Правда, больше разговор заводить не пытаюсь. Просто включаю тихую музыку, а Кира откидывает голову на спинку сиденья и закрывает глаза. Такая тонкая, юная, печальная. Как лебедь, который разучился летать — ему сломали крылья, оставив погибать в одиночестве.
Она спит, а грудь под тонкой футболкой вздымается и опадает. Черт, смотрел бы и смотрел на нее сейчас.
Дорога загружена транспортом по самую макушку, и я кое-как выруливаю на проспект поспокойнее. Нужно выбраться на центральное шоссе, а там до общежития рукой подать.
И когда в мою голову вдруг приходит мысль, что мне бы хотелось вот так кататься с тихо спящей на заднем сиденьи Кирой хоть три года кряду, противный скрежет металла разрывает барабанные перепонки. Мать его, что за пиздец? Но я ничего не успеваю понять — лишь удается кое-как выкрутить руль, на голом упрямстве и рефлексах заводя машину к обочине. В ушах гудит, словно мне в голову трансформатор засунули, а перед глазами кроваво-красная пелена. Я слепну от яркой вспышки и внезапно проваливаюсь в вязкую темноту, где нет ничего, кроме отголосков чьих-то криков.
Кажется, докатался.
31 глава
Кира
Кажется, я что-то выкрикиваю, зову кого-то. Так громко, что немеет горло, а связки натягиваются до боли. У меня не остается мыслей — только ощущения, от которых никуда не скрыться. И оголенные нервы, что те проводы.
Это мой крик или кого-то другого? Не понимаю. Я совсем уже ничего не понимаю. В одном только уверена: произошло что-то страшное. Паника наваливается со всех сторон, и грудь сжимает тисками удушливого спазма.
Меня подбрасывает вверх, бьет обо что-то твердое и холодное, и я вскидываю руки, прикрываю голову, пытаясь отгородиться, но получается ли? По телу растекается глухая боль, а в ушах стучат колокольчики. Все громче и громче, и вскоре их звук становится невыносимым.
Чей-то громкий крик эхом вокруг, после следует еще один бросок, и все наконец-то затихает. Меня то ли вырубило, то ли я оглохла, но вакуум, в который попала, пугает.
Где я? Кто я? Ничего не понимаю, а внутреннее зрение, память подбрасывают один неуместный образ за другим.
Вот мы с Егором сидим на лавочке и смотрим в черное ночное небо, в котором так много рассыпано звезд, что невозможно сосчитать даже за всю жизнь. Они сияют и искрятся, переливаются бриллиантовой чистотой. Смотрю на них завороженно и крепко сжимаю руку того, в кого так сильно влюблена.
“Ты выйдешь за меня?” — ласково шепчет в изгиб шеи Егор, а я задерживаю дыхание, потому что сам этот момент кажется невероятным. Разве так бывает? Разве может он быть серьезным сейчас? Я не знаю, но смотрю уже не на небо, а в глаза парню, в которого влюбилась с первого взгляда.
Парню, кажущемуся самым прекрасным и благородным принцем в целой Вселенной.
“Мы же даже не целовались еще ни разу”, — пытаюсь то ли вразумить его, то ли доказать самой себе, что это все — происходит именно со мной.
“Разве это самое важное? — удивляется и тихо смеется. — У нас вся жизнь для этого впереди”.
И я верю ему, потому что действительно — нас с Егором ждет еще так много счастливых дней и радостных моментов. Больше чем звезд в небе над головой.
“Кира, ты согласна? Кира?” — тревожится Егор, а я наклоняюсь вперед и целую его в губы.
— Кира! Ты слышишь меня? — прорывается сквозь пелену мужской голос. Я, кажется, слышала его раньше, но никак не могу понять, кто это такой настойчивый пытается докричаться до меня. — Где, мать вашу, скорая?!
Распахиваю глаза, ошалело осматриваюсь по сторонам, пытаясь понять, что именно произошло и сколько времени прошло, пока я спала.
— Нет, не надо скорую, — трясу головой, но больно настолько, что свистит в ушах. — Со мной все хорошо.
Жмурюсь от яркого света, пытаюсь прийти в себя, и даже получается. А когда удается сфокусировать зрение, вижу над собой встревоженное лицо Руслана.
Точно, мы же вместе ехали.
Я лежу, что ли? На спине? Не помню, как завалилась на сиденье, ничего не помню — только ощущение толчков и вспышки боли. Но, слава Вселенной, она стихает, отступая.
— Прости, пожалуйста, — тяжело вздыхает Руслан и осторожно касается моего лица кончиками пальцев. Трогает, что-то проверяет, бормочет себе под нос тихие проклятия.
Его глаза… они огромные сейчас, бешеные, но меня не пугают эти эмоции, но беспокоит кое-что другое.
— Авария? — спрашиваю и облизываю пересохшие губы, а Руслан кивает.
— Дебила кусок в нас вмазался без объявления войны, — ругается Руслан, а мне почему-то страшно становится за виновника аварии.
— Все живы? Ну, в той машине никто не пострадал? — тревожусь, а Руслан отрицательно качает головой.
— Нет, все хорошо, не бойся. — Снова гладит мои волосы, перебирает влажные от пота пряди, распутывает их. — Просто смял морду машины своей о мой внедорожник. А так ничего серьезного.
Облегченно выдыхаю, но жизнь и здоровье совсем чужого человека, купившего права за колбасу, меня волнуют меньше, чем состояние Руслана. А оно у него не самое лучшее — невооруженным взглядом видно даже мне.
— У тебя… кровь, — выдавливаю и, протянув руку, касаюсь теплой алой метки над бровью. Круглая рана с неровными краями, от прикосновения к которой Руслан морщится. — Надо к врачу. Вдруг сотрясение или еще что-то серьезное?
Руслан отмахивается от моих слов, будто бы разбитая голова — вообще ерунда. Я дергаюсь, пытаюсь подняться, потому что вдруг кажется неловким вот так вот лежать на спине перед посторонним мужчиной, когда он, опираясь рукой рядом с моей головой, нависает сверху и гладит мои волосы.
Что-то в этом неправильное есть. Двусмысленное. Снова.
— Тихо-тихо, лежи. У тебя что? Как себя чувствуешь?
Он действительно кажется встревоженным и злым. И я почему-то с новой силой начинаю волноваться за виновника аварии. Руслан бывает иногда несколько… несдержанным.
— Ничего себе не сломала?
Прислушиваюсь к своим ощущениям, пытаюсь пошевелить ногами, руками, осторожно верчу головой из стороны в сторону, но ничего фатального не замечаю. Глубоко вздыхаю, шумно выпускаю воздух из легких, а внутри не отдается болью — значит, жить буду.
— Голова только немного кружится, но это от испуга, наверное, — сообщаю после самостоятельного осмотра.
Руслана мой ответ, кажется, совсем не устраивает, потому что меня заставляют лежать смирно и просят не делать резких движений — до приезда врача. И я слушаюсь, потому что из меня будто бы все силы разом выкачали.
Пока Руслан с кем-то ругается за пределами моей видимости, кое-как переваливаюсь на бок и осматриваю машину. У нее смят правый бок — вплющен в салон, искореженный. Ощущение, будто бы нахожусь на съемках одной из сцен фильмов о трансформерах. Это ж надо было так влететь в другую машину!
Снова ложусь на спину, чтобы не видеть этого ужаса. Вдруг становится так страшно, а перед глазами возникают жуткие картинки, одна ужаснее другой. И каждая с летальным исходом. А что если бы я ехала рядом с Русланом? Или села не слева за его спиной, а правее? Что бы от меня осталось? Мокрое место? А от Руслана?
Я никогда до этого момента не думала о смерти. Зачем? Но именно сейчас, когда голова звенит, а от накатившего морской волной шока немеет тело, мне вдруг так ясно представляется, что могло бы случиться с нами, если бы в нас въехали со стороны водителя.
— Точно все хорошо? — интересуется Руслан, распахивая дверцу с моей стороны и заглядывая в салон. — Может быть, пить хочешь? Или на воздух?
— Нет, все нормально, — отвечаю, чуть подумав, а Руслан медленно кивает, ощупывая мое лицо пытливым взглядом. — Мне не нужен врач, правда. Просто полежу тихонечко и все будет хорошо.
— Тс-с, — наклоняется ниже и прикладывает палец к моим губам, заставляя молчать. — Слишком много разговариваешь. Врач приедет, ему вот это вот все и расскажешь. Пока просто лежи.
— Кровь не останавливается, — говорю и снова пачкаю пальцы в багряной жидкости, окрасившей его лоб, а Руслану словно бы нравится эта боль. Он не сопротивляется моим прикосновениям, просто молчит и смотрит прямо в мои глаза. Гипнотизирует.
