судя по позе, моет пол.
– Ногу убрал!
Всё, что сказала. Не похоже на картину известного американского художника-передвижника «Приход хозяина на собственную фабрику».
– Хозяин пришел! – спокойно сказал я, не желая доводить ее до шока.
Не довел. Больше вам скажу – никакой реакции, только облила лимонно-апельсинные ботинки хозяина (кстати, краденые) грязной водой. Если б другое, но – это! Я его понимал.
– Выйди! – процедил он.
И я вышел. Думаю, что ничего такого, чего нет на картине известного американского художника-передвижника «Приход хозяина на собственную фабрику», я бы не увидел. Когда я вернулся, Ирма Викторовна как-то расслаблено сидела на табурете, слегка размазанная и расхристанная. По-прежнему с грязной тряпкой в руке, этой же рукой поправляя растрепанные волосы. Игорь Иваныч расхаживал вокруг нее, как петух.
– Ну? Ты все поняла?
Она кивнула.
– Что ты поняла?
– Картошкой надо торговать! – просипела она. – С колхозу!
– Так вот иди и принеси!
Картина известного американского художника-передвижника «Приход хозяина на собственную фабрику».
Зато пошли посетители.
– Слюшай, дорогой! Ты зачем свой автобус сюда поставил? Это наше место. Мы здесь торгуем.
– Все необходимые бумаги будут вам предоставлены завтра!
– Не понимаю, что ты говоришь. Какие бумаги? Автобус может и загореться, да?
Щелкнул зажигалкой. Ушел.
Лицо официальное, в какой-то непонятной униформе, с буквами на плече «УЖШР».
– У вас образовалась задолженность за воду.
– Неправда. Вот квитанции. Тупо, по счетчику!
– Вы не учитываете новые коэффициенты!
– Свяжитесь с моей помощницей. Извините – у меня совещание.
– А вы знаете, что по новому положению каждую неделю сумма задолженности удваивается?
– Молодца ваши! Не даром хлеб едят, – похвалил я.
Но Игорек обжег меня взглядом.
– Вы мытарь? – озадачил его Игорек.
– Чего-о?
– Тогда я не понимаю, зачем вы здесь? Чьи интересы вы представляете?
– Государство я представляю!
Кто только не говорил эти слова? Причем половина из говоривших оказывается мытарями (отъём в пользу государства), другая половина… ну, треть – самозванцы.
– Какое государство ты представляешь? – Игорек ухватил мытаря за куртку. Что значит – за свое добро встал. – Цвета желтый, зеленый? Так это бразильский флаг! – Оттолкнул. – В Бразилию!
Редко я видал Игорька в такой ярости. Да… «Чудовищная бедность». А им все мало.
– Говори, да не заговаривайся, – бормотал тот, уходя…
– За воду, считай, заплатили! – пробормотал Игорек. – Та-ак…
Потом появился полууголовный тип – косая челка, золотой зуб, заячья губа.
– Викторовна что?
– А вы кто ей?
– Племянник ее. Стас.
– Из Гарварда? – осенило меня.
– Кто тебе это сказал?
Я всеми силами старался не смотреть на Игорька: уж точно не Викторовна сочинила про Гарвард! Но Игорек уже не помнил про это.
– Викторовна сказала, какое-то стремное дело тут?
И это говорит тот, кто должен составлять наши деловые бумаги! Да-а. У нас, похоже, кадровый кризис. Я и не представлял тогда, какую роль сыграет этот человек в моей жизни.
– Ну подожди ее там… на холодке, – выгнал его Игорек.
Его явно что-то мучило, и вовсе не та ерунда, о которой говорили тут гости.
– Ну все! – сказал он, как только «золотой зуб» убыл.
Ушел тот, правда, недалеко – тут же рядом присел, без всякого стула, на свои собственные ступни, словно сложился. Так умеют, мне кажется, только уголовники. Неважно…
– Смотри! – Игорек вытащил из-под длинного стола, идущего вдоль окна, чернокожую чертежную тубу и бережно выдвинул из нее свернутый лист.
Так, вероятно, Джереми Хайрельсон, знаменитый солист из Милуоки, вынимает свою легендарную трубу. Себастьян раскатал свиток по столу.
– Вот! – благоговейно произнес он.
– Что это?
– Наброски… – хрипло сказал он. – Примерно то, что я собираюсь здесь сделать! – Он прихлопнул лист, который собрался было свернуться. – Смотри! – взволнованно заговорил он. – Внешнее оформление объекта – парафраз татлинской башни!
– Да-а. Но это же… – Я изучил набросок. – Еще пять этажей! Это же… никуда не проедет!
– А куда ему ехать? Все, наоборот, сюда будут приезжать. Объект Алексеева – Татлина! – талантливо скомпилировал он.
Правильно. Так и должно стоять. По алфавиту. Алексеев – Татлин.
– Ну, там будут хранится раритеты, эксклюзивные рукописи, этюды гениев! – Игорек небрежно махнул рукой. – Талантливая форма наполнится гениальным содержанием!..
– Да уж – придется попотеть! – Я тоже попытался влезть в соавторы.
– Кстати, как поживает твой Виктор?
Принялся уже «набивать свой чулок».
– Плохо. Пьет.
– Хорошо. Внутренняя часть тоже будет оформлена в стиле великого русского авангарда. Аналог – знаменитый дом Мельников с винтообразной структурой. Окна скошенные, как у него.
– Понятно. Мельникова тоже затмим.
– Ты участвуешь?
– Ну-у… если найдется что-то достойное… нас, – вздохнул я.
В общем, закатились сюда не зря.
– Ты веришь? – Игорек требовал поддержки немедленно.
Больше всего хотелось ему сказать: «Люби-имый! Ну зачем ты так рвешь свою душу… на портянки?» Но – как сказать? Он же счастлив! Причем – мучительно. А это – самая сладкая форма счастья. Но как-то я должен высказать ему свои опасения? Иначе – я точно не друг!
– А если сожгут творение твое?
– Память останется в душе!
Наутро, когда мы приехали туда, автобуса не было. Это место было заставлено ларьками с хурмой-алычой! Неплохо?
– Какой автобус, дарагой? Здэсь ничего нэ было!
Может, это и была лишь мечта? Дежурный мент, явно вскормленный этой хурмой, выдвигал только самые дикие версии:
1. Автобус угнал я, как конкурент (собственного брата?).
2. Автобус угнал сам брат (видимо, внутренне борясь сам с собой).
3. Автобус уехал сам! Такие случаи, оказывается, зафиксированы.
Игорь убит был не столько исчезновением автобуса, сколько чертежей.
– Но ведь они восстановимы? – предположил я.
Он, стиснув зубы, покачал головой.
– А так… память не останется в душе? – еще надеялся я.
Он снова покачал головой.
И второго такого автобуса уже не появилось. Может, «хватил шилом патоки» рыночной экономики уже достаточно? Все тогда лелеяли свои мечты – и, в основном, иллюзорные. Впрочем, часть своих замыслов он все же воплотил – у себя на даче. Мы все там гостили и восхищались.
ХОДОКИ
– Да устал он, как пес! – сказала Наташа, когда, встретив меня весьма сухо, он ушел спать.
Но я был виноват и сам: подзадержался. И – поиздержался. Не совсем рано пришел.
– Если ты пришел сюда на ночлег – можешь не рассчитывать! – сказал Игорек, уходя.
Не могу даже рассчитывать «на рюмочку водки»!
– Так ему же, как обычно, рано вставать! – оправдал я брата.
Наташа махнула рукой.
– Ты же знаешь – он со службы ушел!
– Да и рыночная экономика его… ограбила.
– Приходится ему «бомбить» на нашей старенькой машине! Пойду, спрошу – может, чего-то хочет. Обиделся на тебя, что ты так редко заходишь.
– И так поздно, – сокрушенно добавил я.
Наташа ушла, но вернулась не скоро.
– Спал. Причем –
