– Мы тут не первый день, но нас она и в расчет принимать не желает, – ворчали они. – Совсем Старшая в людях не разбирается. Давно ль Пятая заявилась, а так к ней липнет.
Да,
Передних колесниц уже свалились сотни,Но задние за ними вслед летят.Нетрудно разобрать, где тракт, где подворотня,Но истине внимать немногие хотят.
Так вот, взял, стало быть, Симэнь к себе Цзиньлянь, поселил ее в дальние покои, в большие палаты, одарил нарядами и драгоценностями, и переживали они ту удивительную пору молодости, когда женщина чарует красотой, а мужчина покоряет доблестью и мощью. Симэня будто клеем приклеили к Цзиньлянь – так неотступно он следовал за ней, исполняя все ее желания. И не проходило дня без утех и наслаждений, но не о том сейчас пойдет речь.
* * *
Расскажем теперь об У Суне. В начале восьмой луны возвратился он в Цинхэ и вручил письмо уездному правителю. Когда правитель убедился, что золото, серебро и драгоценности переданы по назначению, то на радостях одарил У Суна десятью лянами серебра и устроил в его честь угощение, но говорить об этом подробно нет надобности.
Дома У Сун переоделся, переобулся, повязал на голову новую повязку, запер дверь и отправился прямо на Лиловокаменную.
При появлении У Суна соседей даже пот прошиб со страху.
– Вот и нагрянула беда! – приговаривали они. – Тайсуй[184] воротился – дело миром не кончится. Что-то будет!
Очутившись перед домом брата, У Сун отдернул дверную занавеску и шагнул в прихожую. Там он заметил Инъэр. Она сидела в коридоре и сучила нитки.
– Уж не померещилось ли мне? – подумал У Сун и крикнул невестку, но ответа не последовало. Он стал звать брата – снова молчание. – Оглох я что ли? Никого не слышу.
У Сун подошел к Инъэр и заговорил с ней. Испуганная появлением дяди, племянница молчала.
– Где отец с матерью? – допытывался У Сун.
Инъэр залилась слезами, но не проронила ни слова.
Старая Ван по голосу поняла, что прибыл У Сун. Боясь огласки, она бросилась к Инъэр с намерением заговорить зубы богатырю.
У Сун поклоном приветствовал старуху, а потом спросил:
– Куда брат девался? И почему не видать невестки?
– Присаживайтесь, почтенный, – молвила Ван. – Сейчас все расскажу. Как вы отбыли, брат ваш захворал и в четвертой луне помер.
– В какой день умер? От чего? Кто его лечил?
– В двадцатый день ни с того ни с сего начались нестерпимые боли в сердце, дней девять промучался. Всем богам молились, гадателей звали. Каких только снадобий ему не давали! Но ничего не помогло… Так и помер.
– Как же так вот и помер?! Он никогда на сердце не жаловался, – недоумевал У Сун.
– Как вы, начальник, легко рассуждаете! Небо не предупреждает, когда бурю нашлет. С утра человек счастьем наслаждается, а под вечер с горя убивается. Нынче разулся – не знаешь, придется ли завтра обуваться. Коли быть беде, ее не минуешь.
– А где ж его похоронили?
– Как брата вашего не стало, в доме ни медяка не оказалось. А хозяйка, – одно слово, баба! – куда пойдет? Где ей место погребения выбирать?! Спасибо, благодетель солидный отыскался, с покойником знакомство водил, – гроб пожертвовал. Что оставалось делать?! Через три дня состоялся вынос и сожжение…
– Ну, а невестка где ж?
– Невестка – женщина молодая, слабая. Без медяка в кармане перебивалась, а как кончился траур, мать уговорила ее выйти замуж. За приезжего вышла, с ним и уехала. А мне вот чадо свое на шею посадила, кормить-поить наказала до вашего приезда. Вот заботы дала…
Тяжело стало У Суну. Вышел он на улицу и побрел домой. Переодевшись в траур, он наказал солдату купить пеньковую веревку, чтобы препоясаться ею, пару мягких туфель и траурную шапку, а также фруктов, сладостей, ароматных свечей, жертвенных денег и прочие предметы.
В доме брата снова соорудили алтарь усопшего, расставив перед ним жертвенную снедь. На столе были зажжены светильники и благовонные свечи, поставлено вино и закуски, вокруг развешены траурные стяги. На приготовления ушло добрых две стражи.
Когда пробили первую стражу, У Сун возжег благовония, пал ниц и стал причитать:
– Пребудь рядом со мною, душа старшего брата моего! Человек ты был слабый и тщедушный. Как ты скончался, мне неведомо. Но знай, если тебя жестоко обидели и свели в могилу, явись мне во сне. Я отомщу за тебя насильникам.
И У Сун возлил вино, предал огню деньги и жертвенные предметы, затем, рухнув на пол, снова громко зарыдал. Вместе с ним скорбели и зашедшие в дом прохожие и растроганные соседи. Успокоившись, У Сун пригласил воинов и Инъэр разделить с ним поминальную трапезу, потом достал две циновки и велел солдатам укладываться на ночлег в соседней комнате. Инъэр легла в задней, а себе У Сун постлал циновку прямо у жертвенного стола.
Близилась полночь, но У Суну не спалось. Он тяжело вздыхал, ворочался с боку на бок. Солдаты, растянувшись во весь рост, спали как убитые – только храп раздавался. У Сун встал. На столе тускло мерцали свечи. Он сел на циновку и заговорил сам с собой:
– Брат был слабый и хилый. Как он умер?…
Не успел У Сун договорить, как из-под стола налетел порыв холодного ветра.
Только поглядите:
Без плоти и без тени, не мгла и не туман. Кружит как смерч, пронзает до костей. То холодом наскочит, душу леденя. Яркий огонь на жертвенном столе вдруг сник, померк. Едва-едва теплится светильник пред усопшего табличкой. Вдруг взметнулись жертвенные деньги на стене. Погребальный стяг затрепетал, отравленного душу сокрывая.
От леденящего ветра у богатыря волосы встали дыбом. Посмотрел он и видит: из-за стола появилась фигура. Раздался крик:
– О брат мой! Какую страшную я принял смерть!
У Сун не мог разглядеть говорившего, но только он метнулся в его сторону, как холод рассеялся и видение исчезло.
– Странно, – размышлял У Сун, поворачиваясь на циновке. – Сон это или явь? Ведь брат только что собирался мне все рассказать, а я своей ретивостью спугнул его душу. Ей-ей, что-то скрывают от меня о его кончине.
Пробили третью ночную стражу. У Сун обернулся. Солдаты крепко спали. Не по себе стало У Суну. Он ждал рассвета. Чтобы скоротать время, прилег. В пятую ночную стражу запели петухи. Светало. Встали солдаты и принялись греть воду. У Сун умылся и позвал Инъэр. Она осталась домовничать, а У Сун с солдатами отправился порасспросить соседей, как умер его брат и за кого вышла невестка. Соседи прекрасно все знали, да боялись Симэнь Цина и не желали вмешиваться в дело.
– К чему вы, начальник, нас спрашиваете? Тетушка Ван рядом живет, ее лучше спросите. Она вам все расскажет, – говорили они.
А один, поразговорчивей, добавил:
– Лучше всего, начальник, расспросите торговца грушами Юньгэ или следователя Хэ Девятого. Они-то всю подноготную знают.
У Сун пошел разыскивать Юньгэ, но нигде на улице его не было видно. Пострел между тем распродал рис и с пустой корзиной в руке возвращался домой.
– Братец, постой, – окликнул его У Сун.
– Опоздали вы, начальник, – проговорил Юньгэ, узнав У Суна. – Ничего теперь, наверное, не выйдет. Показания я бы дал, если б не старик отец. Ему шестьдесят. Кто кормить будет?
– Пойдем со мной, братец, – предложил У Сун и повел паренька в харчевню.
Они поднялись наверх. У Сун заказал две чашки рису и обратился к Юньгэ:
– Ты, братец, молодец! Такой молодой, а как об отце заботишься! Так и нужно! – он вынул пять лянов серебра мелочью и, протягивая их Юньгэ, продолжал: – На, возьми. Отцу на пропитание годятся. А поможешь мне, еще дам десять лянов. Настоящую торговлю откроешь. Только рассказывай все по порядку. С кем брат не ладил? Кто его загубил? Кто невестку взял? Все говори, ничего не скрывай.
Юньгэ взял серебро, а про себя смекнул: «Этих пяти лянов хватит отцу, пожалуй, месяца на три, а то и на все пять. Этак и в свидетели можно пойти».
– Так слушайте, что я вам скажу, – обратился он к У Суну. – Только тяжело вам будет, начальник!
И Юньгэ рассказал, как он торговал грушами и искал Симэнь Цина, как его избила старая Ван, когда он пытался проникнуть в чайную, как он помог У Чжи уличить любовников, как, наконец, Симэнь Цин ударил У Чжи под самое сердце и тот, пролежав несколько дней с сердечной болью, внезапно умер. Обо всем от начала до конца поведал У Суну уличный торговец.
– Правду ты говоришь? – спросил, выслушав его, У Сун. – Ну, а невестка с кем уехала?
– Ее Симэнь Цин взял. Хотите все до дна вычерпать, сами ее расспросите.
– Глупостей не болтай! – заметил У Сун.
– Глупости?! Да я и на суде то же скажу.
– Ну, если так, то ешь.
Вскоре на столе появились солидные блюда и чашки. Они принялись за еду. У Сун расплатился. Когда они спустились вниз, он наказал Юньгэ:
