мне поэтому так больно дышать? Я ощупала лицо и снова наткнулась на ткань, закрывающую правый глаз. Вот почему я вижу только половину мира?
Я начала… вспоминать. Вспоминать кошмар, в котором я вырезала себе глаз, заколола шаха Тамаза и перерезала себе горло. Я задрожала. Я не хотела это вспоминать. Мне хотелось стать песком, чтобы ветер унес меня далеко-далеко. Или стать самим ветром и дуть до края земли. Что угодно, только не это.
Дневной свет принес живительное тепло. Но я по-прежнему глотала гвозди. Эше мыл своего верблюда, пока тот с удовольствием жевал траву. Я сидела у колодца, в бинтах и грубом кафтане.
– Я хочу домой, – сказала я.
Эше выронил тряпку и опустился на колени рядом со мной. Он приложил мою руку к своему лбу и помолился.
– Что ты делаешь?
– Единственное, что приходит в голову.
Когда я моргнула, дрогнуло только одно веко, а по лицу и шее рассыпались горячие искры.
– Что ты со мной сделал? – спросила я.
Он утолил мою жажду из бурдюка, а потом сунул мне в рот финик.
– Почему мы в пустыне? Где шах? Что вообще происходит? – Я попыталась кричать, но едва шептала.
Эше прищурился и покачал головой:
– Сира…
– Ты должен называть меня султаншей. Теперь я султанша.
Но если это так, почему я здесь, а не во дворце? Почему у слез, текущих по моим щекам, привкус крови?
– Где мой брат? Где Джихан?
Эше вылил оставшуюся воду себе на голову и отвернулся.
– Твой брат мертв. Шах мертв. Ты… ты жива.
– Что ты такое говоришь? Эше! Посмотри на меня!
Но он не стал.
– Я не мог этому помешать. В очередной раз не мог помешать.
– Эше, пожалуйста, не говори так. Ты меня пугаешь.
С дикой болью во всем теле я оттолкнулась от стены.
В воде отразилось мое лицо. Окровавленные бинты закрывали правый глаз. Вокруг шеи была намотана окровавленная тряпка.
– Нет, такого не может быть, это сон, – с дрожью пробормотала я. – Где шах Тамаз? Где Джихан?
Ни Эше, ни его верблюд, ни пальмы вокруг не ответили. Так что, быть может, мне придется доползти до самого Кандбаджара.
Но когда я попыталась, Эше положил руку мне на плечо.
– Нам пора двигаться дальше, – сказал он. – Меня наверняка ищут.
– Что? Кто?
– Гулямы. Они захватили Хадрита и Озара, и подозреваю, у всех на устах мое имя. А евнух сбежал, он вроде говорил, что пойдет в Кашан. Что касается тебя… Думаю, тебя они считают мертвой. И твой брат, и Тамаз погибли, пытаясь спасти тебя, Сира. Их смерть не должна быть напрасной.
– Но я хочу домой.
– У тебя больше нет дома! Даже твое племя не желает иметь с тобой ничего общего.
Как такое возможно? Неужели это не сон? И все же я видела себя. Я парила над собственным телом, когда оно выкололо себе глаз, пырнуло шаха ножом в грудь, а потом.
Неужели все это правда? В меня вселился… колдун?
– Если это правда, дай мне умереть, – попросила я. – Похорони меня здесь. Тут приятное место.
Эше покачал головой:
– Позавчера, когда мы встречались в доме Хадрита, ты сказала, что любишь эту страну.
– А ты сказал, что хочешь лишь узнать побольше о кровавых рунах. Так почему ты мне помогаешь?
– Значит, мы оба солгали.
Я свернулась калачиком на траве.
– Я не лгала. Я люблю Аланью. Но не могу жить вот так. Лучше бы я умерла. Перестань поить меня водой и кормить. Я не поеду туда, куда ты меня везешь. Не поеду! Пусть все закончится!
Но он сунул что-то мне в рот и заставил жевать. По вкусу напоминало маковые зерна.
Я проснулась на верблюде, и веревка привязывала меня к Эше. Мои кровавые слюни испачкали его спину. Мы ехали вперед, и он хлестал верблюда по бокам тростинкой. Солнечные лучи окрасили небо алым, и во всех направлениях расстилались волны пустыни.
– Пощади, – прошептала я. – Убей меня.
– Скоро уже приедем, – отозвался он. – И тогда ты, по крайней мере, будешь в безопасности.
– Ты ничего мне не должен. Зачем ты это делаешь?
– Я… Я был Апостолом Хисти. Мы не можем пройти мимо несправедливости, в отличие от остальных. «Поддержи немощного» – таков наш девиз.
– Лучшая помощь – это быстрая смерть.
– Ты когда-нибудь пробовала молиться?
Я пробовала – во время той голодной зимы в Пустоши.
– И о чем мне молиться? Какой святой исцелит мои раны? Я калека. Потеряла свое место в мире. А те двое, которые любили меня, мертвы, погибли от моих собственных рук!
– Не по твоей вине!
Мои слезы мешались с кровью, заливая тонкую рубаху Эше. Я ткнулась в пятно щекой. Кожа на его спине казалась такой грубой, словно покрыта полосами скал.
Я заворочалась в надежде свалиться с верблюда, но веревка держала крепко. Эше повернул голову, поглядел на меня с жалостью и попытался запихнуть мне в рот маковые зерна. Но я не открыла рот.
– Не усложняй все! Если нас найдут гулямы, то убьют обоих.
– Только ты все усложняешь! Я не хочу ехать с тобой. Брось меня здесь. Прямо тут. Хоть на этом пятачке песка. Он ничем не отличается от других и прекрасно подойдет.
– Ты хочешь добиться правосудия? Разве ты не разгневана на того, кто так с тобой поступил?
Тот, кто это сделал, был злом, это точно. Но никакая ярость не поможет мне справиться с колдуном, оборотнем, пишущим кровавые руны. Эти слова звучали как детский кошмар. Я была тусклым ничтожеством, а теперь стала еще и калекой. Все, что я получила в жизни, принесла одна лишь удача, а теперь она от меня отвернулась.
– Мне нужен только покой. Я не могу нести эту ношу. Что со мной будет? Мне придется просить на улицах подаяние до конца дней? Даже дома наслаждений не возьмут одноглазую шл…
Мерзавец все-таки набил мне в рот мак, а потом сжимал мне челюсти, пока я его не проглотила.
Горный перевал охраняли двое. Они были в зеленых тюрбанах и простых черных жилетах на пыльных от песка кафтанах. Эше приблизился к ним, взяв меня на руки как ребенка. Он оказался сильнее, чем выглядел, но я была одного с ним роста, и моя голова болталась, падая с его плеча.
– Девушке нужна срочная помощь, – сказал он. – Прошу, пропустите нас в лечебницу.
Я повернула голову и увидела, как один из них, с маленькими глазками на круглом лице, что-то шептал другому. Тот кивнул. На его крючковатый нос можно было ловить рыбу.
