Это должно прекратиться, у меня никогда больше не будет такой возможности, и я не могу себе позволить отвлекаться на нежности.
Я заметила, как в задних рядах Великий муфтий Хизр Хаз смеется рядом с мужчиной, одетым в тонкий, подходящий для пустыни наряд абядийца. Судя по происходящему, церемония шла к концу, и я уже опоздала, если хотела ее остановить.
Я похлопала крыльями и распушила хвост, мечтая выклевать всем им глаза. Брак Сиры и Кярса скрепит мир между силгизами и Аланьей. Сира может спать с Кярсом сколько угодно, но из его семени не родится дитя, теперь мой сын станет ее сыном. Селук будет принадлежать ей, и она получит над ним больше власти, чем я. Власти менять его и превратить в то, что пожелает, а мне нужно направлять его, чтобы он возродил Потомков. Стал щитом против Великого ужаса. Не просто шахом Аланьи, а падишахом всех государств, где поклоняются Лат.
Мирный договор, который я должна была предотвратить. Были способы посеять хаос и без опустошающих Кандбаджар силгизов. Я изо всех сил старалась это воплотить, месяцами планировала и плела заговоры, но невозможно предусмотреть все. Я сбросила со счетов Сиру – мое слепое пятно. Ее внезапная мудрость возникла незнамо откуда, ее желание скрепить мир и выйти замуж каким-то образом подорвало мой тщательно спланированный замысел.
Будь прокляты святые. Я должна поступить правильно. Должна, прежде чем все ускользнет из рук. Нужно превратить этот скверный поворот в возможность. Никакой слабости. Никакого милосердия. Потому что проявленное к кому-нибудь из собравшихся там, внизу, милосердие поставит под угрозу существование самого человечества. Я должна уничтожить все это – ради Потомков, ради всех.
Пора действовать. Пора привести в действие кровавую руну.
7. Сира
Когда ушло напряжение воины, шах и мой брат поладили, словно певчие птицы. В конце концов, оба в душе были людьми племени, предпочитая суровую жизнь на природе городским удобствам. Хорошо, что мои муж был совсем другим, как и я. Пока я наслаждалась танцовщицами и флейтистками, шах и мой брат беседовали об охоте, рыбалке и стрельбе из лука. Оба утверждали, что видели, как симург уносит верблюдов, или, по рассказам брата, мамонта. Они даже поболтали о племенах джиннов в человеческом обличье со ступнями, обращенными назад.
– Мне едва исполнилось семнадцать, когда это случилось, – говорил шах Тамаз моему брату. – Но я поймал необычную рыбу. Ее чешуя походила на стекло, сквозь нее виднелись кости. А внутренности сияли, будто она проглотила звезды. Я был голоден и не заинтересовался этим. Но когда начал готовить рыбу, через несколько минут упал в обморок, надышавшись дыма. И тогда увидел самый странный сон. Я находился на острове, в небе танцевали друг вокруг друга по причудливым орбитам двенадцать зеленых и красных огней. Все казалось таким реальным. И тут я увидел своего прапрадеда Исмаида. Он прогнал сирмян, когда те грабили Кандбаджар почти век назад. Он сказал, что я пройду через то же, что и он, и тоже выйду победителем.
Мой брат слушал не моргая. Лучший слушатель, которого мог получить Тамаз. Хотя на самом деле слушателей было два, просто я притворялась, что не слышу. Лучше не мешать им общаться. Мужские рассказы становятся сдержанными, когда поблизости находятся сестры, жены или дочери.
– Однажды я боролся с морской ящерицей, – сказал мой брат. – Она укусила меня двадцать семь раз. От ее укусов у людей бывают видения. Шесть дней после этого я считал себя травинкой, гнущейся на ветру. И это не поэзия, я действительно ощущал себя травинкой.
– Один поэт – кажется, Равоэс, когда-то сказал: «Гнись как трава и никогда не познаешь страданий».
– Он точно не пробовал быть гнущейся травой. – Джихан и Тамаз дружно рассмеялись. – Скажите, вы когда-нибудь сражались?
– Конечно, – сказал Тамаз. – Иначе откуда у меня хромота? Двадцать пять или тридцать лет назад, вот когда я в последний раз видел битву. Сирмяне перешли границу к югу от Зелтурии, нарушив договор. Похоже, шах Джаляль хотел стать падишахом, но мой отец не желал об этом слышать. Мы выстроились напротив них в пустыне. Из их рядов вышел дерзкий мускулистый человек и вызвал нашего лучшего воина на поединок. Конечно, я вызвался. Не помню подробностей, но схватка закончилась быстро. Этот человек хорошо умел наносить удары снизу. Он порезал мне бедро и оставил корчиться на песке раньше, чем я успел замахнуться. Я был уверен, что пришло время для последней молитвы, но, вместо того чтобы добить меня, он почему-то отступил и вернулся в строй, пока их армия скандировала его имя: «Мурад! Мурад!»
– Шах Сирма! – завороженно сказал мой брат. – Он объяснил, почему пощадил вас?
Шах покачал головой:
– Я никогда больше не говорил с ним. Хотя у нас были хорошие отношения, в особенности торговля. Когда крестейцы захватили Костану, меджлис спорил, должны ли мы помочь Сирму или прикончить их. – Тамаз остановился набрать воздуха. – Я не воин, Джихан. Хотя мы могли бы захватить их земли, но в конце концов стали бы граничить с Крестесом. И тогда войнам не было бы конца. Лучше пусть сирмяне разбираются с ними, пока мы наслаждаемся миром. Поэтому я уговорил меджлис и отправил своего сына на подмогу. И теперь, с нашей помощью, Сирм снова силен.
– Большинство каганов завоевали бы все, что могут, не заботясь о создании буфера между собой и врагом, – сказал Джихан. – Вы мудрый шах, Тамаз. Я считал своего отца слабым каждый раз, когда мы не нападали. Возможно, его привела к концу не слабость, а недостаток прозорливости.
Просто чудо, как они сблизились.
Я оглядела гостей. О Лат, я на миг встретилась взглядом с Хадритом, сидевшим рядом с сестрами и гневно взиравшим на меня. Он даже не притронулся к тарелке с горой плова с мозговыми косточками. Возможно, он ревновал. Чудесно. У него был шанс, и он его упустил. Нам все равно придется действовать сообща, чтобы найти колдуна, но полностью в рамках приличий.
Интересно, что чувствовала бы Зедра, будь она здесь. Возможно, она тоже ревновала бы, а может, танцевала бы для меня. Жена и наложницы Тамаза, казалось, неплохо ладили в те редкие моменты, когда я их видела. Гарем Тамаза был меньше, чем у Кярса, и находился отдельно. Шах, как это было принято у большинства Селуков, редко позволял своим женщинам покидать гарем, поэтому я точно не знала, насколько хорошо они ладят.
Я внимательно наблюдала, как паша Като разговаривает с силгизским воином,
