— А я… — жалобно сказала на это Виолка. — А ты… а я… то есть, ты просила.
Она, Виолка, между прочим, рисковала жизнью, собирая для подруги информацию, а та даже выслушать ее не хочет! А у нее, у Виолки, то есть, тоже своя гордость есть!
— Пфэ… — сказала Катька презрительно.
И не «пфэ», а Терминатор…
Вот лично ее, Катьку, Терминатор не колышет.
И даже то, что он гулял той самой ночью за пределами корпуса?! (Виолка гордо поправила очки).
Катька заметила, что той ночью вообще много кто гулял. И вообще все лагерные ночи протекают по одному сценарию: страшно стонут во сне воспитатели — им дети снятся!; ноют комары; по кустам влюбленные хрумстают; сова и летучие мышки парят; хихикают и топочут кретины, пробираясь в соседний корпус с зубной пастой. А другие кретины с аналогичной целью ломятся навстречу. В общем, обыкновенная ночная лагерная жизнь. И если Терминатору вздумалось бдить, дабы их повылавливать, это проблемы Терминатора.
— И нет, — торжествующе объявила Виолка.
В канун памятной для Катьки ночи, уложив детишек, воспитатели на веранде пили чай. К Кире Дмитрьне с Леной Тимофевной пришла Жанночка Юрьевна, и за чаем… за чаем они разговаривали, сказала Виолка обтекаемо. И тут…
… дверь распахнулась от эффектного удара ноги. И вошел он. Вернее, вышел. Из терминаторской. Ну, это неважно.
— Игорь Леонидович! — строго сказала Ленка. — Дети!
— Пусть! — он воздел над собою обе руки. — Пусть все знают.
Жанна Юрьевна подавилась чаем. А он, между прочим, был горячий. И на юбку налилось.
— Ну, знаете! — фыркнула она.
Все трое потом признались, что с трудом подавили желание чем-либо в Игорька запустить. Стаканами, к примеру. Такой вечер испортил.
— Что мы должны знать? — прищурилась Валькира.
— Я — человек.
И той же ночью Терминатор собирался это доказывать, пообещав перемазать пастой всю Змеиную Горку. Так в «Чайке» с незапамятных времен звался тот отдаленный отовсюду холмик, на котором жили посудомойки, завхоза, физрук с музруком и старшая воспитательница.
— Ну и? — поторопила Катька.
— Лег спать, чтобы потом проснуться. А они чай допили и разошлись. А он просил его разбудить, но они не добудились. Он встал в пять утра, Ленка говорила, и все-таки пошел. Вернулся весь в пасте и с банкой варенья.
Катька лыпнула очами.
— Это не все еще, — захлебывалась Виолка, — к ним с утра медсестра пришла ругаться.
— Зачем?!
— А он почему-то залез в медпункт, обмазал пастой ее и врачиху, разбил банку с йодом и варенье со стола унес.
— Так он же… он же не туда… — Катька рухнула на лавочку, захлебываясь хохотом, дрыгая руками и ногами и не задумаясь, как это воспримут проходящие.
— Перепутал, — пожала плечами Виолка. — И фингал у него под глазом.
— Да-а, — обессилено выдохнула Катька. — Во дает! Терминатор!
2.
Очередь в душ была астрономической. Дело не в том, что на обитателей лагеря вдруг напало желание помыться, а в очередной идиотской инструкции, регламентировавшей оздоровительную жизнь. Одним из пунктов проходили стаканы (которых все еще не хватало), вторым — что пища для приехавших отдыхать детей должна быть пусть и обильной, но несъедобной или, хотя бы, невкусной (чтобы добавки не просили?). Третьим пунктом проходила баня. Вернее, банные дни, которые проводились не чаще раза в неделю (а иногда и в десять дней). Тогда истопник раскочегаривал котельную, над душевыми вился пар, а детишек заводили внутрь и выводили дружным строем, как солдат срочной службы или арестантов. А в другие дни — ни-ни! Хотя Катька, например, считала, что уровень развития общества определяется не количеством высоких технологий и компьютеров на душу населения, а тем, сколько раз за день средний индивидуум принимает душ или ванну. Жаль, что идиоты, составляющие инструкции для лагерей, ее мнения не разделяли.
Чтобы не тратить зря драгоценное время и обменяться дедуктивными построениями, сыщики отошли за цистерну и уселись в расцветающие очитки. За последние дни не произошло ничего выдающегося, слежка не дала результата, к тому же всем очень хотелось спать. Даже Катька стала склоняться к мысли о сообщниках привидения или целой преступной шайке, потому что одиночке такую разнообразную жизнь не выдержать. Максим молча драл кудри и все время удалялся куда-то. Как он сказал, поразмышлять в тишине и спокойствии. Катька от нечего делать подсмотрела за ним. "Тишина и спокойствие" состояли из позеленевшей, довольно грязной тетрадки. Вроде бы они нашли ее в крапиве, когда искали Виолкину землянику. Максим читал. Катька со смехом пересказала всю сцену Данику и успокоилась.
— Я тут подумал, — сказал Максим. — Слушать будете?
Катька впилась в него глазами.
— Я тут подумал. Мы совершенно правильно установили факты, но интертрепировали неправильно.
— Чего?
— Надо было все наоборот, — перевел Максим. — Какова была посылка?
Катька повернулась к Данику:
— А можно, я его стукну? И он станет фиолетовым…
Даник пожал плечами: а чего спрашивать? Максим увернулся и затылком слегка впечатался в цистерну. Цистерна загудела и булькнула.
— Да объясняю! — взвыл Максим, заслоняясь от Катьки левой рукой (правой он держался за голову). — Мы чего думали? Что он хочет всех запугать и прогнать. А что вышло?
— Все наоборот вышло, — кивнул Даник удовлетворенно. — И никто не прогнался.
— А-а, — Катька шлепнулась на траву и стала следить за полетом капустницы.
— А он не обиделся, не рассердился и не пристукнул в сердцах кого-нибудь. И о чем это говорит?
— Лично мне… — сказала Катька.
— Лично мне это говорит, — перебил ее Максим, — что он страдает от отсутствия внимания. И таким оригинальным способом старается его привлечь. Переодеваясь в привидение. Мало того, кажется мне, что мы сами его на эту мысль навели. Ну, не одни мы, а вкупе с Кексом и Виолкой. И остальными, трепавшимися про потустороннее.
Он завершил тронную речь и еще раз ощупал голову.
— Холодненькое приложи.
Максим послушался и осторожно откинулся к стенке цистерны.
— Такой одинокий, — фальшиво посочувствовала злодею Катька, — бедненький. Хотел славы и внимания… Убью!
— Психологический портрет преступника, — подвел итог Даник. — Первое…
— Одинокий, — охотно подсказал Симрик, — стыдливый, необщительный, не пользующийся влиянием и с разбуханным самолюбием.
— Копия ты, — мурлыкнула Катька Максиму. — Если б ты не торчал у нас на глазах…
Даник сел перед ней на корточки:
— Я с женщинами не воюю. Но я тебя стукну. Дура!
Катька закусила губу:
— Так, да? Ну ладно! Я его сама поймаю! — рыжий хвост метнулся и исчез за цистерной. Даник выдрал и отбросил большой клок травы.
— Насчет влияния она загнула, — пробормотал Максим. — И раздваиваться я не умею. Но кто-то на Катьку нападал, духи воровал и привидение из себя корчил. То есть, сначала воровал, а нападал потом.
Даник врезал кулаком по цистерне и стал облизывать костяшки.
— Давай займемся делом, — сказал Максим.
— Я тебя убью. Я ее убью.
Еще один клок травы полетел в неизвестном направлении.
— Дура она!
— Мы обязаны решить эту загадку. Кто избрал такой оригинальный способ прославиться? Из наших мальчишек — не-а, — Симрик отрицающе покрутил головой и опять за нее схватился. — Первый отряд я не знаю. А другие слишком мелкие. Воспитатели?
— Ростиславыч, — Даник перемотал кулак платком.
— Не может быть, — помогая ему затянуть узел, пробормотал Максим. — У его Бори такая слава…
— Вот он и завидует.
— Не стану тебя опровергать, — Максим проследил, как проступает сквозь платок кровь, — но это кажется мне логически необоснованным. Шел бы ты в медпункт.
— Тогда Валькира. Но ее ты подозревать не станешь.
— Стану, — отрезал Симрик. — Помнишь, сыщик обязан рассмотреть все возможности? Но уж кто-кто, а она вниманием не обделена: когда фехтует — все отряды сбегаются. Хотя кинуть идею и побродить привидением — да, это она может. И этот ее «Устав»…
Возле душа заголосили: "Третий отряд!", и пришлось срочно бежать.
— Не катит, — Кахновский увлекся и продолжал на ходу, — он или незашуганный, или не переоденется.
— Вот тут ты не прав. Он гуляет себе одиноко, в простынке, ручки потирает, уверен, что не вычислит никто. Во мраке ночи. И слава есть, и не перед кем комплексовать.
— Еще раз и по-русски.
— И еще у него должно быть чувство юмора, — ныряя в вырывающийся из предбанника пар, договорил Макс.
3.
— Знаешь, о чем я мечтаю? — глядя на небо, сказал Даник. — Связать ее и запереть в подвал, пока не закончим следствие.
Максим прекрасно понял, о ком он говорит. И в чем-то даже разделял кровожадные дружеские планы. Но постарался сохранить объективность.
