Возразят, что окончилось-то все жуткими межнациональными конфликтами. И чересполосица сработала в режиме взрыва. Но тут уже надо спрашивать не со Сталина, а с тех, кто продолжал его дело. Иосиф Виссарионович исходил из того, что в стране могут возникнуть некоторые разногласия между национальными республиками и центром. Это был бы кризис, но – в пределах нормы. И для его преодоления как раз и нужна была система «сдержек и противовесов» (этническая чересполосица). Но произошел не просто кризис, а демонтаж государства усилиями самих же властных элит. И если бы Сталин исходил из такой перспективы, то ему вообще незачем было бы заниматься укреплением государства. Представьте себе, что ученый создает сложную машину, которую потом взрывают его недалекие коллеги.
Что же, надо винить создателя за сложность изобретенной машины?
Можно, конечно, проехаться по поводу того, что политический лидер отвечает за своих последователей. Но не следует забывать о том, что не Сталин создавал большевистскую партию и не Сталин управлял страной в первые годы советской власти. Он вынужден был иметь дело с тем, что возникло в буре революции и Гражданской войны. И что ни говори, а Сталин сделал очень многое – в плане преобразования ленинско-троцкистской, интернационалистской системы.
Да и к тому же – русские в странах ближнего зарубежья еще скажут свое веское слово. Если в России всерьез займутся реинтеграцией, то мы еще увидим многие преимущества сталинской национальной политики.
Глава 5
Советский ответ на русский вопрос
Ленин и русофобияВремя от времени среди русских патриотов вспыхивает дискуссия на тему положения русского народа в СССР. Оценки здесь чаще всего даются полярные. Большинство спорящих утверждает, что русских в СССР угнетали и притесняли. Ну а меньшинство глубоко уверено, что советские времена были «звездным часом» для русского народа. Как представляется, не правы и те и другие.
Рассуждая об СССР, нужно исходить из того, что это было очень противоречивое образование. С одной стороны, в советское время существовала империя, объединяющая разные народы в рамках достаточно централизованного государства. С другой же стороны, Союз был идейно-политической конструкцией, которую создавали под проект «Мировая революция». Эта двойственность и отражается в нынешних спорах. Одни патриоты «схватывают» державное начало СССР, а другие – интернационалистское. Отсюда – и полярность оценок.
Критикуя СССР, патриоты обычно ставят в центр всего политику Кремля в отношении России и других союзных республик. Утверждается, что Россия, а значит, и русский народ, выступали в качестве донора других союзных республик. (Исключение делается разве что для Украины и Белоруссии.) При этом русских очень часто представляют угнетенной нацией, принесенной в жертву молоху интернационализма.
Так ли это? Действительно, мотивы принесения России и русских «в жертву» были очень сильны в первые годы советской власти. Чего стоит один только образ «вязанки хвороста, брошенной в костер мировой революции»! Не был чужд этих мотивов и Ленин. «Вождь мирового пролетариата» называл русских нацией, «великой только своими насилиями, великой только так, как велик держиморда». Поэтому, отмечал он, интернационализм со стороны такой нации должен состоять не только в обеспечении равенства. Нужно еще и неравенство, которое «возмещало бы со стороны нации угнетающей, нации большой, то неравенство, которое складывается в жизни фактической…» («К вопросу о национальностях или об автономизации»).
Вообще для Ленина была характерна некоторая русофобия, которая время от времени выплескивалась – и в личных разговорах, и в публичных выступлениях. Причем до революции Ленин еще пытался как-то «заигрывать» с русским патриотизмом. Примером такого заигрывания стала его знаменитая статья «О национальной гордости великороссов», на которую так любят ссылаться русские национал-коммунисты. Кое-кто даже считает ее образчиком патриотизма. Действительно, начало статьи выдержано в духе едва ли не националистическом: «Чуждо ли нам, великорусским сознательным пролетариям, чувство национальной гордости? Конечно, нет! Мы любим свой язык и свою родину, мы больше всего работаем над тем, чтобы ее трудящиеся массы (т. е. 9/10 ее населения) поднять до сознательной жизни демократов и социалистов… И мы, великорусские рабочие, полные чувства национальной гордости, хотим во что бы то ни стало свободной и независимой, самостоятельной, демократической, республиканской, гордой Великороссии… И мы вовсе не сторонники непременно маленьких наций; мы безусловно, при прочих равных условиях, за централизацию и против мещанского идеала федеративных отношений».
Но вот что обесценивает весь этот пафос – Ленин любит все то «русское», что идет наперекор истории России и русской государственности: «Мы помним, как полвека тому назад великорусский демократ Чернышевский, отдавая свою жизнь делу революции, сказал: «жалкая нация, нация рабов, сверху донизу – все рабы». Откровенные и прикровенные рабы-великороссы (рабы по отношению к царской монархии) не любят вспоминать об этих словах… Мы полны чувства национальной гордости, и именно поэтому мы особенно ненавидим свое рабское прошлое (когда помещики дворяне вели на войну мужиков, чтобы душить свободу Венгрии, Польши, Персии, Китая) и свое рабское настоящее… Мы гордимся тем, что эти насилия вызывали отпор из нашей среды, из среды великорусов, что эта среда выдвинула Радищева, декабристов, революционеров-разночинцев 70-х годов, что великорусский рабочий класс создал в 1905 году могучую революционную партию масс, что великорусский мужик начал в то же время становиться демократом, начал свергать попа и помещика».
Понятно, что Ленин здесь просто-напросто использует патриотизм для того, чтобы оправдать революционность. При этом сам патриотизм искажается и усекается, низводится до радикализма, опирающегося на кое-какие национальные традиции.
Но вождь мирового пролетариата долго на этой точке зрения не задержался. Очень скоро он отбросил любые заигрывания с русским патриотизмом, переходя к его тотальному отрицанию. Сами же русские стали восприниматься им как классово однородное сообщество, на котором лежит ответственность за порабощение народов. «Русофобия Ленина, – замечает А.Н. Севастьянов, – получила свое концептуальное оформление в ряде высказываний, в которых он, отступив от марксистского классового подхода по отношению ко всем общественным явлениям, перешел по отношению к великорусам на этническую (национальную) парадигму и стал рассматривать их как нечто классово-единое: вместо тезиса об эксплуатации трудящихся капиталистами и об интернациональном единстве рабочего класса всех наций он выдвинул тезис о великороссах как «угнетающей нации» и стал говорить о праве на самоопределение «всех угнетенных великороссами наций» («Ленина – в могилу!»).
Еще в 1916 году в статье «О карикатуре на марксизм и об «империалистическом экономизме» Ленин пишет: «Рабочие угнетающей нации до известной степени участники своей буржуазии в деле ограбления ею рабочих (и массы населения) угнетенной нации… Рабочие угнетающих наций всегда воспитывались и школой, и жизнью в духе презрения или пренебрежения к рабочим угнетенных наций. Например, всякий невеликоросс, воспитывавшийся или живший среди великороссов, испытал это». Так, на VII (апрельской 1917 го-да) конференции РСДРП(б) Ленин заявил: «Никто так не угнетал поляков, как русский народ».
Там же Ильич выдал еще один замечательный перл:
«…мы, великороссы, угнетающие большее число наций, чем какой-либо другой народ… должны подчеркивать свободу отделения…» В июне 1917 года Ленин публикует статью «Украина», в которой есть такой вот пассаж: «Проклятый царизм превращал великороссов в палачей украинского народа». Далее же возник «образ истинно русского человека, великоросса-шовиниста, в сущности, подлеца и насильника» («К вопросу о национальностях или об «автономизации»).
Как можно легко заметить, русофобия Ленина вытекала не из марксизма, она имела гораздо более глубинные основания. Впрочем, вряд ли было бы правильным выводить ее из «нерусскости» Ленина. Показательно следующее высказывание Ленина, сделанное во время разговора с Горьким. На вопрос – жалеет ли он людей, «самый человечный человек» заявил: «Умных жалею. Умников мало у нас. Мы – народ по преимуществу талантливый, но ленивого ума. Русский умник почти всегда еврей или человек с примесью еврейской крови». Вот это «мы» показывает, что Ленин себя от русских не отделяет и даже признает какую-то талантливость, но в целом оценивает их пренебрежительно («ленивый ум» – показатель второсортного интеллекта). То есть ленинская русофобия внутренняя – такая же, как у Бухарина. И тут остается только согласиться с русским философом Г.П. Федотовым, который отмечал, что Ленин национален потому, что максимально оторван от почвы. Точно так же от нее была оторвана и большая часть русской интеллигенции, увлеченная различными западными идеями и в силу этого максимально отчужденная от «примитивной» русскости. Ленинская русофобия, как и его марксизм, вытекает именно что из западничества, основанного на восхищении перед европейско-американским прогрессом. И это подтверждается еще одним определением: «Русский человек – плохой работник по сравнению с передовыми нациями» («Очередные задачи Советской власти»).
