— Странно. Должен был давно появиться.
— В Министерстве сказали, что он ушел еще около пяти. Вроде бы по какому-то срочному делу. Автомобилем не воспользовался. Виринея Ниловна разговаривала с его сослуживцем. Тот ничего толком не знает. Что делать?
— Послушай, а ты предложи кому-нибудь его заменить. Посмотрим, что получится.
— Хорошо, я так и сделаю.
— Остальные гости пришли?
— Почти. Графиня Брунн куда-то запропастилась, хотя ее муж давно здесь. Он уже целый час обещает, что она придет с минуты на минуту.
— Хорошо. Только будь осторожна. На улицу не выходи.
— Не волнуйся. Целую.
— И я тебя тоже…
«Ну вот, — подумал Клим Пантелеевич, — день начался хорошо, а вот как закончится?»
Статский советник положил трубку на рычаг. Невольно он вспомнил позавчерашний разговор с Чертоноговым, вернее, его окончание. Он куда-то хотел зайти, сделать какое-то распоряжение… И причем это место, по его словам, было неподалеку от «Голландии». Ардашев начал перебирать в уме все здания, которые находились на Николаевской площади: «Министерство земледелия, доходные дома, дворец, дом Метлевых, германское посольство… А где, вообще, там можно давать указания? И, главное, кому?.. Нет, надо ехать и смотреть. Так не разобраться».
Он оделся и вышел на улицу. Таксомотора не было, пришлось довольствоваться извозчичьей коляской. Клим Пантелеевич перебирал в уме разного рода вывески на Николаевской площади, где любой человек мог о чем-то распорядиться, и не находил подходящего заведения. Понятное дело, что всевозможные присутственные места были не в счет, потому что к столь позднему времени чиновники уже стащили с локтей штафирки и торопились к семьям.
Мелькали зеркальные витрины роскошных магазинов, бежали, пугая звонками зевак, трамваи, торопились запоздавшие прохожие, извозчики с опаской озирались на проносящиеся мимо урчащие автомобили. Лошадка отбивала подковами мерный неторопливый ритм и покорно тянула за собой коляску. И вдруг, уже на Николаевской площади, перед глазами статского советника выросла вывеска «Hotel D’Angleterre». Ардашев все понял: «Гостиница — единственное место, где можно распорядиться, то есть заказать номер. Он сделал это второго дня, в среду, чтобы провести там время в пятницу. Боже! Как все просто! В этом мире все предсказуемо, избито и тривиально. Подозреваю, что здесь не обошлось без банального адюльтера».
Городовой у входа, полицейская пролетка и карета «Скорой помощи» у парадного подъезда говорили о том, что в отеле случилось нечто чрезвычайное.
Отпустив извозчика, Клим Пантелеевич попытался пройти внутрь, но был вежливо остановлен стражем порядка. Разговорчивый городовой пояснил, что в одном из номеров найден труп статского генерала. По слухам, он еще и камергер Двора Его Императорского Величества. Потому и все столичное полицейское начальство сюда съехалось. «Приказано никого, кроме постояльцев, не впускать», — заключил полицейский.
К счастью, словно голубь на церковном кресте, появился Игнатьев. За ним выкатился круглый и важный, как персидский шах, коротышка. Начальственный вид ему придавали пышные усы и бакенбарды.
Увидев Ардашева, губернский секретарь опешил, и незажженная папироса так и осталась у него во рту.
— Вы… как здесь оказались? — глупо выдавил он из себя.
— Случайно. Проезжал в коляске. Смотрю — полицейская пролетка. Дай, думаю, сойду — узнаю, что стряслось. А тут вы с папиросой… — монотонно проговорил статский советник и прибавил: — Ну, полноте, Петр Михайлович, делать удивленный вид. Скажите еще, что филера за мной ходят не ваши и вы вообще не ведаете, о чем идет речь, да?.. Предупреждаю, — голос Ардашева приобрел металлические нотки, — еще раз увижу за собой хвост — устрою вам и вашему начальству грандиозные неприятности.
— Зачем же, сударь, ссориться? — вымолвил толстый коротышка и, сверкнув хитрыми глазами, уточнил: — Вы, как я понимаю, статский советник Ардашев? Бывший присяжный поверенный Ставропольского Окружного суда, верно?
— Допустим.
— Очень рад встрече. Позвольте отрекомендоваться: начальник сыскного отделения столицы Владимир Гаврилович Филиппов, действительный статский советник (он сделал ударение на слове «действительный»). Мне известно, что вы, вольно или невольно, оказались вовлечены как в расследование нападения на модистку Анну Извозову, так и в поиски убийцы госпожи Вяземской. Причем вы делаете это частным образом, а частный сыск, как вам хорошо известно, в России запрещен. Называя вещи своими именами, вы нарушаете закон. Узнав это, я и распорядился установить за вами негласное наблюдение. Оно, к слову, полностью подтвердило все мои предположения. В частности, во вторник, десятого, вы находились в редакции журнала «Нива» с неким господином Померанцевым и пытались отыскать среди присланной корреспонденции письма предполагаемого преступника, присвоившего себе псевдоним Супостат. А второго дня в кофейне «Голландия» вы встречались с господином Чертоноговым, который, насколько мы знаем, являлся так называемым медиумом во время спиритических сеансов на квартире убиенной госпожи Вяземской. И ваша супруга — Вероника Альбертовна — также принимала в них участие.
Ардашев усмехнулся:
— Сударь, вы меня удивляете. Доказать, что я веду частное расследование, можно лишь при двух условиях: во-первых, надобно, чтобы имелось третье лицо, адресовавшееся ко мне с просьбой о его проведении, а во-вторых, этот же субъект должен оплатить мне мои труды, то есть обращение должно быть возмездным. И только при наличии этих двух моментов вы имеете право рассуждать о нарушении мной закона. А ваши домыслы — не есть основание для слежки. И потом: при чем здесь Чертоногов? Да мало ли с кем я виделся второго дня?
— Он найден мертвым, — провещал Филиппов.
— Убит?
— Этого мы пока не можем сказать.
— Почему? — не успокаивался Клим Пантелеевич.
— Не ясна причина смерти. Доктор говорит, что, вероятно, паралич сердца. Но вскрытие покажет. Собственно, ваши вопросы должны относиться не столько ко мне, сколько к следователю. Жаль, что вы его не застали. Он только что уехал. — Действительный статский советник помолчал немного и сказал: — Предлагаю оставить взаимные упреки. Давайте начистоту. Вы пытаетесь отыскать маниака самостоятельно. Что ж, в этом нет ничего плохого. В конце концов, какая разница, кто первый его остановит? А слежки за вами больше не будет. В этом, Клим Пантелеевич, можете не сомневаться. — Ардашев в ответ лишь учтиво кивнул головой. — Если хотите, я введу вас в детали происшедшего, — предложил полицейский.
— Что ж, буду признателен.
— Чертоногов забронировал комнату № 5 на пятницу еще в среду, сразу после того, как расстался с вами. А сегодня, примерно в пять пополудни, в этом номере у него состоялось любовное рандеву с одной замужней особой. Это подруга погибшей Вяземской по Смольному институту — графиня Анна Павловна Брунн. Как вы наверняка знаете, именно ей Вяземская за несколько дней до смерти завещала половину своего ателье. Так вот, по ее словам, примерно без четверти шесть кто-то постучал в дверь, и Чертоногов пошел открывать. Потом она услышала, как он вскрикнул и повалился в передней. Дама бросилась к нему и увидела, что любовник не дышит. Она тотчас же оделась, отомкнула дверь и позвала коридорного, который оповестил полицию и вызвал «Скорую помощь».
— Простите, вы сказали, что госпожа Брунн сама отворила дверь, стало быть, Чертоногов не успел ее открыть?
— Так, по крайней мере, утверждает графиня.
— Разве на теле нет никаких следов?
— Почти ничего нет. Есть, правда, на одной ладони непонятное потемнение, напоминавшее ожог. Но откуда он мог взяться? Скорее всего, это связано с омертвением тканей.
— Труп еще здесь?
— Да. Доктор заканчивает осмотр.
— Позволите взглянуть?
— Хорошо, — кивнул Филиппов, — пойдемте.
Полицейские и Ардашев вошли в холл гостиницы. На гостей скалилось чучело медведя. Диваны и кресла были заняты постояльцами. По мягкому, точно набитому ватой ковру неслышно ступала прислуга. На взволнованных лицах коридорных читалось волнение. И только портье оставался спокоен и надменен, будто не портье он был вовсе, а член английского парламента.
Проследовав по коридору, процессия остановилась у двери с цифрой «5». Труп недавно осматривал полицейский врач, и он не был накрыт простыней. Чертоногов лежал на кушетке в исподнем, босой. На мертвом лице застыла холодная маска смерти. Его глаза еще оставались открытыми. Их бессмысленный взор уперся в потолок. На правой длани виднелась черная полоска. На левой — ничего не было заметно.
Ардашев оглядел комнату — все как обычно в гостиницах такого класса. Зеркальный английский шкаф из орехового дерева, письменный стол с пятью ящиками, мягкая кушетка, оббитая кретоном, бронзовый канделябр с шестью рожками, стол, кресло, широкая кровать… Но больше всего статского советника заинтересовала медная дверная ручка. Она открывалась вниз и проходила сквозь деревянное полотно двери на другую сторону. Не обращая ни на кого внимания, Клим Пантелеевич вернулся в коридор и принялся осматривать стену. Он достал коробочку монпансье, выбрал конфетку и положил ее под язык. Постояв немного, дипломат довольно хмыкнул и направился к портье. Перекинувшись с ним несколькими словами, он вернулся. Игнатьев и Филиппов все это время оставались в номере и о чем-то вполголоса беседовали с доктором. Но стоило возникнуть на пороге Ардашеву, как они тотчас же замолчали.
