Мне с трудом верилось в происходящее. Кажется, впервые в жизни мне предоставлен карт-бланш. Впервые в жизни полная свобода действий была ограничена лишь моими собственными жизненными принципами и установками. Впервые чувствовала я себя независимой в принятии решения. Возможно потому, что не чувствовала зависимости от получения столь дорого подарка, я была свободна в выборе: принять или отказаться. Возможно, отсюда это чувство независимости и свободы.
И тем больше следовало мне бояться момента, когда наступит время платить. И хотя очень скоро моя мнимая свобода действий сильно ограничилась еще и чрезвычайными погодными условиями, это не уменьшило моих опасений.
Был уже поздний вечер, Марко не приехал, и я поняла, что останусь ночью в доме одна. Закрыв ворота на засов и дверцу калитки на ключ, я вернулась в дом.
Прежде чем включить свет на кухне, я постояла у окна и смотрела в темноту, где по ту сторону оврага, у подножия горы в километре от его южного склона лежала небольшая деревушка в два десятка домов. Днем красивые красные крыши со множеством дымоходов напоминали букашек или шляпки грибов, кучкующихся один выше, другой ниже. В окно можно было разглядеть тропинки, ниточками вьющиеся вокруг деревни и выходящие вниз к огибающей деревню шоссейной дороге.
Где-то неподалеку должен быть расположен один из горнолыжных центров. Днем я не сумела его разглядеть, а теперь, когда увидела светящиеся в темноте разноцветные огоньки многоэтажных корпусов и вилл этого курорта, радостно стало на душе. Совсем недалеко, оказывается, кипит жизнь. И опять захлестнуло душу тревогой ожидания чего-то необычного. Вдали, на другой стороне котловины, в которой сейчас светлячками светятся огни деревни, мигающие разноцветные огоньки мачт и антенн создавали созвездия. «Интересно, – думала я, – а чем заняты сейчас люди, живущие в этой деревне? И чем они зарабатывают на хлеб?»
Мне есть совершенно не хотелось, но один бутерброд все же решила себе сделать. Пока закипала вода для кофе, я искала виденный мною утром деревянный ножичек для масла.
На кухонном столе все было новое: новые ножи, новый половник, керамическая подставка для бумажных полотенец. А в углу, за шкафом, я нашла новое ведерко и швабру. Старая утварь была задвинута в дальние углы, мелкие вещи засунуты в нижние ящики. Видимо, все та же рука не поднималась выкинуть такие удобные, со стершимися до ширины скальпеля лезвиями кухонные ножи с деревянными рукоятками. Хорошие ножи для мяса и хлеба. Они похожи на те, что у меня дома, их в свое время смастерил мой отец. Там же я нашла замечательный ножичек для чистки картофеля. И очень обрадовалась: без такого ножика я как без рук. Я вымыла ножик водой из крана. Интересно, откуда шла горячая вода – бойлера для нагрева воды я нигде не видела. Мне пока еще была непонятна система отопления и водоснабжения этого огромного, на мой взгляд, дома. Печи и камины все были холодные, кроме камина-печи внизу, в гостиной. Он в отличие от каминов аккумулировал тепло, но для этого надо было вовремя закрывать печные заслонки и вьюшки. Не зная системы, я боюсь это делать. Можно угореть. Совершая по дому обход, я включила свет в многочисленных коридорчиках, соединяющих разные части дома и площадки перехода с одного уровня на другой. И еще раз убедилась, что дом очень сложный. Кто же жил в нем до меня? Всюду, даже в коридорах, где только позволяли стены, стояли пустые полки, прогнувшиеся от былой тяжести книг, которых сейчас здесь уже нет. А жаль. По книгам живших здесь людей можно было бы многое узнать.
Мой приезд сюда – это, несомненно, событие, бросившее вызов самой себе. «Интересно, откроется ли для меня здесь что-то новое в связи с личностью дарителя?» – думала я, продолжая изучение дома. Мне не давала покоя мысль о том, что это случайное совпадение чужих обстоятельств с моими вовсе не случайно. Это скорее похоже на запланированную, подстроенную случайность. Здесь много времени было потрачено на организационные вопросы и формальности.
Поужинав на ходу, я привела себя в божеский вид, причесалась, подвела глаза и даже брызнула на джемпер немного духов – это помогает мне собраться – и вернулась в кабинет.
Передо мной было сердце дома – письменный стол хозяина.
Свет зеленого стеклянного абажура настольной лампы приятно успокаивал. Но я все равно долго собиралась с духом, прежде чем решилась открыть самый большой ящик стола с врезным замком, из которого торчал ключ вместе со связкой других ключей. Тайна может вот-вот раскрыться. Страх раскрытия тайны был еще хуже, чем страх перед неизвестностью.
Выдвинув ящик, я увидела несколько папок с бумагами. Очечник из дорогой крокодиловой кожи, который, видимо, использовался как пенал, потому что в нем я обнаружила отточенные карандаши, точилку, несколько шариковых ручек и наполовину истертый двухцветный сине-белый ластик. Рядом с очечником лежали ножницы, линейки, коробочка со скрепками, бутылочка с клеем, старые мужские наручные часы и много другой мелочи. Ничего такого, что могло представлять для меня интерес. Вынув связку, я стала подбирать ключи к другим ящикам. У каждого ящичка был свой ключ. Один за другим открывала я их – и во всех была абсолютная пустота. Кроме одного, первого ящика слева. Выдвинув его и уже не надеясь увидеть ничего кроме чистого дна, я привстала со стула от неожиданности. Я встретилась взглядом с собой. Я, которая всегда стеснялась себя и уклонялась от камер, и вообще не любившая фотографироваться даже с родственниками, откуда вдруг это? Портрет в полный рост, черно– белый в формате больше А4, в рамке и под стеклом. Я не помнила себя такой. А на этой фотографии я была такая, какой чувствую себя, какой хотелось бы быть. Судя по всему, это было снято в холодное время года; серый мохеровый пуловер, который я сама связала, хорошо сидел на мне, подчеркивая то, что мне хотелось подчеркнуть. Светло-серые цвета неба брюки тоже сидели на мне, можно сказать, идеально. Такого же цвета сапожки с отворотами были легки и изящны. Даже на фотографии было видно, что шаг мой легок, хотя я и опиралась на трость, на снимке оставившую за собой легкий шлейф. Это удачный миг был выдернут из серии кадров, снятых, когда я шла по галерее Дома печати, видимо, возвращалась к себе в редакцию из типографии. Кого я могла видеть перед собой, что так искренне улыбалась? Это первая фотография, на которой я себе нравлюсь. Кто же этот фотограф, сумевший уловить момент, когда я счастливая, с такой легкой, едва заметной, сдержанной улыбкой на лице, ступаю навстречу. Странно, кому я так улыбалась? И как я не заметила камеры? Судя по всему, это произошло в тот самый день, когда в Доме печати были болгарские фотожурналисты и у стенки рядом с входом в корпус, где находилась наша редакция, стояло много штативов с современной фотоаппаратурой. Профессионалу, конечно же, ничего не стоило сделать это. Но как эта фотография оказалась здесь?
Рамка совершенно новая, явно сделано недавно, для меня. Что ж, это действительно прекрасный подарок. Он мог означать лишь одно – знак хорошего расположения ко мне. Ошеломленная открытием, я вышла на улицу остудить свою разгоряченную душу. В ящике лежало еще какие-то вещи, но я решила оставить это на потом. Мне достаточно было этого откровения.
Уже позднее, укрывшись в своей кровати под ворохом одеял, я думала о человеке, возможно, из-за которого я и приехала сюда.
Что я знаю о нем?
Ничего, мне о нем почти ничего не известно. Я не знаю, кто он, мне не известно ни его имя, ни возраст, не говоря о национальности, месте проживания и роде деятельности. Случается же такое! Человека, который в течение многих лет то появлялся, то исчезал из моей жизни и незримо присутствовал во всех моих важных делах, следил за мной, в непонятной мне манере заботился обо мне; появись он где-нибудь поблизости, но не тогда, когда он стоит в характерной для него позе, слегка наклонив голову, и в привычной для меня обстановке возле моего дома или на шоссе рядом со своей машиной, а среди людей, в транспорте, в кафе – я не узнаю его. Я просто чувствую его и вижу, вероятно, тогда, когда он сам того желает. Когда мы были моложе, он специально экспонировал себя, привлекая внимание к себе своей машиной: сигналя, скрежеща тормозами, утюжа шоссе взад-вперед до тех пор, пока я не показывалась в окне. Я смогу узнать его лишь по повороту шеи, со спины, она у него вытянутая, с тонкой талией и широкими покатыми плечами, спина спортсмена-многоборца, по его красивому затылку и ежику его седых волос.
Я вижу его тогда, когда он сам этого желает. Один лишь раз я заметила его раньше, чем он успел высмотреть меня в толпе. И по тому, как он внутренне встрепенулся, когда почувствовав на себе мой взгляд, повернул голову в мою сторону и, встретившись со мной взглядом, я поняла, что это было для него неожиданностью, и впервые заметила в выражении его лица, обычно никогда не отражавшем никаких эмоций, совсем никаких, что и пугало, и раздражало, еле заметную растерянность, быстро сменившуюся на легкую тень недовольства, скорее всего, недовольства собой.
