Если бы не гости, Тоня вообще не знает, как бы они прожили пасхальные каникулы. Но благодаря этому небольшому семейству дни идут своим чередом.
И день ее рождения никто не отменял, иногда вспоминает Тоня. Тогда она должна будет улыбаться, несмотря на грусть. Тем более, день рождения будут праздновать два дня подряд. Сначала в субботу, когда она родилась, а потом в воскресенье, когда намечены грандиозные весенне-пасхально-юбилейные торжества.
Вечером Страстной пятницы Тоне до десятилетия осталась всего одна ночь. Тоня лежит в постели и чувствует, как горят щеки. Она немножко обгорела. Но не спится ей не поэтому. Ей мешают мысли. Завтра ей стукнет десять лет. Утром ее придут будить с тортом и подарками, это она знает. Но всё равно крутится и не может уснуть. В конце концов Тоня встает и подходит к окну.
Так она и знала! Ну что ты будешь делать! В беседке горит свет, но вечер тих и безмолвен.
Гунвальд сидит спиной к ней. Беседка как-то тесновата для него. Тоня садится к нему под бочок на холодную скамейку.
— Господи боже, Тоня, это ты ходишь здесь по ночам?
— Да.
Они долго молчат.
— У тебя завтра день рождения, — бормочет наконец Гунвальд.
— Да. И знаешь, чего я хочу в подарок?
— Ну и какой смысл рассказывать об этом в час ночи накануне? — спрашивает Гунвальд раздраженно. — Могла бы догадаться, что подарок я уже купил.
— Да понятно. Но хочешь знать, чего я хочу? — не унимается Тоня.
— Меня не волнует, чего ты там хочешь, потому что подарок у меня уже есть. Понимаешь?
— Гунвальд, и ты не хочешь узнать, чего мне по-настоящему хочется больше всего на свете? — упрямо продолжает Тоня.
— Нет.
— Я всё равно скажу.
В этом Гунвальд нисколько не сомневался. Тоня долго и пристально смотрит на него и все-таки говорит:
— Я хочу, чтобы ты снова играл на скрипке.
В хлеву блеет овца. Ровно шумит река.
— Вот ведь пристали, — бурчит Гунвальд. — Сыграй, сыграй! Как сговорились. Лив-пасторша зудит про то же. Вон опять звонила, спрашивала, не могу ли я поиграть в церкви в Светлое воскресенье. Тоже придумала…
— Она правда спрашивала? — Тоня расправляет плечи.
— Органист сломал шейку бедра, — объясняет Гунвальд. И добавляет обиженно: — Он не один такой.
— Тебе ведь хочется играть в церкви на Пасху, — оживляется Тоня. — Наверняка приедет хор из Барквики.
— Плевать мне на хор из Барквики, — отвечает Гунвальд.
— А вот и врешь.
Тоня прямо видит, как Гунвальд играет вместе с огромным хором из Барквики. В последний раз, на Рождество, Тоня сидела на хорах и видела, как Гунвальд растворяется в звуках. Длинное нескладное тело так вжилось в музыку, что на это невозможно было смотреть без трепета. Когда хор пел последнюю строфу «Земли прекрасной и блаженной», голоса и скрипка звучали так мощно и так многоголосо, что церковь сделалась для них мала.
— Гунвальд, ты мой крестный. Ты должен время от времени водить меня в церковь, — сказала Тоня строго. — И ты должен играть на скрипке, — добавила она. — Нет такого права — не играть.
Гунвальд повернулся к ней с отчаяньем в глазах.
— Тоня, я разучился играть. Я не могу взять верный тон.
А потом из него полились слова. Он чувствует себя самым плохим человеком на свете, сказал Гунвальд и уткнул свою большую нечесаную голову в огромные ладони. Он обращался с Хейди как злой тролль, хотя он ей отец. А теперь поздно, ничего с этим уже не поделаешь, она уехала.
— Тоня, ты знаешь, как я хотел сказать ей «прости»? Я хотел попросить прощения за то, что был таким идиотом. Что позволил ей уехать. За всё, за всё. Веришь?
Голос у Гунвальда такой толстый, что Тоня сглатывает. Она всматривается в темноту, а потом поворачивается к нему.
— Гунвальд, ты не самый плохой человек на свете. Я думаю, что ты самый прекрасный человек на свете, — говорит она честно. — И ты мой лучший друг.
Гунвальд кашляет.
— И мой крестный, — добавляет она строго. — Ты должен водить меня в церковь.
— Вот зануда, — бурчит Гунвальд.
Он встает и исчезает в темноте. Тоня слышит, как он идет через двор. Потом его на секунду освещает наружная лампочка у дверей, и он исчезает в спящем доме.
Возвращается Гунвальд со скрипкой.
— Двенадцать уже пробило, — говорит он. — С днем рожденья, Тоня Глиммердал!
Он замирает ненадолго, словно ожидая, что звуки сами слетят с неба, но потом опускает смычок на струны и начинает играть. Впервые со дня его возвращения по Глиммердалу разносится музыка.
И пока грустные ритмы «Черного козлика» разлетаются по долине, Тоня сидит и чувствует, что всё равно всё будет хорошо. Когда она позже усталая плетется в темноте к себе, у нее уже есть взятое с Гунвальда обещание сыграть в церкви. Она знает: на самом деле ему и самому хочется. Действительно, что бы он без нее делал?
Глава двадцать девятая, в которой Тоне исполняется десять лет и она становится обладательницей большого ящика и отличной идеи
К счастью, день рождения бывает у каждого человека. И у грозы Глиммердала тоже. Тоня сидит в постели и улыбается от уха до уха. На одеяле — поднос с утренним именинным пирогом, вокруг разложены свертки с подарками от всей семьи.
— Я самая счастливая в мире, — вздыхает она.
Завершив торжественный завтрак, Тоня выходит обойти двор. Она пригласила Уле и Брура провести у них весь день. Тоня смотрит на дорогу, но видит отнюдь не братьев. Она видит, как из сказочного леса выезжает большой автомобиль и у моста сворачивает к ним на хутор. Что это такое папа заказал? Моторное чудище останавливается посреди двора и урчит на месте.
— Тоня Глиммердал? — спрашивает мужчина, выпрыгнувший из кабины.
Она кивает.
Можешь расписаться в получении?
Он протягивает ей бумагу. Тоня недоуменно таращится на нее. Мужчина объясняет, что ей нужно написать свое имя, чтобы он мог отдать ей ящик, который стоит в машине.
— Я не заказывала никакого ящика, — говорит Тоня.
— Я знаю, — нетерпеливо говорит мужчина и сует ей ручку и бумагу, — но мне заказали привезти ящик тебе.
Была не была: Тоня берет у него ручку и расписывается. «Тоня Глиммердал», — пишет она, и когда автомобиль уносится прочь, посреди двора остается стоять огромный ящик.
Из-за осевшей пыли появляются Уле и Брур.
— Что это тебе подарили? — спрашивает Уле.
Тоня чешет в затылке. Она не знает. Хотя одно ясно: таких огромных подарков она еще не получала. Трое ребят с любопытством подходят ближе, но отскакивают как по команде. В ящике что-то шевелится!
— Сними крышку!
От нетерпения Уле сам не свой. Втроем им удается крышку снять.
— Звери! — кричит Уле. — Живые!
В ящике стоит коза и два козленка.
— Ой, — выдыхает Тоня. — Кто же?..
Она оборачивается: вся семья высыпала во двор посмотреть, что происходит. Вид у всех удивленный. Никто не заказывал козлят.
Папа и мама бережно вынимают козлят из ящика.
— Мальчики, — говорит папа и ласково гладит одного своей доброй рукой.
Они осторожно ставят малышей на землю. Коза из ящика с сомнением осматривает людей, столпившихся вокруг.
— Здесь записка, — говорит Брур и протягивает ее Тоне.
Дорогая Тоня,
посылаю тебе Черного, козлика-невеличку Брюсе и их маму, старую Луклу. Я знаю, что в Глиммердале им будет хорошо. Поздравляю с десятилетием!
Всего доброго,
Хейди
Тоня перечитывает записку несколько раз: Хейди! Вспомнила, что у Тони день рождения. И прислала ей двух самых настоящих козлят с мамой-козой. И не забыла, что это должны быть именно Черный, самый маленький козлик Брюсе и старуха Лукла. Тоня рассказала Хейди сказку и спела песню, но теперь она не может вымолвить ни слова. Она ощущает внутри себя что-то очень большое и теплое и не знает, как ей с собой быть. В конце концов она встает на коленки и протягивает руки.
— Идите ко мне, — манит она.
Козлята дичатся, но Черный всё же подходит, а за ним меньшой козленок Брюсе. Они обнюхивают ей руки, и Тоне делается щекотно, когда они доходят до пальцев.
— Хейди, — шепчет она.
Тоня хочет сама рассказать всё Гунвальду.
— А вы можете пока помочь Идун и Эйр украшать пряничный дворец, — предлагает она Уле и Бруру.
Она идет вниз под горку. Черный и Брюсе уже поняли, кто их хозяин, и цокают следом, к Тониному умилению. Старуха Лукла догоняет их мелкой трусцой. Она идет, обнюхивая обочину. После долгой поездки она еще настроена скептически.
— Мы идем к Гунвальду, — объясняет Тоня. — Он папа той женщины, которая прислала вас сюда.
