- Не понимаю.
- И не поймешь... Увы... Запоминай: Эльфенбейн обзавелся весьма современным взглядом на заложников. Если субъект - или сообщество субъектов - чересчур силен (сильно), чтобы давить на него - или них - непосредственно, выкради существо дорогое и беспомощное: парни сделаются мягче воска. В нашем случае, упомянутым существом становишься ты.
Я состроил гримасу.
- К чертовой матери. Благодарю за милую компанию, за приятное путешествие, за доброе участие. Спасибо, миссис Барт... Завтра начинаем работать. Причалим в Тронхейме, расписанию сообразно. Встреча номер один.
Воспоследовало краткое молчание.
- Мэтт...
- Ага?
- В подобных случаях разрешено побаиваться?
- Допивайте пиво, сударыня, - отозвался я. - Знала, к чему стремилась? Грешно побаиваться, голубушка.
Глава 13
Берген, сколько можно было уразуметь из подслушанных накануне разговоров, пыжился и раздувался от гордости, обогнав Тронхейм по количеству населения, точно избыток людского поголовья играет самомалейшую роль. И это нынче, когда не знаешь, куда удирать из кишащих толпами, шумных, загаженных городов! Будь я постоянным обитателем Тронхейма, душевно порадовался бы тому, что бергенских ублюдков прибавилось, а моих родимых - отнюдь нет.
Впрочем, Тронхейм оказался обширной общиной, по крайней мере, при первом взгляде с корабельного борта. Весьма старинный, относительно процветающий город. По-видимому, в сорок пятом нацисты не успели - а, возможно, поленились - уничтожить его до основания. Путеводитель извещал: наличествует средневековый собор, нетронутый и достойный посещения.
Также имелись бетонные укрытия для подводных лодок, построенные теми же нацистами у дальней оконечности порта, близ выхода из гавани. Теперь их использовали как ремонтные доки.
Ни единой из упомянутых достопримечательностей я различить не мог, но туманное арктическое утро едва перевалило за шесть часов, и витавшая в воздухе морось делала видимость поистине чудовищной.
Увы, подумал я, недостаточно чудовищной. Требовался бы туман, в котором ни зги не видно за десять футов. Лишь так и могли мы ускользнуть с корабля втихомолку, никем не замеченные - сперва я, потом Диана. Впрочем, нельзя же просить у обстоятельств сразу всего...
Портовая вода выглядела чересчур холодной и грязной, чтобы плавать. А летать без помощи аэроплана я не выучился. Оставался единственный доступный путь. Им я и воспользовался, прошагал по мокрому, крутому трапу, очутился на пристани, мысленно подбросил монетку и устремился влево.
Тронхеймский вокзал расположен в непосредственном соседстве с портом. И несложный мой замысел был таков: незаметно присмотреть за Дианой - сиречь, Мадлен Барт, - идущей на свидание в станционный ресторан. Да и за ходом самого свидания проследить казалось не вредно.
Сейчас Диана по-прежнему сидела в каюте, наедине с револьвером, хотя уже начинала шумно жаловаться, что они с господином Смитом и господином Вессоном успели друг другу изрядно прискучить.
Продолжало моросить, было сыро и очень противно. Я от души понадеялся, что крадущийся по пятам человек позабыл непромокаемый плащ и страдает вовсю. Когда и где именно увязался он за мною, выяснить не удалось, да я и не стремился к этому. Подождет, никуда не денется.
Я свернул, прошлепал по утопавшей в грязи строительной площадке. Возможно, в один прекрасный день мир прекратят перестраивать и перекраивать, позволят нам обосноваться в более-менее привычной обстановке и просто жить в свое удовольствие.
Впереди возник вокзал. Большое, просторное здание, по-видимому, возведенное людьми старомодными, полагавшими, что железнодорожная станция - важное сооружение и должна хоть немного ласкать взоры.
Ресторан размещался у ближней оконечности вокзала: тоже большой, изысканный, с высокими сводами. Я прошествовал внутрь, заказал кофе и сэндвич, которые дружно уступали подаваемым в Швеции. Но, вероятно, я предубежден, ибо предки мои были шведами. А норвежская ветчина далеко превосходила вкусом и нежностью копченые подошвы, подаваемые в родных американских обжорках.
Сидя за маленьким отгороженным столиком, я изучал ресторанный зал, почти необитаемый в столь ранний час. Единственным посетителем, кроме меня, числился хорошо одетый, пожилой субъект, расположившийся поодаль в милой компании двух охотничьих псов - немецких курцхааров. Потягивая кофе и уплетая сэндвич, я лениво подивился: вдруг собаки своего рода условный знак?
В олесуннском заведении, где мы с Хэнком Пристом потихоньку встретились и разработали совместный порядок действий, тоже обедал человек, приведший гончую. Забавляясь, я от нечего делать расчислил возможные сигналы... Одна собака - все хорошо и спокойно. Две собаки - держись настороже. Три - боевая тревога...
Мысль была недурна, однако я удрученно подумал, что, всего скорее, тихие и домовитые норвежцы просто не запрещают гостям приводить в кафе, рестораны и бары четвероногих... Поглядел на циферблат.
Парень, топтавшийся у входа, успел уже на славу, до последней нитки, промокнуть. Так я и надеялся. Пора было выбираться на свет Божий. Так я и сделал.
Зашагал по тротуару; сквозь туман и морось, не оборачиваясь и не озираясь, двинулся туда, откуда не приходил. "Хвост" исправно последовал за мною. Дорога вела вдоль канала, не то узенькой длинной бухты, усеянного/усеянной/ впечатляющими, крутобокими рыбачьими лодками. Хвалите себе на здоровье фибергласс - не спорю, пожалуй, будущее за ним (если нефть, из коей фибергласс производят, не иссякнет начисто). И все же, по части колорита и красоты ему весьма далеко до старого, доброго, проконопаченного, пахнущего смолою и солью дерева...
Потом дорога свернула направо, сказала каналу "прости", нырнула в тоннель под железнодорожными путями. Длинный и довольно скверно освещаемый. Отмахав по тоннелю примерно тридцать футов, я остановился.
Долго ждать не довелось. Послышались шаги. Быстрые, упругие, уверенные. Возникла знакомая крепкая фигура в широкополой шляпе. Я с удовлетворением отметил: Денисон и впрямь вымок, хотя предусмотрительно облачился в плащ.
Несколько мгновений мы созерцали друг друга.
- Сыщик из тебя омерзительный, Поль, - уведомил я. - Надеюсь, ты не слишком и пытался оставаться незаметным. Так ли наставлял когда-то старина Мэтт?.. Какого лешего угодно?
У тоннельной стенки обретался похожий на лесопильные козлы переносной барьер - черно-белый, полосатый. Здесь то ли недавно чинили дорогу, то ли, судя по ее состоянию, лишь намеревались ремонтировать. Поль водрузил шляпу на ближайший деревянный рог. Одним движением скинул плащ и пиджак. Определил рядом.
Вынул из поясной кобуры курносый кольт, засунул в карман сброшенного плаща. Наклонился, вытащил из пристегнутых к щиколотке ножен маленький плоский клинок, сунул к револьверу. Обернулся.
- Довольно дурака валять, - молвил Денисон. - Ты меня убить не властен: Котко раздавит всю Маковскую службу, точно катком паровым... Но и я тебе ничего сделать не могу. Попробую - Мак пошлет Котко подальше и отрядит за мною истребителей. Согласен?
- Разумеется. Но что же дальше? Красивое, загорелое, влажное лицо Денисона поблескивало в тоннельной полутьме.
- Странная вещь, - неторопливо сказал он. - Сделай парню добро - и сплошь и рядом тот заплатит ненавистью, ибо на всю жизнь очутится перед тобою в долгу. Причини зло - и очень скоро обнаружишь: не выношу поганого сукина сына, которому навредил... Полагалось бы иначе, а?
- Нынче я не слишком люблю тебя, Поль, - сказал я.
- Да, правда, и все же ненависти, не испытываешь, - отозвался Денисон очень тихо и очень внятно. - Разумеется, прихлопнул бы меня как москита, при возможности; по крайней мере, попытался бы. Но ты не бредишь этим от рассвета до заката и от заката до рассвета. Я тебя изучил. Когда первая злость миновала, ты и не вспоминал обо мне чаще раза в год! Я остался просто недовершенной работой, недовыполненным заданием - и все! А в остальном Поль Денисон принадлежал даже не истории - археологии!
- Палеонтологии, пожалуй, - ухмыльнулся я.
- Да... Только Поль Денисон целых семь лет ходил озираясь. Тебя, сволочь, опасался.
Он подметил верно: полагалось бы иначе. По любому здравому рассуждению, пострадавшей и уязвленной стороной был я. И положение делалось воистину смехотворным, но Денисон уже закатывал рукава рубахи, сомневаться в его замысле не доводилось. Ребячество!..
Впрочем, если дело касается измены другу, от коего человек не видел ничего, кроме добра, я не уступлю в ребячестве никому. Я тоже избавился от плаща, пиджака и шляпы; водрузил их подле Денисоновских. Точно так же рассовал пистолет и нож по карманам.
Секунд пятнадцать мы вынужденно стояли пай-мальчиками: по тоннелю промчалась машина.
