Ши реанимировался. При падении нижняя губная плита треснула, вплавив в себя навигационный сектор. Теперь, плавно погружаясь в базальт, Ши втягивал его полу исправными порами, выцеживая редкоземельные элементы. В первый раз Ши попал на поверхность твердой планеты. Регенерация шла тяжело. Сепараторы не привыкли работать с кристаллизованной материей. Ши было привычней препарировать мелкую пыль, рождающуюся в окрестностях молодых звезд, либо… Ши улыбнулся… Совершенно необъясним восторг лихого прыжка в стремительно раздувающийся волчок взрыва старой двойной звезды. И на глазах балдеющих мальчишек снимать сливки тяжелых элементов, формирующихся в безумии слоу-процессов.
Ши с тоской повел взглядом по унылым колотым скалам. Где он найдет эти тяжелые ядра? Он устал и болен. Но главное — дед его предал. Он бросил внука в гнилом скоплении одного, хотя сам звал Ши… Зачем? Не помню… Съела убийца… или шептун придавил ячейку своей информационной спорой. Ши застонал от обиды и беспомощности.
Вода колотила по рыжим камням, размывая в грязь каменный порошок под ноющими порами нижней губы.
4
Вскарабкавшись коленями на стол, Тори вставила в лампу новый стартер. Криптоновая трубка заморгала и вспыхнула жужжащим неуверенным светом.
— У, дождь разлился, — сказала Ррин, — темно вовсе, и на улицу не выпрыгнуть…
— Не гуди, — сказала Тори.
Она повернула трак вездеходной гусеницы шипами вверх и приложила к скобе кронциркуль.
— Когда у нас будет братик, — сказала Иа, скрипнув качелями, — мы назовем его Трак или Крон-Циркуль…
— Ни за что! — Ррин показала Иа язык. — Только Полихлорвинилом или Бипиридилмагнийтетрабензопорфином!
Иа не обратила на нее внимания, самозабвенно стягивая с куклы колготки.
Тори нанесла последний размер на чертеж и досадливо выпятила губу: осталось самое скучное — рамка и основная надпись. Высунув кончик языка, она провела линию.
С несмазанным писком откатилась дверь, и в комнату вполз функционал маминого дедушки. В вытянутой руке он держал горшок Иа.
— Тори, — забурчал ф-дедушка, — не сиди криво и не наклоняйся так низко: испортишь глаза.
Тори послушно вытащила из-под себя ногу и вытянула шею.
— Ррин, — бубнил функционал, — встань с пола — там сквозняки — и вытащи изо рта палец…
— Ты меня как достал! — заявила Ррин, засовывая в рот оставшиеся четыре пальца.
— Иа, — продолжал ф-дедушка, — иди мой руки — тебе пора спать.
— Не пора! — капризно сказала Иа. — Я буду ждать маму-у…
Иа заныла.
— Мама придет поздно, — забубнил функционал, — а ты еще не спишь.
— Иа, иди спать, — строго сказала Тори.
— А вдру-уг мама принесет мальчика-а… — завыла Иа. — А Ррин назовет его Полихлорвонило-ом…
Она слезла с качелей и плюхнулась на пол. Ррин растянулась тоже и, протянув руку, отвесила Иа подзатыльник. Иа въехала носом в пол и заревела в полный голос.
— Ах ты паршивка, — сказал ф-дедушка и схватил Ррин за шиворот.
— Отпусти, стариканище! — заорала Ррин. — Я в ненависти!
Тори заткнула пальцами уши. «Руки заняты, чем же чертить?» — подумала она. Иа изловчилась и стукнула Ррин куклой по коленке.
— Коленка болючая! — завопила Ррин.
Легко шлепнула входная дверь. Пришла мама. Она была усталая и раздраженная. Под глазами желтели круги, а синие волосы, немытые из-за нехватки времени, торчали в стороны, словно взорвавшийся пакет вермишели.
Отшлепанная Иа с поспешно вымытыми руками и ногами мокро хрюкала под одеялом, Ррин с красным ухом собирала разбросанные интеллектуальные карточки Суньтевморе.
— Совсем остарел! — заявила мама ф-дедушке.
И тот потопал на свой диван. Тори притаилась, но все-таки схлопотала подтяжками по ребрам для профилактики.
Мама постояла перед зеркалом, потрогала кончик унылого носа и пошла к плите молоть порошок на завтрак.
— Как свалю в горы! — мечтательно заявила Ррин, ползая под стулом Тори. — Есть лишайники буду, надевать — змей диких шкуры, и никаких карточек, Иов, функционалов, и уши целее, чем у папы…
Тори вздохнула: надо было еще учить историю.
«Мы, линны, — потомки звездоправов, победивших все интервалы, как времени, так и пространства. Наш род мудр и богат событиями. Взгляните, дети, на огненный водоворот звезд, всплывающий зимой над горизонтом. Наш народ родился на Коротационном Краю Мира — удивительном поясе Галактики, избавленном мудростью вселенной от горечи катастроф, — и легко растекся по Системе, построив счастливые города на каждом теплом планетоиде.
Гордость, сила и красота — достояние линнов…»
— Носят его земноводные, — ворчала мама, возя мокрой тряпкой по полу, считает сгнившие заводы, считает, а ботинок у дочек нету…
Тори покосилась на босые мамины ступни, белеющие под закатанными штанинами.
— Выучила? — ласково спросила мама. Тори помотала головой.
— Учи-учи, мое стеклышко, — мама погладила ее мокрой рукой.
— Она-то — стеклышко, — пробурчала Ррин, стаскивая дырявую майку, — а я как? Ночной горшок?
— В кровать! — рыкнула мама.
— Ме-бе-ме! — Ррин вывалила язык.
Тряпка звонко щелкнула ее между голых лопаток. Ррин нырнула под одеяло.
— Мама, ну не мешай! — капризно сказала Тори.
— Я тебе еще и мешаю!
От лихого подзатыльника Тори чуть не грохнула носом в калькулятор. Она замерла, ссутулившись. Мама взяла ведро и потащила его к плите.
На картинке в книжке, на бескрайнем поле, выложенном бурыми квадратами, стоял сверкающий звездолет с выпуклым зеркалом отражателя и бугристым корпусом, собранном из горошин конструктива. Аппарат стоял под горящим диском зимнего солнца, а Тори восторженным прыгающим шагом семенила к нему. Ветра не было. Звенели сверчки.
— Сейчас, — шептала Тори. — На Коротационный Край Мира! К звездам! Гордость, сила и красота — достояние линнов!..
Визг плазмы, распиливающей воздух. Тлеющие в огне отражателя гады грабена Ымырт. И Система, рассыпающаяся золотыми звездами. Стены корабля дрожат, растекаются недоваренными леденцами. Тори в ознобе прижимает руки к груди, сводит коленки. Она одна в пространстве. Теплый пузырь Керрути-Сола потерялся где-то далеко позади. И чей-то тоскливый крик сбивает ритм сердца.
Она открыла глаза. В комнате было темно, только окно слабо люминофорило дождевой водой. Щека, лежавшая на книжке, затекла. Сердце отчаянно колотилось. Кто-то кричал. Нет, Рринчик, это — не земноводные зубы. Тори накрыла сестру упавшим одеялом. Она вскочила на стул и прижалась лбом к экрану. Ничего не наблюдается. Снова сердце екнуло от тоскливого крика. Тори перепрыгнула через посапывающую Иа.
В нише за вешалкой кто-то темнел. От черной фигуры пахло фиалковой водой и озоном.
— Ой… — сказала Тори.
— Куда шкардыбаем? — спросил кто-то папиным голосом.
Тори молча втиснула ноги в резиновые сапоги. Папа тоже молча выдвинул руку и цапнул ее за волосы.
— Ах ты, баклажан невежливый, — заплетающимся голосом заявил он.
— Пусти, больно же, — прошипела Тори, отдирая его руку.
— Куда шкардыбаем, я спрашшваю? — грозно спросил папа, распуская запах фиалковой воды. — А то будет еще невероятней!..
Он схватил паукобойку и больно шлепнул Тори по голой голени. Тори оторвала его руку от волос. Папа покачнулся и рухнул в нишу.
— Ах ты, засранка… — добродушно сказал он. — Ну, лети-лети, мое стеклышко…
Из ниши торчали только его ботинки, чуть светящиеся голубым. «К маме же нельзя сейчас с радиацией…» — подумала Тори. Она стянула с папы ботинки и открыла дверь. Дождь фыркнул на нее холодным, леденящим парком. На плечах дружно выкатили мурашки. Тори бросила папины ботинки под порог — пусть пополощутся. Папа спал. Тори нацепила на плечи тяжелый плащ с меховой подстежкой, закинула на плечо ремешок бластера. Дверь мягко затворилась за спиной.
Ветер холодным языком лизнул голые колени. Штаны валяются в шкафу возле маминой тахты. Там опасно: могут поймать.
«Ничего, лапы, не отклеитесь», — решила Тори.
Она без дрожи шагнула за входные фонари в качающуюся темноту. Ветер накатывал порывами, переворачивая листья на кустах несветящейся тыльной стороной. Тогда дождь, скручивая струи тугой плеткой, лупил Тори по кистям рук, замораживая кожу. По улицам текла грязь, ворочая обвалившиеся со стен квадраты спектролитовой плитки.
Чмокая застревающими сапогами. Тори выползла к бывшей пустыне. Выстукивая зубами, она побрела по мокрому размытому песку, волоча бластер на поводке. Несколько раз она падала на четвереньки, и ветер с веселым свистом отвешивал ей мокрый холодный пинок. Над головой в рваном кордебалете туч вспыхивали золотистые струи Системы, а над горизонтом на чистой полосе неба синим глазом разгоралось последнее зимнее солнце.
