Все это моей бабушке прекрасно известно. Равно как и трудности, связанные с дорогой: с венского Западного вокзала, с разобранной детской кроваткой в багаже, через Санкт-Пёльтен, Санкт-Валентин (с черепашьей скоростью, с которой идут в последний путь святые мученики) добраться до Линца и Аттнанг-Пухгейма! С разобранной детской кроваткой, с чемоданами, шляпными коробками, корзиной для пеленок! С невесткой и с родителями невестки! Рабочие ведь тоже имеют право на отдых, а депутат парламента от рабочих районов — тем более. Не просто право, но законодательно закрепленное право! Эти буржуазные привилегии ему предоставлены!

Сам Матросик остался в Вене, он подъедет попозже. Ему отвратительны семейные вылазки, семейные поездки, семейные путешествия.

В Аттнанг-Пухгейме приходится пересаживаться на крошечный местный поезд до Зальцкаммергута с вагонами, пропахшими смазкой и мазутом, ерзать на жестких деревянных сиденьях и трястись, как в вагонах для перевозки скота, затем снова пересесть и проехать еще два часа до Бад Аусзее, хотя уже зарядил здешний дождь и капли забарабанили по железной крыше вагона, не капли, а самые настоящие градины, причем каждая величиной с турецкую горошину. Конечно, на то должны быть свои причины, не сводимые к пристрастию бабушки ловить форель, ибо ее рыбалка увенчивается успехом лишь в самых редких случаях, хотя для этого, казалось бы, имеются все основания: и дорогой костюм рыбачки, в котором она величаво прохаживается вдоль берега реки Траун с ее быстрым течением, и зеленый садок для форели, переброшенный через плечо, и удочка с искусственной мухой, которую заставляют дергаться и плясать в зеленой воде Трауна, то забрасывая снасть, то вынимая ее из воды, то вновь забрасывая, — и все это совершенно безрезультатно. Тогда она переходит с берега Трауна на берег Грундльзее, меняет искусственную наживку на натурального червяка, устраивается на мостках причала и довольствуется ловлей уклеек. Уклейку легче поймать, чем форель, но она чересчур костиста, никто не хочет угощаться бабушкиными уклейками. Так что рыбалка не тот грунт, на котором можно возвести здание постоянных поездок на Грундльзее. Погода, как сказано, тем более. Остается дом.

Коричнево-серый деревянным дом с оранжево-красными, лимонно-желтыми, облачно-белыми цветами бегонии в зеленых деревянных ящиках прямо под окнами, а на самих окнах — ставни с вырезанным посередине сердечком.

Лесоруб, а на административном языке — рабочий лесного хозяйства Ханс Роберль (местные кличут его Хансль-непоседа), — причем фамилия Роберль записана лишь в свидетельстве о крещении и в мобилизационном предписании, если объявят войну, — этот Ханс построил бревенчатый дом своими руками. Летом он сдает его в наем отдыхающим: рыбакам, ловящим форель, и рыбакам, ловящим уклеек, грибникам, любителям побродить по альпийским лугам, охотникам, приезжающим сюда на выходные, альпинистам, собирателям малины, сборщикам альпийских роз; он построил дом в поте лица своего, — так тяжко трудился разве что Адам, когда его изгнали из рая, — он хлопотал над ним по окончании рабочего дня и по выходным. Бревна он раздобыл из казенного леса, — частично бесплатно, частично со скидкой, — ему самому пришлось валить деревья, нагружать бревнами сани и доставлять их по обледенелому снежному насту в долину (о том, что такие экспедиции могут плохо закончиться, можно прочитать на столбах с распятием, стоящих вдоль дороги в деревне: Ксавер Майерль, 10 января — и размытые цифры года — с лесорубами Мозером и Штайнеггером съезжал на деревянных санях в долину. Угодил под полозья и закончил жизнь свою на двадцать седьмом году. Помолимся за него!). Так это часто заканчивается. Но Ханс Роберль сумел достроить свой дом, его жена Марианна таскала в ведрах гравий с берега озера, чтобы присыпать дорожки. Это привело к повреждению матки, — ее родильного аппарата, как сочувственно выразился пастор из Бад Аусзее, — и сказалось при рождении первого ребенка.

Однако супруги врачей и адвокатов из Вены, надворные советники и сотрудники министерств, как действующие, так и отставные актеры Бургтеатра, отпрыски крупной буржуазии, расхаживающие в кожаных штанах по берегу озера, прибыли в Штирию не затем, чтобы вникать в домашние проблемы Ханса Роберля, не затем, чтобы считаться с гинекологическими болезнями его жены Марианны; нет, такие проблемы возникают и у горожан, с таким же успехом можно было бы остаться в Вене, заказать по своему обыкновению в кафе «Херренхоф» еще чашечку черного кофе, третью или четвертую, и продолжить застольную беседу, понапрасну тратя дорогое время модных гинекологов и психиатров, а то и обсуждая с директором банка возможность получения крупной ссуды с учетом предполагаемого в дальнейшем наследства. Строго говоря, сходные с теми, что у Ханса Роберля, правила и формы жизненной игры, разве что — с более высокими ставками, да и правила посложнее: все запутанней, все непрозрачней, — вроде того, как если бы перенести на современную сцену классический балет, который ставил еще великий Петипа, — в современной постановке сценическая площадка вращается, а смысл балета кружится и как бы исчезает, — и альпийская частушка, бесхитростное четверостишие, призванное обратить внимание крестьянской девушки, которая притворяется спящей, на возможности, какими чревата уже наступившая ночь.

Разумеется, страсть молодого литератора Якоба Татаруги (его отец, доктор Бруно Татаруга, занимается краеведением и унаследовал от родителей летний домик на Грундльзее, именуемый «виллой Татаруга»), любовная склонность молодого человека к Изе, находящейся еще в самом соку супруге одного из советников министерства культуры и образования на Миноритенплац в Вене, страсть, а иначе адюльтер, как это ни странно, вполне можно сравнить с издавна принятыми в здешних краях добрачными отношениями какого-нибудь Ханса Роберля с какой-нибудь местной Марианной. Потому что в обоих случаях речь идет о любви. Клич «Назад, к природе!» давным-давно потонул бы в реве «фиатов», «даймлеров» и «татр», если бы жены врачей и адвокатов, надворных советников и высокопоставленных чиновников из министерств, равно как и актеры Бургтеатра (и выступающие на подмостках, и удалившиеся на покой), да и балующиеся литературой отпрыски крупной буржуазии раз и навсегда не решили, а приняв решение, не поставили бы под ним подпись и печать: и жизнь, и любовь благородных дикарей в штирийских горах разыгрываются по иным, куда как лучшим, более сильным, более чистым, да и более полнокровным правилам, чем наши; с этого нам и нужно брать пример, с этих куда как лучших, более сильных, более чистых, да и более полнокровных правил! Поэтому-то мы и приезжаем в лучшую пору года, с 1 июля по 1 сентября, в эти места, где «пейзаж берет за душу, а люди дивно хороши», если процитировать госпожу Татаругу.

С другой стороны, однако же, всегда наличествует возможность, отправившись в лес по грибы и по ягоды или занимаясь ловлей форели на берегу быстрого Трауна, а то и при каких-нибудь иных, столь же невинных обстоятельствах, неожиданно и не будучи представленным ему заранее, встретить графа Меранского и Кессельштаттского в черных кожаных штанах, расшитых зелеными листьями, в грубошерстной непромокаемой куртке и в шляпе с кисточкой из хвоста лани, с холщовой охотничьей сумкой через плечо, с альпенштоком из орешника в правой руке, — встретить ни с того ни с сего на заросшей травой седловине, между двумя серыми зубчатыми горными вершинами и даже на прогулочной тропе между Бад Аусзее и Грундльзее.

И подумать только: он выглядит в точности, как Ханс Роберль! Встретить господина графа, отец которого еще принимал участие в императорской охоте в Бад Ишле по ту сторону горного перевала Пёч, где и сразил мастерским выстрелом прямо между лопаток великолепнейшего самца косули, — встретить и увидеть, как он исчезает в кустах орешника, или в малиннике, или между горными карликовыми соснами, предварительно успев дружелюбно поздороваться. И княгиню Гогенлоэ тоже можно встретить столь же нечаянно, — правда, кожаные штаны она носит реже, потому что давно уже не девочка, — на ней розово-красная баварская юбочка, короткий зеленый пиджачок «фигаро» с белыми буфами и полосатый национальный фартук поверх всего этого.

И еще тысячу лет могли бы они, сохраняя за собой все титулы и привилегии, переходить в летние месяцы с одного альпийского луга на другой и дружелюбно здороваться при каждой случайной встрече, а интриговать, как принято в этих кругах, лишь в зимние месяцы, при венском дворе. Но зараженные вирусом свободолюбия сыновья профессоров и адвокатов, к которым позже подключился проклятущий Шмёльцер со товарищи, разрушили Священную Римскую империю германской нации, разрушили и другую империю, ставшую прямой наследницей первой, как здешние горняки — каменноугольную соль на солеварне в Бад Аусзее, распустили ее, превратив в жидкую клокочущую массу, и так долго размешивали эту массу своими либеральными мешалками, пока на самое дно не осела соль демократии. И теперь все должны брать эту соль щепотками, и ни одна буханка хлеба по всей республике, от Боденского озера до Нойзидлерзее, — не смеет уклониться от процесса засаливания. В конце концов добрый старый император Франц-Иосиф в своей летней резиденции в Бад Ишле мог бы на какое-то время оттянуть непоправимое несчастье, не окажись он, — упрямясь, как престарелый надворный советник перед отставкой, — настолько самоуверенным: теперь-то, мол, с ним определенно уже не может произойти ничего страшного, каждое лето надо надевать кожаные штаны и непромокаемую шерстяную куртку, штирийскую шляпу с кисточкой из хвоста лани и короткий зеленый пиджак. Его невозможно было уговорить, чтобы он отказался от охоты на оленей, косуль и серн в наряде Ханса Роберля или графа Меранского и Кессельштаттского. Неужели не мог он хоть разок надеть роскошно расшитую одежду венгерского магната или белоснежную, с красной вышивкой, льняную рубаху хорватского крестьянина, отправляясь на очередную охоту? И скольких бы несчастий мы избежали в итоге!

1 ... 23 24 25 26 27 28 29 30 31 ... 101

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Австрийские интерьеры - Вольфганг Фишер бесплатно.

Похожие на Австрийские интерьеры - Вольфганг Фишер книги

Французское завещание - Андрей Макин - Современная проза
Восток есть Восток - Том Бойл - Современная проза
13 причин почему - Джей Эшер - Современная проза
Лисы Аляски - Вольфганг Шрайер - Современная проза
Старая девочка - Владимир Шаров - Современная проза
Вопрос Финклера - Говард Джейкобсон - Современная проза
Другое тело - Милорад Павич - Современная проза
Коллекционная вещь - Тибор Фишер - Современная проза
Против часовой стрелки - Елена Катишонок - Современная проза
Конченые - Катя Гордон - Современная проза

Оставить комментарий