ярмарки короли обсуждают самые важные вопросы. Так что опьянения не будет!
– Зачем же тогда пить, сказал бы мой дядя Латус Тотум, – грустно произнесла Кама, вдыхая аромат чудесных блюд. – Но я могу только пробовать. Пожалуй, мне все-таки стоит выйти на арену сегодня вечером.
– Пробуй! – выставила кубки на стол Фламма. – Я бы на твоем месте, конечно, обожралась и плюнула на этого самого Рубидуса с самой высокой замковой башни. Но и тебя тоже могу понять. Вот ты, Лава, что бы сделала, если бы должна была перещеголять в меткости своего Вервекса?
– Вервекс не мой! – подскочила Лава.
– Зато серебряный рог твой, – хмыкнула Фламма. – Но если бы ты была лучницей и стрелки выступали в шлемах, рискнула бы ты привлечь внимание Вервекса отличной стрельбой?
– Нет, – решительно тряхнула головой Лава. – Я и сейчас ничего не решила и никому ничего не обещала.
– А если бы на месте Вервекса был Рубидус? – прищурилась Фламма. – Или еще какой красавчик? Адамас Валор? Фалко Верти? Фелис Адорири? Ты бы рискнула?
– Вервекс, значит, не красавчик? – надула губы Лава.
– Нет, похоже, в эту сторону зубоскалить мы не будем, – взлохматила рыжие волосы Фламма. – Неужели и я, влюбившись, тут же одурею?
– Я вовсе не одурела, – засопела Лава. – И я прекрасно понимаю, что такого, как Рубидус, надо вышибить из седла. И уж потом, когда шелуха с него слетит, смотреть – он все-таки законченный мерзавец или умелый притворщик?
– Он не мерзавец! – воскликнула Кама. – Он служит в дозорах у Светлой Пустоши! Он не виноват, что к нему липнет всякая мерзость!
– Ко мне почему-то никто не липнет, – высунула язык Лава. – Тем более всякая мерзость. Наверное, я недостаточно красива. Может, и мне стоит послужить в дозорах? Вервекс вот ходит в дозоры на край Сухоты. Но у Вервекса все написано на лице, а Рубидуса не поймешь, поэтому его надо испытать. Хотя бы для того, чтобы убедиться.
– В чем? – процедила сквозь зубы Кама.
– Ну не в нем же, – пожала плечами Лава. – В самой себе. Кстати, зря ты так и не решилась встретиться с ним. А вдруг он забыл о тебе, и когда ты сразишь его турнирным мечом, его нежное сердце от неожиданности разорвется?
– Вряд ли! – воскликнула Фламма. – Лава, а ведь ты напрасно в прошлом году ударила Палуса, когда он сравнил тебя с мальчишкой. Словами ты могла бы уязвить его еще больнее!
– Одно другого не исключает, – хмыкнула Лава. – Тем более, что на сравнение с мальчишкой я бы не обиделась. Он назвал меня безмозглым и вонючим мальчишкой. Насчет вонючего я, кстати, тоже не обиделась, поскольку это глупость. Но, кстати, Рубидус Фортитер позволил себе посмеяться над этой шуткой.
– Но его ты не ударила? – подмигнула Лаве Фламма.
– Таких, как Рубидус, бить бесполезно, – прошептала Лава. – Их можно только убивать. Ты уж прости меня, Кама, но тебе я должна говорить все, что думаю.
– Пусть тебе повезет, – посмотрела на побледневшую от ярости Каму Фламма. – Не в поединках, тут уж ты и без везения можешь справиться, а с этим Рубидусом. Пусть он окажется притворщиком. А если нет… Тогда пусть ты будешь прочнее лаписской стали. И помни, дорогая, преодоление соблазна может оказаться в тысячу раз слаще непреодоления.
– Я со своим соблазном буду биться вечером, – прошептала Кама.
Изменить ничего нельзя. Нет, Кама могла бы отказаться от турнира, но эту чашу следовало испить до дна. Теперь она была уверена в этом. Принцесса плеснула в кубок немного вина, отломила мягкого хлеба и кусочек сыра и уже через несколько минут со стыдом и с какой-то неожиданной радостью почувствовала, что ей стало лучше. Плохо Игнису, который совершил ужасный поступок. Окаменел на арене, да так и стоял, пока Литус медленно поднимался на ноги, затем оперся на руки шагнувшего к нему Муруса и под возмущенный гул толпы стал затягивать поврежденные ребра тканью. Игнис так и стоял, пока Литуса не увели, а потом дождь усилился, и во всем амфитеатре остался только принц Лаписа, да еще обнаружились на разных трибунах Нукс, Нигелла, Тела, Пустула с Дивинусом и Процеллой, да Кама с Фламмой и Лавой. Дождь еще более усилился, и под этим дождем на арену вышли Фискелла с Лаусом и незнакомым высоким мужчиной в потрепанном балахоне. Они взяли Игниса под руки и увели куда-то. Уже потом, поздно вечером, когда мать привела сына домой, Лаус то ли с важным, то ли с испуганным видом рассказал, что они привели Игниса к дому, в котором остановился бастард короля Эбаббара, дали в руки Игнису хлыст, и тот стоял под дождем у дверей дома еще час, сжимая хлыст рукоятью перед собой, пока к нему в сопровождении слуги с факелом не вышел Литус. Прихрамывая, бастард Эбаббара подошел к Игнису, взял из его рук хлыст, отбросил в сторону и осторожно обнял принца. И стоял так, пока не подошла Фискелла с незнакомцем и не увела сына, который словно вовсе обратился в ожившего мертвеца. Уже в доме, в своей комнате, Игнис забылся сном, а утром его стали бить судороги. И тогда к нему вошел тот, кого Фискелла назвала Алиусом Алитером.
Плохо было Игнису. Плохо было его матери. Плохо было королю Лаписа. Плохо было всему королевскому семейству, разве только Палус продолжал веселиться и тем же вечером распевал какие-то пьяные песни на Северной улице. Плохо было и Каме. А теперь ей стало хорошо. И ведь ничего почти не изменилось, всего-то только и случилось, что несколько глотков хорошего вина да странно переменившаяся в ее глазах полупринцесса Фламма.
