Шиковский распрямился, стал выше, старше и квадратнее и при этом открыл рот, как старичок, пускающий слюни.
– Короче, в правительственную ложу заходит сам Брежнев. А с ним Черненко… и остальные чайники. У некоторых артистов за кулисами понос от страха. Сам садится… смотрит… поднимается занавес, начинается спектакль. Выходит Сашка Калягин. Тут вдруг из ложи на весь зал по громкой связи голос выжившего из ума Леонида Ильича: «Это Ленин? Надо его поприветствовать!» Черненко ему: «Не надо, Леонид Ильич!» Зал оцепенел, на сцену уже никто не смотрит, только на ложу. Понимаем, что гэбисты напортачили со связью: должны были вывести Брежневу в ложу усиление сцены, а вывели усиление ложи в зал. Мы за кулисами чуть не описались от удовольствия, думаем, только б Сашка Калягин не заржал, как конь… он же смешливый.
Шиковский снова превратился в маленького, сухонького Ленина и засеменил по аудитории с вытянутой, как у памятника, рукой:
– В каждой кулисе стоит человек из «девятки». Робот такой. Сашка Калягин похудел для роли Ленина, идет к пустой кровати бочком. На ней по замыслу лежит мертвый Свердлов или еще кто-то там из его компашки. Но не натуральный трупак лежит, а по замыслу… режиссерское виденье, так сказать. Сашка Калягин говорит первую реплику. Брежнев: «С кем это он разговаривает?» Черненко ему отвечает: «Леонид Ильич, он разговаривает со Свердловым».
Пародировать Брежнева лучше Шиковского не умел никто, он снова отпустил нижнюю слюнявую губу и сделал взгляд идиота.
– «А почему я не вижу Свердлова?» Зал уже осмелел и тихо подхихикивает. Черненко ему отвечает по громкой связи: «Ну, это как бы аллегория, символ…» Брежнев подумал, кивнул: «Хорошо». Потом на сцену выходит Жора Бурков, он играл рабочего. Начинает говорить текст, а у Жоры дикция практически как у Брежнева, так что Брежнев ни слова не понимает: «Что он сказал? Почему все смеются?» Жора побелел от ужаса, видимо, тогда очередной микроинфаркт заработал, подошел почти вплотную к ложе и уже орет текст прямо Брежневу в ухо – решил из двух Ильичей выбрать живого. Брежнев говорит: «Молодец!» А Калягин ему в спину бросает реплики! Получается, рабочий к Ленину повернулся жопой и смотрит в рот Брежневу – в зале уже ряды от смеха трясутся.
Шиковский выпрямился и, крутя попкой, прошелся женской игривой походочкой, поправляя несуществующий локон на лысой голове:
– Чуть не забыл, Леночка Проклова входит, секретаршу Ленина играет. Леонид Ильич смотрит, говорит: «Она хорошенькая!» Зал уже рыдает… Вдруг в середине Брежнев встает и выходит. Ну, все сникли, все упало, провал, спектакль и так закрыт как антисоветский. Кое-как играют… Вдруг перед концом возвращается, садится, все опять подтянулись. Брежнев говорит: «Хорошо!» Все обрадовались – нравится! А он Черненко говорит: «Я узнал – счет один-один». А там, за правительственной ложей, зальчик для дорогого гостя, столик накрыт, как полагается, телевизор стоит. Это он ходил хоккей смотреть… Короче, после этого визита спектакль признали торжеством ленинизма и разрешили показывать по всему миру!
Резко обрубил Шиковский на высокой ноте и поклонился в пояс. Аплодировали полчаса.
– Художник, панимаишь! – шепнул Ольге Андрей Николаев. – Какой артист!
Ольга оглянулась, народ сиял, словно его накормили любимым блюдом. Пробрало даже Галю Упыреву с ее бегемотьей кожей, Наташа счастливо хлопала глазами, Вета все никак не могла закрыть рот. Руслан Адамов и Ашот Квирикян отбили ладошки. Осмелевший Голубев кричал:
– Я снял! Я все снял на видео! Я это буду везде показывать!
Только Печорина опустила уголки рта и скучающе смотрела в сторону. А выходя из зала, погромче обронила:
– Я понимаю, когда молодые издеваются над старостью и болезнью, но когда это делают сами старики, чтобы казаться помоложе, это отвратительно…
– Чего она так переживает? Неужели она и Брежневу успела дать? – шепнула Ольге на ухо Лиза Золотова.
– При Брежневе по крайней мере не было такого беспредела! – поддакнула Печориной Галя. – И все знали свое место! Не то что теперь!
– И правильно, что этому клоуну не дают денег поставить комедию дель арте! Куда он только не писал – везде отказывают! – поддержала Печорина.
– Чего же тут правильного, если он со студентами ее блестяще ставит? – возмутилась Ольга – все на фестивале знали о мечте Шиковского поставить комедию дель арте на серьезной сцене.
– Вот пусть со студентами и ставит! До гроба! – пожелала Печорина со змеиной усмешкой.
А Ольга перед сном стояла на балконе, вдыхала запах чистого Тирренского моря и думала, почему же их всех так пробивает искусство и совсем не трогает экология?
Может быть, им артисты должны со сцены говорить или вокалисты под симфонический оркестр петь:
– Каждый год в реки всего мира сбрасывается до четырехсот пятидесяти миллиардов кубометров бытовых и промышленных отходов, поэтому вода содержит более тринадцати миллионов токсичных элементов, в результате чего каждые восемь секунд от болезней, вызванных изуродованной водой, на планете умирает один ребенок…
Тогда услышат? Пожалуй, и тогда не услышат. Ведь отношение к воде – это отношение к собственной жизни, приводить в порядок планету может только тот, кто привел в порядок собственную жизнь. Тот, кто научился отдавать ровно столько же, сколько берет. И задумалась: а можно ли считать, что ее собственная жизнь приведена в порядок?
Чем она отличается от большинства, кроме того, что выбрала своей профессией экологическое просвещение? Кроме того, что с детства учила детей вовремя закрывать кран, объясняя, что кому-то на планете может не хватить именно этих литров напрасно льющейся воды? Запрещала им мусорить в городе и лесу. И даже настаивала, чтобы мелкие пищевые отходы и разорванную в клочки бумагу бросали не в мусор, а в туалет.
В ее советском детстве на лестничных пролетах стояли ведра для пищевых отходов. Бабушка заставляла Ольгу таскать туда очистки от картошки и прочую дрянь, которую было проще бросить в домашнее мусорное ведро. И объясняла, что вечером машина заберет это в одну из подмосковных деревень.
Потому что там стоят в стойлах голодные коровки, лошадки и свинки. И маленькая Ольга, постепенно включившая в свою жизнь заботу об этих голодных зверушках, иногда подсовывала в их ведро красивые конфеты и плитки гематогена из аптеки.
Бабушка была интеллигентка. Профессор по уху, горлу и носу. И объясняла при Ольге важность этого ведра соседке, приехавшей из деревни. А соседка недоумевала, отвечала, что для своей коровы она б расстаралась, а чужая корова нехай сдохнет.
Бабушкины разговоры о мире как едином организме, в котором можно поранить палец и умереть от сепсиса, не производили на соседку ни малейшего впечатления. И бабушка повторяла:
– Каждый должен быть на своем месте! Городской человек убивает деревню, и она его убивает! А деревенского человека убивает город, и он отвечает ему взаимностью!
Пятый день экологического кинофестиваля «Чистая вода»
Экскурсия в Национальный археологический музей Реджио Калабрия. Просмотры игровых и документальных фильмов. Ворк-шоп известного сценариста, лауреата многочисленных международных премий Ашота Квирикяна.
Из расписания фестиваля
Дина не ошиблась. На шопинговую экскурсию явились почти все. К автобусу пришлось добавить микроавтобус.
А началось с того, что пышная Даша в обтягивающих черных брюках, в огромной шляпе из черной соломки и бусах, каждый камень которых был величиной с кулак, стояла перед гостиницей и кричала:
– Этот грязный итальяшка посмел вышвырнуть мои вещи своими грязными руками!
– Даша, объясни, что случилось! – терпеливо, как нянечка в интернате для даунов, спрашивала Дина. – Какой итальяшка? Какие вещи?
Обретя аудиторию в лице столпившихся фестивальцев, Даша положила руку с килограммовым перстнем на килограммовые бусы и, обмахиваясь краем шарфа, начала объяснять:
– Я пришла пораньше. Села на первое сиденье в автобусе. Достала Библию и хотела помолиться. Мне было нужно уединенное место…
– Первые места автобуса – это самое уединенное место в Италии! – влезла ехидная Лиза Золотова.
– Да! Уединенное! Я же сказала, что пришла пораньше…
– А уединенного номера у тебя нет? – продолжала задираться Лиза.
– Лиза, не мешай, – остановила Дина. – Даша, пора ехать, наша поездка рассчитана по минутам!
– Да, у вас уже дорога из Неаполя была рассчитана по минутам! – ехидно напомнила Галя Упырева в серебристой соломенной шляпе.
– И это грязное животное, – Даша показала пальцем на Джакопо, болтающего с водителями, – сначала что-то орало по-итальянски, а потом вышвырнуло мои вещи на улицу! Я даже хотела с ним подраться! Но… я ведь дама…
Драка Даши и Джакопо геометрически больше всего напоминала бы вопрос героя Швамбрании: «А если слон на кита влезет, кто кого сборет?» Однако уже даже Ольга понимала, что она бы прошла для фестиваля с более значительными потерями, чем драка Инги с Лерой. Лера в это время подошла к Джакопо, громко разговаривая и кивая на Дашу.
