Пьетро покачал головой. И как он не сообразил? Почему не подумал об этом раньше? Вергилий… А ведь аллюзия была совершенно очевидной. Имелся в виду не только автор «Энеиды»… но и проводник по аду в эпической поэме Данте!
Пьетро продолжил чтение и добрался до первой песни «Ада». Вергилий повстречал поэта, заблудившегося на тропинках греха. И вскоре повел его дальше, чтобы показать человеческие преступления и кару, которую Господь обрушил на непокорных. В песне XI Вергилий объясняет поэту строение Ада, согласно Аристотелю. Небеса осуждают три основных греха: невоздержанность, насилие и обман, в разной степени оскорбительные для человеческого достоинства.
Пьетро поудобнее устроился в кресле, погладил пальцами бархатный подлокотник. Данте, помимо «Этики» Аристотеля, использовал для классификации неискупимых преступлений трактаты по римскому праву. По правде говоря, он черпал вдохновение из многих источников. И некоторые имели восточное происхождение. Его представление о ледяном аде, как подчеркивал в предисловии флорентиец, взято из книги «Лестница Мухаммеда», где повествовалось о восхождении Мухаммеда в сопровождении архангела Джебраила на небо и посещении трех потусторонних царств. А вот уже перед читателем предстает когорта клеветников, доносчиков, сластолюбцев, фальсификаторов, в изобилии населяющих проклятые круги, берега Ахерона, в недрах геенны. Здесь собраны все смертные грехи, классифицированные со знанием дела и весьма ярко описанные благодаря таланту автора.
— КРУГ ПЕРВЫЙ —
Лимб — некрещеные младенцы и добродетельные нехристиане, единственное наказание для которых — безбольная скорбь от невозможности лицезреть Бога.
— КРУГ ВТОРОЙ —
Сластолюбцы и блудодеи, носимые адским ураганом.
— КРУГ ТРЕТИЙ —
Чревоугодники, гниющие в грязи под черным ледяным дождем.
— КРУГ ЧЕТВЕРТЫЙ —
Скупцы и расточители, таскающие каменья и ведущие вечный спор.
— КРУГ ПЯТЫЙ —
Гневные и ленивые, ведущие вечную драку, погруженные по горло в Стигийское болото.
— КРУГ ШЕСТОЙ —
Еретики и лжеучителя, лежащие призраками в раскаленных могилах.
— КРУГ СЕДЬМОЙ —
Насильники над ближним и над его достоянием
(тираны и разбойники), погруженные в реку кипящей крови.
Насильники над собой: самоубийцы, превращенные в плачущие и жалующиеся деревья, терзаемые гарпиями; насильники над своим достоянием (игроки и моты), разрываемые на части гончими псами. Насильники над божеством (еретики), изнывающие в знойной пустыне у горящего потока.
Насильники против естества (содомиты), бегущие под огненным ливнем. Насильники против искусства (лихоимцы), сидящие под огненным ливнем с висящими на шее гербами.
— КРУГ ВОСЬМОЙ —
Обманщики: сводники и обольстители, бредущие двумя потоками и бичуемые бесами.
Льстецы, влипшие в кал зловонный.
Виновные в симонии[20], святокупцы, маги, гадатели, прорицатели, мздоимцы, лицемеры, воры, превращенные в змей. Лукавые советчики, охваченные пламенем. Зачинщики раздора, алхимики, пораженные лишаем и проказой. Лжесвидетели и фальшивомонетчики, горящие в огне.
— КРУГ ДЕВЯТЫЙ —
Предавшие родных, родину, единомышленников, друзей и сотрапезников, благодетелей, предатели величества Божиего и человеческого. Все вмерзли в лед, А наиболее виновных пожирает Люцифер.
Пьетро потер голову. Он думал о Марчелло. Актере, распятом между красными занавесями театра Сан-Лука. Об исповеднике из Сан-Джорджо, подвешенном к капители на фасаде церкви в разгар грозы. Виравольта тяжело вздохнул. Интуиция его не подвела. Сейчас он прикоснулся к чему-то запретному. Но Пьетро чувствовал, что им манипулируют, и ио мере того, как осознавал это, в нем все сильнее росла подспудная и мрачная тревога. Дьявол привел его сюда, как твердая рука простую марионетку. Черная Орхидея дергался на веревочках кукловода, и его независимый характер не желал с этим мириться. Не стоит тешить себя иллюзиями: основной принцип построения сей загадки базируется на «Аде», но в этом открытии нет его заслуги. Это плод чужой сильной воли, приглашавшей Пьетро сыграть в игру, решить ребус с тухлым запашком. И вот это Виравольте ничего хорошего уже не сулило. Его глаза с напряженным вниманием изучали строки рукописи. Марчелло распяли…
В круге первом, в лимбе, Данте описывает схождение Христа в ад.
«Теперь мы к миру спустимся слепому, — Так начал, смертно побледнев, поэт. — Мне первому идти, тебе — второму».
Пьетро снова испытал шок, получив окончательное подтверждение тому, что его подозрения были более чем обоснованными.
«Я был здесь внове, — мне ответил он, —Когда при мне сюда сошел Властитель,Хоруговью победы осенен».
Значит, больше уже никаких сомнений. Именно эти стихи были вырезаны на теле Марчелло! Броцци подумал, будто это какие-то библейские строфы, но точного источника указать не смог. Сенатор Джованни Кампьони, в свою очередь, тоже был уверен, что где-то их читал, но вот где?.. Ответ лежал у Пьетро перед глазами. В «Аду» Данте. Эти слова были вовсе не из Библии, а из литературного памятника периода гуманизма, откуда и черпал вдохновение их враг. И как это он, Пьетро, до сих пор не додумался?
В круге первом Данте встречает Гомера, Горация, Овидия и античных поэтов. А также императоров и философов: Сократа и Платона, Демокрита и Анаксагора, Фалеса, Сенеку, Евклида и Птолемея. Великих деятелей искусства и науки, единственный грех которых в том, что они не крещены. Христос снизошел к ним, ненадолго, в промежутке ме> ду своей смертью и воскрешением, задержался среди грешников. Его называли Властитель, поскольку в аду имя Его неназываемо. Осененный хоруговью победы, Он пришел возвысить Авеля, Моисея, Авраама и Давида и увести Израиль с собой на небеса.
«Христос в аду».
Пьетро откинулся в кресле, задумчиво поглаживая губу.
Теперь смысл инсценировки в Сан-Лука был ему ясен. Потому что именно картинку приготовил противник: картинку, навеянную воспоминаниями о Дантовом круге первом. Все непонятные доселе детали обрели смысл. Марчелло, великий деятель искусства и известный актер, был виновен в том, что предал свою религию, променяв на самую что ни на есть низменную деятельность: разве не являлся он осведомителем, доносчиком, шпионом… и одержимым сексом с мужчинами? Пьетро словно опять услышал слова Каффелли… «Марчелло был… потерянным человеком. Он… отказался от своей веры. Я помогал ему вновь обрести ее». И его распяли посреди театральной сцены. Последняя роль, последнее представление для Марчелло, великого актера труппы Гольдони! Марчелло отчаявшийся, измученный, двойственный! Одержимый грехом и загадкой собственной натуры… Марчелло, которому в наказание вырвали глаза.
Обреченный вечно искать Бога и никогда Его не лицезреть…
Пьетро покачал головой.
С его исповедником, Козимо Каффелли, та же история. В песне пятой людей вроде него уносит адский ураган, вместе с Тристаном, Семирамидой, Дидоной, Ланселотом и Клеопатрой… Священник из Сан-Джорджо, беспомощный флюгер во власти небесного гнева. Кара, предназначенная сластолюбцам.
Из круга второго.
В памяти Пьетро снова всплыли слова священника:
«Дьявол! Не слышали о нем? Я совершенно уверен, что Большой совет и сенат в курсе и вздрагивают при одном упоминании об этом. Дож наверняка вам о нем сообщил, не так ли? Дьявол! Он в Венеции!»
Да, в его ушах будто опять зазвучал испуганный голос Каффелли…
Противник срежиссировал свое второе преступление, использовав грозу как очередной намек… В мозгу Пьетро промелькнул и «менуэт теней», как черная гондола в лагуне: «Следуй за мной, Виравольта! / Тогда ты увидишь, / Насколько плоть слаба…»
Как и предчувствовал, Пьетро легко отыскал в круге втором странную эпиграмму, обнаруженную ими позади картины «Снятие с креста» в Сан-Джорджо. Эти стихи были из другого пассажа, менее очевидного.
«Я там, где свет немотствует всегдаИ словно воет глубина морская,Когда двух вихрей злобствует вражда.То адский ветер, отдыха не зная,Мчит сонмы душ среди окрестной мглыИ мучит их, крутя и истязая.Когда они стремятся вдоль скалы,Взлетают крики, жалобы и пени,На Господа ужасные хулы.И я узнал, что это круг мученийДля тех, кого земная плоть звала,Кто предал разум власти вожделений».
Пьетро с глухим стуком захлопнул книгу. Нисхождение в ад. Адский ураган. Значит, как он и предполагал, Тень действовала отнюдь не наугад. Она покрыла обескровленное тело Марчелло и стену в Сан-Джорджо надписями, оказавшимися не чем иным, как цитатами из «Ада». Тело и стена были всего лишь результатам этих стихов, насыщенных ароматом смерти, колеблющихся между проклятием и искуплением, страданиями и воскрешением. Что до Миноса, судьи, великого определителя судьбы душ, то он тоже появляется в песне пятой, в начале круга второго. Он выбирает место, куда в глубинах ада должны пасть души грешников: «Хвост обвивая столько раз вкруг тела, / На сколько ей спуститься ступеней». Стенающие толпы жмутся к нему — О, Минос! Приют боли! — и он определяет участь каждого согласно прегрешениям, под замогильное ворчание и сентенции. И это в очередной раз доказывало, что тот таинственный заказчик с Мурано связан с этим делом. А если этот Минос замешан в вырисовывающемся заговоре, стеклодув Спадетти снова становится важным персонажем. Но от Пьетро не ускользнула и ирония ситуации. Предоставляя ключ, Дьявол или Химера бросал ему вызов, предлагая угадать грядущие картинки.
