Я вижу его тогда, когда он сам этого желает. Один лишь раз я заметила его раньше, чем он успел высмотреть меня в толпе. И по тому, как он внутренне встрепенулся, когда почувствовав на себе мой взгляд, повернул голову в мою сторону и, встретившись со мной взглядом, я поняла, что это было для него неожиданностью, и впервые заметила в выражении его лица, обычно никогда не отражавшем никаких эмоций, совсем никаких, что и пугало, и раздражало, еле заметную растерянность, быстро сменившуюся на легкую тень недовольства, скорее всего, недовольства собой.
Те, кто его видел, отмечали отсутствие на его лице выражения: никаких эмоций – ни отрицательных, ни положительных, никакой эмоциональной окраски. Но, однако, и пустым его взгляд нельзя было назвать.
Много лет я считала его бесчувственным и, как и сейчас, не понимала мотивов его поведения и интереса ко мне, проявляемого в очень необычной форме. В такой необычной, что поначалу я даже боялась за свою жизнь и обращалась за помощью к друзьям, в милицию, к криминалистам, психологам. Даже к кинологам, потому что не только люди, но и моя собака странно вела себя, когда мой таинственный незнакомец оказывался где-то поблизости.
С годами, он, кажется, подобрел ко мне. Меня приятно поразило и помогло собраться с силами его своеобразное выражение соболезнования мне в связи со смертью моей мамы. Само его появление было большой неожиданностью для нас. Он долго не показывался в наших краях. Может, он и был где-то рядом, но меня не беспокоил, зная, как трудно было мне в течение очень продолжительного времени.
Утром, в день похорон матери, я стояла раздетая посреди спальной комнаты и чувствовала, что не в силах даже одеться. Но ведь кому как не мне надо было быть в этот час опорой для своих близких. И вдруг меня позвал муж. Я уже по голосу поняла, что случилось что-то необычное.
– Иди быстрее. К тебе приехали! – позвал он меня на кухню, окна которой выходили на шоссе. Муж подтолкнул меня к окну, еще больше раздвинул занавески, словно выставляя меня на обозрение. – Видишь? – он показал в сторону остановившейся на обочине легковой машины. Конечно же, это был загадочный незнакомец. Заметив мое появление в окне, он вышел. Встретившись со мной взглядом, скорбно склонил голову, сел в машину, и вдруг утреннюю тишину нашей округи нарушили печальные, протяжные гудки автомобильной сирены.
Мой муж был очень растроган. А я почувствовала прилив сил. Я взяла себя в руки. Тот, кто хоронил своих близких, своих самых родных людей, знает, сколько нужно сил и как это трудно – взять себя в руки.
Ночью я проснулась от посторонних звуков. Вскочила с кровати, приблизилась к двери. Все было тихо. Глянула в окно, из которого все равно ничего не было видно. Ветер трепал ставни. Может, я проснулась из-за стука дерева по оконной раме? Но стоило мне прилечь, как снова услышала чей-то тихий приглушенный голос, доносившийся снизу, со двора. Отчетливо было слышно похрустывание льда под ногами. Людей было несколько. Два человека – точно. В кромешной тьме я нащупала рукой телефон. И тут же отложила – это меня уже не спасет, подумала я, соображая, что же делать. Тихо хлопнула внизу дверь черного хода. Но по лестнице никто не поднимался. Тишина. Куда же они пропали? Осторожно ступая босыми ногами по остывшему уже полу ванной комнаты к окну, я приоткрыла форточку. Ни звука. Вернувшись в комнату, я, повязав спину оказавшейся под рукой кофтой, прокралась в кабинет и села за письменный стол, готовая спрятаться под ним в случае опасности. Подперев голову руками, я превратилась в слух и стала ждать. И не напрасно. Я услышала, как щелкнул замок входной двери и в дом вошли. Я сразу узнала голос Марко. Голос второго человека, скорее, даже не голос, а интонация, показался мне знакомым. Но каким образом? Кроме Марко я здесь больше ни с кем и не разговаривала. И тем не менее спокойный и в то же время властный голос уже немолодого мужчины откуда-то был знаком. Я слышала, как они спустились по лестнице вниз, откуда по коридору, не выходя на улицу, можно было попасть в подсобные помещения. Мужчины вернулись, и я снова замерла, услышав приближающиеся к моей комнате шаги. Слышно было, как кто-то дотронулся до двери, но дверь открывать не стал.
– Здесь? – спросил чужой мужской голос.
– Да, – ответил Марко. – Пусть спит, посмотрим, как будет завтра. Ночью нам все равно нам отсюда уже не выбраться. Может, к утру расчистят дорогу?
Не все было понятно из разговора Марко с тем другим человеком, но суть я поняла: тот другой не хотел оставаться на ночь. Зачем же он тогда приехал так поздно, да еще по такой погоде? Голоса отдалились.
Если учесть, что это мой дом и я его хозяйка, я должна была бы выйти и спросить, в чем дело. Но что-то удерживало меня. Не шелохнувшись, я просидела неизвестно как долго. Слышала, как скрипнула деревянная ступенька внизу в вестибюле, как хлопнула входная дверь. Осторожно ступая, я тихонько последовала за ними. И вдруг раздался громкий стук. Я даже присела от неожиданности. Тишина. Я спустилась еще на две ступеньки. И снова стук. И только тут до меня дошло, что это ударяется о перила большая пуговица повязанной у меня на бедрах кофты. Тьфу ты! Ну и напугала я сама себя. Хорошо, что никто не слышал. Я замерла, вслушиваясь в тишину. Все окна были закрыты ставнями. Я оглядывалась по сторонам, ища возможность хоть откуда-то выглянуть на улицу. На мое счастье, на верхней площадке лестницы, ведущей на чердак, было маленькое оконце, такое маленькое, что его не стали закрывать ставнями. Через него можно было видеть часть двора перед воротами и дорогу по ту сторону ограды до самого поворота в лес. Хорошее место для наблюдательного пункта выбрала я. Посмотрев в окошко, я увидела в свете фар два человека. Один из них был Марко. В дубленке с поднятым воротником он ежился от ветра. Второй, в длинном стеганом пальто, стоял к дому спиной. Он был без шапки, и ветер трепал его полудлинные темные волосы. Мужчина стоял прямо, не обращая внимания на сильные порывы ветра, от которых Марко съеживался, все больше и больше уходя с головой в поднятый ворот своего тулупчика. Второму же ветер был нипочем. Мне понравилось, как он стоял: свободно, расправив плечи, словно получал удовольствие от силы природы. Вдруг спина его слегка напряглась, и я инстинктивно отпрянула от окна. Нет, он не обернулся, хотя по тому, как он подтянулся, было видно, что он почувствовал на себе мой взгляд. Казалось, вот-вот повернет голову, но вместо этого он направился к машине. Следом за ним Марко. Сев по своим машинам, они уехали. Когда огоньки фар скрылись за елками, я спустилась вниз. Мне было интересно узнать, что они делали за домом. Не знаю, что я надеялась увидеть, поскольку разочаровалась, рассмотрев через притворенную дверь чулана стоявшие на полу ящики с питьевой водой и консервные банки. На полу отчетливо были видны мокрые отпечатки рифленой подошвы сапог Марко. Они направлялись в сторону полок с бутылками домашних соков и вин. Я даже обнаружила на пыльной полке след от руки. А два чистых круга на запылившейся полке выдавали место, откуда были взяты бутылки. На этикетках значились какие-то цифры, на дату не похожие и, видимо, понятные только для самого винодела. Прихватив с полки бутылку яблочного сока, я поспешила назад в дом. На лестнице я вдохнула в себя еще не успевший выветриться запах хороших духов и подумала, что Марко, несмотря на внешнюю элегантность, внутренне очень разный. И даже ершистый. Но красив мужик, до чего ж красив.
Стоило мне только подумать о Марко, как он вернулся. И опять не один.
Я снова поднялась к своему заветному окошку у чердачной двери: за воротами разворачивался восьмиместный джип, на котором впереди был установлен плуг для уборки снега. Вот для чего Марко взял с собой бутылки. Возможно, это было даже не вино, а ракия. Крепкие напитки, видимо, повсюду служат валютой. Я стояла в дверном проеме своей комнаты. И мне казалось, что меня не видно. Но входивший в расположенную этажом ниже гостиную комнату Марко довольно громко и, как мне показалось, не без ехидцы, сказал: – Лека нощ! Мне показалось, что я даже не дышала. Дверь за Марко закрылась. И мне стало стыдно, что я подглядывала. Но почему стыдно?
Глава 11. Светлозар зовет в деревню
Проснувшись рано и все еще находясь под впечатлением вчерашней находки, я вышла на галерею. Ветер усиливался. Ведерко с орешками для белки было опрокинуто. Выкинув остатки сушеных яблок и ореховую скорлупу, я сунула ведерко в щель между скамейкой и стеной, чтобы не унесло ветром. Белки нигде не было. Я даже слегка огорчилась: моя единственная собеседница пропала. Но, видимо, предупреждение о надвигающейся снежной буре, о которой я узнала в придорожном кафе, было получено ею по своим каналам, и теперь она искала место для укрытия. Снег уже падал не отвесно. Со стороны ущелья дул северо-западный ветер. Это хорошо. Если заметет, то перед домом и у ворот будет меньше работы, наивно полагала я.
