Кас говорит, что ехать очень далеко, и что нам нужно остановиться. Когда мы пакуемся у заштатного мотеля в нескольких поворотах от шоссе, уже темно. Табличка СВОБОДНЫЕ НОМЕРА едва освещена. Риэлм идет к стеклянному окошечку, чтобы забронировать номера. Даллас опускает стекло.
— Забронируй для нас с Касом отдельный номер, — говорит она холодно. — На этот раз я не буду спать с тобой в одной кровати.
Риэлм останавливается, но молчит. Только когда Даллас поднимает стекло, он идет к окошечку и говорит с человеком за стеклом.
— Угомонись, — говорит Кас, нетерпеливо постукивая руками по рулю. — Никто из нас не хочет оказаться в центре вашей любовной ссоры.
Даллас поворачивается к нему.
— Ты не слышал того, что он сказал, — огрызается она. Я чувствую, как у меня все опускается в животе, и я боюсь, что меня втянут в разговор.
— Я, мать твою, имею значение, — говорит она Касу, и у нее полыхают щеки. — Он не имеет права говорит мне, что я не имею.
Кас хочет положить ей руку на плечо, но Даллас отодвигается отт него.
— Все хорошо, — говорит она, — просто хотелось бы, чтобы он снова исчез.
Она быстро оглядывается на меня.
— И ее может прихватить с собой.
Я хочу крикнуть, что никогда не любила Риэлма и не полюблю. Хочу напомнить ей, что Джеймс — мой Джеймс — пропал, и что ее маленький приступ жалости к себе совсем не облегчает нашу жизнь. Но уже темно, и Даллас устала. И, если честно… я не виню ее за то, что она злится на Риэлма. Он пробуждает в нас все самое худшее.
Как только Риэлм машет ключами, чтобы показать, что номера готовы, мы хватаем сумки и идем на второй этаж. Тут довольно мрачно. Отстен отшелушивается желтая краска, двери — угрюмо-зеленые. Я поджимаю губы, и Кас кивает, соглашаясь со мной.
— Это хороший выбор, — говорит Риэлм, увидев нас с Касом обмен жестами. — Они принимают наличку и не спрашивают документы.
Он останавливается перед номером 237 и открывает дверь ключом — настоящим ключом от двери мотеля на цепочке, с номером. Спертый воздух сразу же бьет по носу; разноцветные покрывала на кроватях тонкие, порванные.
— Ну и дыра, — говорит Даллас, заглянув внутрь.
Риэлм дает ей ключи.
— Даллас, я…
Даллас берет ключи и идет в соседнюю дверь. Она не кричит на него, не повторяет то, что сказала в машине. Кас с усталым видом идет за ней в их номер, и я жду, чтобы посмотреть, не пойдет ли Риэлм за Даллас, чтобы поговорить. Но он заходит в номер и скрывается в ванне. Отлично. Мне начинает казаться, что никому из нас никогда не будет весело, никто не будет смеяться… жить.
Я закрываю входную дверь и запираю ее на цепочку, чувствуя себя так, будто попала в фильмы ужасов восьмидесятых годов. Включаю лампу рядом с кроватью. Все мои вещи внутри вещмешка. Я открываю его, смотрю на дело Джеймса. Не могу заставить себя прочитать его без него.
Открывается дверь и выходит Риэлм. С непроницаемым лицом идет к противоположной кровати и ложится. Складывает руки за голову и лежит, уставившись в потолок. Я лежу на боку. Я слишком устала, чтобы умыться или переодеться.
— Ну, — у Риэлма усталый голос, — так что случилось на заправке?
Я никому не рассказывала о том вечере, когда встретила Келлана в первый раз и о том, что он знал мое имя, и теперь не знаю, как все это рассказать.
— К тебе никогда не подходил репортер? — спрашиваю я.
— Нет, — Риэлм чешет нос с таким видом, как будто это глупый вопрос. — а к тебе?
Я достаю из кармана визитку и протягиваю ее риэлму. Он, широко открыв глаза, хватает ее. Смотрит на нее и потом садится на край кровати, свесив ноги.
— Слоан, откуда ты знаешь этого парня?
— Я встретила его в клубе самоубиййц. Он выглядел как все остальные… но знал, как меня зовут, хотя я не говорила ему. Сначала я подумала, что он обработчик, внедренный обработчик, о которых рассказывал Артур Притчард. Но когда мы остановились у заправки по пути сюда, он снова объявился. Я ужасно испугалась. Он дал мне эту визитку, сказал, что он — репортер из Нью-Йорк Таймс, и что следит за нашей с Джеймсом историей. И что хочет получить информацию о Программе. Думаю, он понимает, что они по-настоящему с нами делают.
Риэлм пробегает пальцами в волосах, взъерошив их.
— Мне это не нравится, — говорит он. — Нам не стоит говорить ни с кем, кроме мятежников. Пока что. Он может работать на Программу.
— Наверное.
Я сажусь, опершись на подушки, обдумывая это.
— Но мы не поверили Артуту, а Программа забрала его.
Я поворачиваюсь к Риэлму.
— Думаешь, они и правда сотрут его память?
Риэлм долго лумает над моим вопросом.
— Есть вероятность, что это — всего лишь уловка, чтобы достать нас, — говорит он. — Он же — создатель Программы. Неужели они и правда сделают это с ним?
— Надеюсь, нет, — шепчу я. Если бы я могла отмотать время наза, я бы поговорила с Артуром побольше, постаралась бы узнать, что еще он сказал бы. Если бы я могла отмотать время назад, я бы многое сделала по-другому. Нижняя губа дрожит, и я закусываю ее.
— Скажи, что с Джеймсом все хорошо, — говорю я.
— Не могу. Но если Джеймс любит тебя, он тебя найдет, — Риэлм поворачивается ко мне. — Я же нашел.
Джеймс меня любит, даже хотя Риэлм и пытается все времяоспорить этот факт. Но с его исчезновения прошло два дня — два дня, а от него ни слова. В последний раз, когда мы виделись, он был так зол. Надеюсь, он понимает, как мне жаль. С этой мыслью я тянусь к лампе, чтобы выключить ее, и номер погружается в темноту. Я лежу, свернувшись в клубок, в одиночестве.
— Слоан, — тихо говорит Риэлм, — а помнишь, в Программе, ты тайком приходила ко мне в палату? Мы лежали вместе. Все было платонически, конечно.
Я раньше бывала в палате Риэлма — хотя я теперь и не помню, о чем мы говорили. Но я помню то ощущение, когда он гладил меня по голове, шептал истории мне на ухо.
— Было приятно, — говорит Риэлм, — обнимать тебя.
Я крепко зажмуриваю глаза, как будто могу забыть, как сильно по нему скучала. Когда-то Риэлм был для меня всем. Теперь вспоминать об этом больно — потому что теперь я не уверена, был ли это настоящий Риэлм.
— Было приятно, — тихо отвечаю я.
— Если ты… — он замолкает, и я слышу, как у него садится голос. — Если хочешь поспать со мной, я не возражаю. Ничего себе не позволю.
— Не могу, — коротко отвечаю я. Даже если бы я не знала о Риэлме и Лекарстве, сейчас я бы все равно не побежала к нему. В ту ночь, когда была гроза, в его доме, я выучила свой урок. Я люблю Джеймса. Было бы нечестно притворяться, что это не так.
— Предложение остается в силе, — отвечает Риэлм. — я всегда буду рядом.
Глава 5
На следующий день мы приезжаем в небольшой фермерский дом рядом с озером Тахо — как и говорила Даллас, прямо к черту на кулички. Все кругом засажено деревьями, что придает маленькому покосившемуся деревенскому домику свое очарование. Все, начиная от стен, с которых слезала краска, и кончая привлекательного крыльца вокруг дома заставляет меня думать о жизни, которой я бы хотела жить с Джеймсом. Чтобы были только мы, на природе, а вокруг, может быть, бегали собаки. Но я здесь, с группой мятежников. Дела не всегда идут так, как мы планируем.
Я захожу внутрь, неся с собой свои скромные пожитки. Внутри немного пыльно, и как только Кас открывает дверь, я начинаю кашлять. Но мне тут нравится. Мне нравится, как здесь спокойно.
— Этот дом принадлежал дедушке с бабушкой одной мятежницы, — говорит Даллас и опускает глаза. — Но несколько месяцев назад ее забрали в Программу. С тех пор я ее не видела. Так что дом теперь наш.
Она бросает на пол сумку.
— Нас здесь не должны потревожить.
— Здесь уютно, — говорю я, останавливясь, чтобы посмотреть на фотографии в рамках на стене. Я вижу пожилую пару, и снимок напоминает о семидесятых годах: пестрый орнамент одежды, отложные воротнички. Касаюсь фотографии, которая заставляет меня вспомнить о своих дедушке с бабушкой — они умерли, еще когда я была маленькая. Их фотография висела у меня дома на стене.
Мой дом. Может, я никогда его не увижу. Я стряхиваю с себя подступающее горе и вместо этого осматриваю дом — мне нужно чем-нибудь отвлечься. Я нахожу маленькую комнату, не больше, чем встроенный гардероб, в которой стоит только двуспальная кровать и решаю, что она мне нравится. Окно выходит на большой двор и маленький ручеек, бегущий в траве. Я представляю, как по утрам здесь гуляют олени или резвятся зайчики. Улыбаюсь сама себе, сажусь на матрас и подпрыгиваю, из-за чего скрипят пружины.
— Привет.
В дверях появляется голова Каса. После того, как он весь день вел машину, он выглядит довольно потрепанным, и я уверена, что и сама выгляжу не лучше. Его длинные волосы спутаны, под глазами темные круги. С тех пор, как мы уехали, он не брился. Я думаю о том, как долго Кас ходил так — неухоженный, в поношенной одежде. Может, я была слишком занята, чтобы замечать это.
