привыкли к обществу настоящих красавиц. Так что их скорее привлекала не ее внешность, а она как личность. В каком-то смысле это даже лучше. Роберт Кирш смотрел на нее так, словно не в силах оторваться. Не то чтобы это было неприятно, но такое обожание быстро утомляет. Официант принес кофе, все достали сигареты, закурили. Джойс поняла, что пора платить за угощение — придется поведать им о последних минутах Де Гроота. Конечно, она могла бы отказаться и не пересказывать в очередной раз эту историю, заметив, как подобает благовоспитанной даме, мол, это такой ужас, что и говорить об этом не хочу. Но такая отговорка не пройдет, ведь на самом деле вовсе не она, а Марк после случившегося трясся и рыдал. Она поправила веточку жасмина, приколотую к отвороту жакета, — такой же запах окружал ее в саду, когда она оттирала губкой кровь с груди Марка.
— Итак, — сказал Фрумкин, — говорят, вы такое здесь пережили!
Джойс собралась было ответить, но не успела: официант, грубоватый и настырный, как и вся местная еврейская обслуга, — по крайней мере такое у нее создалось впечатление, — отозвал Фрумкина в сторонку. Лавируя между столиками, тот направился к выходу из чайной, где его поджидали два полицейских в форменной одежде. Одного из них Джойс сразу узнала: это был Харлап, тот самый, что несколько дней назад нагло развалился на ее кровати и расспрашивал о том, что сказал Де Гроот перед смертью. Фрумкин, прихватив его за локоть, вышел с ним в темноту.
Джойс отхлебнула кофе.
— Пожалуй, мне лучше подождать, — сказала она.
— Да уж. Думаю, Питу будет обидно, если он пропустит самое интересное, — ответил Харви. — Он небось уже прикидывает, кто мог бы сыграть вас.
Джойс улыбнулась:
— Как насчет Сейзу Питтс[48]?
— А не Лилиан Гиш?[49] — задумался Рекс.
— А кто будет играть моего мужа?
— А вы бы кого хотели видеть?
— Айвора Новелло[50].
— Точно. Вы видели «Белую розу?»[51]
— Да, смотрели с мужем в Лондоне. За два дня до отъезда в Палестину.
— Красив, даже для британца.
— Как и мой муж.
Фрумкин вернулся к столу. На его лбу блестели капли пота.
— На завтра все готово, — объявил он. — На рассвете будем снимать штурм стен снаружи. Эти парни помогут отгонять чересчур любопытных.
— Я думал, вы уже договорились с копами, — сказал Харви.
Джойс покосилась на него: похоже, Харви был слегка озадачен.
— Конечно, — ответил Фрумкин. — Они просто хотели кое-что уточнить.
— Значит, планы не меняются?
— Ничего не меняется, — сказал Фрумкин решительно. — Будем надеяться на лучшее. — И обернулся к Джойс: — Мы берем половину британских легионеров Иерусалима и превращаем их в римлян. Лучше не придумаешь, правда? Одна имперская армия играет другую. Платим им, конечно, и сэру Джеральду… — Фрумкин огляделся по сторонам, желая убедиться, что их не подслушивают, — приличную долларовую контрибуцию на его заиерусалимское общество.
Они направились в отель «Алленби», где корпорация «Метрополис» занимала целых два этажа. Фрумкин и Джойс шли чуть впереди остальных.
— Какие у вас планы на ближайшие дни? — поинтересовался Фрумкин.
— Ждать, — ответила она. — Мне обещали найти здесь работу. Возможно, в какой-нибудь еврейской школе.
— Хорошо, но пока вы ждете, не могли бы вы нас выручить?
— Каким образом?
— Ну, есть миллион вещей, которые нужно сделать на съемочной площадке.
— Как мило с вашей стороны. Я непременно об этом подумаю.
Они подошли к отелю. Фрумкин свистнул, и его шофер, как послушный пес, сразу же откликнулся, подкатив арендованный лимузин к началу цепочки из припаркованных такси. Харви и Рекс обменялись с Джойс рукопожатиями и пожелали ей спокойной ночи.
Фрумкин, коротко поговорив с шофером, распахнул перед Джойс дверцу:
— Арон вас отвезет. Мне очень жаль, что я не могу вас проводить, но у меня до начала съемок еще очень много дел.
— Вообще-то я бы предпочла пешком.
— Решительно не советую. Слишком далеко и опасно.
— Вовсе нет. — Вежливость на грани самоуничижения — эту науку Джойс переняла у англичан.
— Иначе мне придется вас провожать, — пригрозил Фрумкин. — И тогда вы будете виноваты в том, что мы завтра поздно начнем. Вы хоть представляете, сколько стоит час съемок?
Он взял ее за руку, потом наклонился и нежно поцеловал в щеку.
— Спокойной ночи, миссис Блумберг.
Джойс села на заднее сиденье лимузина. Шофер закрыл за ней дверцу и, обойдя лимузин, занял место за рулем. Джойс откинулась на мягкое кожаное сиденье, чувствуя себя Золушкой. После губернаторского это был, наверно, самый роскошный автомобиль в Иерусалиме. Марк наверняка скривился бы. Но иметь дело с этими киношниками приятно — было в них что-то чистое, обнадеживающее. И Джойс знала почему: война обошла их стороной. Как там сказал накануне вечером Питер Фрумкин? «Нам выдали экспедиционные пилотки, но до экспедиции дело не дошло». Только они собрались отправиться во Францию, как война закончилась. И три американца — повезло ребятам — дослужили свой срок в Кемп-Тейлоре[52]. Сами-то они, естественно, смотрели на это иначе. Они все трое хотели быть героями. Марк мог бы много чего порассказать им об этом, и даже Роберт Кирш — он как-никак потерял на войне брата.
Машина плавно катила по ночной дороге. Луна над Масличной горой казалась разбухшей, очертания холмов подрагивали в бледном мареве, как волны. От этого зрелища захватывало дух, Джойс даже пожалела, что она неверующая: иначе она знала бы, куда направить этот избыток чувств, вдобавок к сионистскому пылу. Ей так хотелось сделать что-нибудь для этой страны! Досадно. Она скучала по лондонским сборищам: толкотня, горячие споры, громкие голоса, общий дух товарищества — там она чувствовала, что творит историю. Марк, сам того не ведая, привел ее туда. Рассказал ей о Джейкобе Розене, показал его стихи — она читала их и перечитывала снова и снова, пока мечта Джейкоба о полном надежд, величавом, безбожном Иерусалиме первопроходцев не стала ее мечтой. Не кто иной как Джейкоб отвел ее однажды в Тойнби-Холл, где в углу сложены десятки мокрых черных зонтиков, зато на стенах — плакаты с видами солнечной Палестины. И вот она здесь, на этом самом месте, а ее сионизм рискует остаться уделом одиночки.
Не прошло и пятнадцати минут, как они свернули на ухабистый проселок, ведущий к дому Блумбергов. Шофер остановился метрах в двадцати от калитки.
— Спасибо, Арон, — улыбнулась Джойс.
Водитель обернулся к ней. Белая майка, коричневые шорты, темные носки и изрядно стоптанные кожаные ботинки — вот и вся его форменная одежда.
— Вам нравится мистер Фрумкин?
Джойс опешила.
— Да, вообще-то.
— Влиятельный человек. И крепко
