их от трудов, кроме скромной роскоши. Буквально – рано утром в понедельник подходила машина, он прощался с семьей, сопровождаемый напутствиями (разумеется, не касающимися большой политики), и уезжал. И это теперь «подмял под себя» Игорек. С недавних пор они дружили и во время наших воскресных посиделок у моей сестры Оли (Серегина семья жила этажом выше) яростно философствовали часами – и даже после того, когда все уже уходили от стола. Даже я уходил, не выдерживал и, естественно, ревновал. «Большая политика решалась» без меня.
И вдруг Игорек решил меня приобщить, точнее – уведомить о своих намерениях. Это гуманно. «Но это не означает, надеюсь, разрыва наших отношений?» – поинтересовался я. «Нет, разумеется!» – благожелательно произнес он.
– Там как раз требуются сейчас технократы, которые что-то умеют делать, а не эти… начетчики, которые завели страну в тупик! – вот что волновало его.
Перемены… Но мне нравилось то место, где мы уже находилось тогда. Икра в мельхиоре. Цветные витражи в стиле Клее (мы это неоднократно с Игорьком отмечали как удачу строителей). И он не мог это предать!
– И вот все это, – он обвел интерьер рукой, потом сомкнул пальцы, – мы тоже возьмем в нашу идеологию!
– А-а… ну тогда! – Выпили по второй.
Идея нравилась мне все больше.
– Так ты решил… заняться внешней политикой, надеюсь? – уточнил я, закусывая балыком.
– Ну-у! – Он озабоченно сморщился. – Скорее, научной ее составляющей. Стыковкой ее… с другими идеологиями! – Он состыкнул пальцы двух рук.
Красиво! И он обойдет, наконец, своих наглых дружков из МГИМО, одноклассников из номенклатурных семей, которым он «благоволил». Но, к сожалению, батя не отпустил его в МГИМО, а эти балбесы тем временем… Во время одной из зарубежных конференций в нашем посольстве я обнаружил в списке телефонов миссии знакомую фамилию – Ерошкин В. А. Школьный его приятель, с которым и потом они дружески встречались за преферансом, и тот неизменно проигрывал… Заведующий гаражом! Но в одной из столиц мира. Далеко пошел.
– Вперед! – Я пожал Игорьку руку, поставив перед этим рюмку на стол.
И по выходным они плотно работали в доме сестры моей Оли, на традиционном обеде клана. Я любовался Земляным. Гарный хлопец – синеглазый, кудрявый и главное – ценит наш клан. Считал себя тамадой, говорил витиеватые тосты… пока не перехватывал инициативу Игорек – и уже не выпускал.
– Сергей Апполинарьич… Сергей Апполинарьич! Тут ты не прав!
Наградил Серегу отчеством знаменитого режиссера Герасимова. Не скупился!
– Вот хочется мне сказать, что я не Апполинарьич! – смеялся Серега. – Но Игорю Иванычу невозможно возразить. Чудовищная харизма.
Потом, когда мы все уходили гулять в парк (такая уж традиция у Ивановых), Игорь с Серегой оставались за столом – и тут уже шли «разговоры о главном»… с «элитными напитками»! – комментировал потом Игорек.
По понедельникам открывал газету:
– Опять Серега, это ничтожество, не включил мои мысли в речь Черненко. Клялся! Я ему уши надеру!
Потом Серега оправдывался на очередном обеде:
– Сейчас, понимаешь, все перед съездом дрожат… не до новаций! После съезда – впишу. Я уже набросал, вот! – и показывал красную папку с золотыми буквам «ЦК КПСС».
Игорек важно кивал. Такое сотрудничество его устраивало. На целую неделю бы его Наташенька не отпустила, да еще с Серегой, который весьма уважает «это дело». А так – можно. Наш клан ширился, расцветал.
И подул, наконец, «ветер перемен». Тут Игорек не умалял своей роли. «Серега – писарь всего лишь! – морщился он. – Ему нужны мысли!» А мысли Игорька, в завуалированной форме, в речах генерального, несомненно, прослеживались. Кстати, Игорек был против «обнуления» всех заводов и НИИ! И Черненко – тоже! «Спайка» работала!
– Это больше, чем преступление! Это ошибка! – говорил Игорек об очередном проколе Сереги (оправдывал тоталитаризм!). – И я скажу это ему прямо в глаза!
И говорил! «Только не увлекайся!» – хотелось сказать ему. Мы пели с ним в детстве (он заиграл на гитаре, как только ее взял) песню про мотылька, сгоревшего в пламени. «И, словно безумный, в огне золотистом, не чувствуя смерти, мгновенно сгорел». Петь это почему-то было мучительно-сладко. Но лучше… нет! Так решил я. Мы вышли с ним из песни той – но с разными планами.
– Это ошибка! Это наша ошибка! – бледнел он.
Теперь он имел доступ к какой-то тайной информации. Словно по совету злой мачехи надел на себя рубашку, сплетенную из крапивы.
– А почему – наша? – еще в старых наших традициях спрашивал я.
Но он уже смотрел на меня недоуменно, словно не узнавая… И, действительно, я был теперь не его!.. В глазах его всплывало воспоминание: «А… этот. Не кооптированный в большую политику». «Но я… твой брательник!» – только и мог я сказать.
Раньше он, как и все, «тупо» (его выражение) отсиживался на партсобраниях, переговариваясь о производстве или играя с соседом в «морской бой». И вдруг – «подул ветер перемен». И ему померещилось, что нам теперь тоже дадут «дуть»!
– По-моему, тебя отвлекают от работы, – как-то заметил я.
И вот, в результате какого-то нового потрясения (часто я узнавал о них только через него), он стоял, раскачиваясь, в переполненном вагоне метро (вокруг него образовалась некоторая пустота) и рвал, скрежеща зубами, свой партийный билет!
Он вступил в партию довольно давно, но нужной закалки, а также дисциплины не впитал, и вот разыгралась эта безобразная сцена. Я пытался его остановить, при этом вовсе не являясь членом парткома крупного оборонного предприятия. Скорее – наоборот. При этом я получал обвинения со стороны тех, кто ехал в вагоне. «Вот из-за таких, как ты, ничего и не происходит!» Каких таких? Я вовсе к «таким» отношения не имею. Меж тем все были на стороне Игорька. «Давай, паря, рви! Не слушай ты этого цербера!» – неслись одобрительные крики. Назвать этот порыв Игорька популизмом я не решаюсь – на кону стоял все-таки партбилет, «обагренный кровью многих невинных жертв». Перечитав последнюю фразу, я вижу, что ошибок в ней нет. Вагон раскачивался (самый скоростной участок), наши пальцы, потные в результате борьбы, скользили по партбилету. Но неожиданно именно я выхватил его – и словил отчаяние. Мало у меня своих бед? Игорек стоял бледный, небритый, оскаленный… но напряжение, как ни странно, постепенно сходило с его лица. Избавился все же от этой книжицы… хотя бы на время. Мы вышли, чтобы избежать нападок. Правда, не на своей станции – но аудиторию пора было сменить.
– Бегут! – кричали нам вслед.
Словно это мы виноваты во всем том, что сделано, а также и в том, что должно быть сделано, но не
