быстро. С утра снег идёт. Оденься теплее.
Мужчина встал и вышёл за дверь. Со двора донёсся холодный и промозглый запах скорой зимы. Я прикрыла глаза и легла на спину. Надо сегодня идти в деревню. Если конунг поправился, то пусть завтра же уплывают. Пусть унесут все тревоги за студёное море. Однако ж в сердце тут же кольнуло. Тоскливо стало. И сразу вспомнился Асмунда, который просил уплыть с ним на его родину.
— Вот ещё… — сипло проговорила я в пустоту.
Я не стала больше лежать. Дел много. Печь истопить, горячей каши с грибами да вяленым мясом отведать. Маар вернётся, и ему будет угощение. А ещё травы надобно разобрать по пучкам да развесить. Некогда бока отлёживать.
С такими мыслями, я стала хлопотать по избе. Руки привычно выполняли обычные домашние дела, но мысли были далеко. Занозила правую руку, да прямо в палец глубоко…неужто боги сегодня испытывать меня будут?
Едва подумала об этом, как услышала знакомый голос со двора…сердце сразу быстрее забилось, и вспомнились непривычно теплые и чужие руки Асмунда.
— Вёльва! Это я. Дозволь к дому пройти.
Я наспех вытерла руки о длинную юбку и открыла дверь. Глазам сразу стало непривычно и больно. Снег лёгким покрывалом, укрыл всё вокруг. И на границе камней снова стоял Асмунд Ворон. Только теперь на нём был тёплый вязаный плащ. Я почувствовала, что невольно краснею. В этот плащ он меня укутал тогда, у реки…
— Как к себе домой ходишь, Асмунд Ворон, — хрипло усмехнулась я, стараясь прогнать смущение. — Что приключилось? Неужто, кто ещё болен?
Асмунд не улыбнулся. Взгляд был мрачным. То самое чувство тревоги, снова пошевелилось где-то внутри, сжало нутро холодными пальцами.
— Йорд хочет суда, вёльва. Говорит, что ты его приворожила, в лес завела, да поиграться захотела. А потом искалечила. Мол, мстишь ему за то, что волка твоего он подстрелил по незнанию. Конунг хочет послушать, что ты скажешь, Беляна. Он верит, что та, которая его спасла, не может такого сотворить. Но воины хотят знать правду. И если Йорд докажет свою правоту…
Пока я всё это слушала, то чувство было такое, словно в меня плеснули грязной водой из ушата. Не зря сегодня занозила руку, боги предупредили…
Я нахмурилась.
— Ах, вот как. А что ты думаешь, Асмунд Ворон? Ты просил меня поручиться за твоего родича. И я хотела. А что теперь? Раз Йорд суда хочет, то за то, что он соврал конунгу, и оклеветал меня, ему одна дорога.
— Я знаю.
— И ты не отговорил его? — удивлёно спросила я. — Он же умрёт!
— Ты была права, Беляна. Его не стоило брать с собой… — глухо сказал Асмунд и опустил взгляд. — Я теперь ничего не смогу сделать. Йорд выбрал свой путь.
Я сжала зубы и сложила руки на груди.
— Ну что же. Пусть так и будет. Я правду скажу не таясь. Боги всё видели, и они не станут лгать за меня. Но тогда не надейся, что я смогу спасти Йорда от гнева конунга, Асмунд Ворон.
— Я понимаю, вёльва, — кивнул викинг. — И я не буду держать зла на тебя, за то что ты расскажешь. Конунг просил тебя явиться для честного суда в дом старосты. Я сопровожу тебя.
Я сразу же пожалела, что Маар уже ушёл. Говорила ведь, не ходить. Но делать нечего. Я накинула на себя свой платок, обула валенки, и вышла за порог. Асмунд встретил меня лёгким поклоном и пропустил вперёд.
Мы шли по тихому снежному лесу, и я чувствовала его взгляд на своей спине. И я уже догадывалась, что он попросит меня снова подумать над его словами. Но Асмунд был тих. Он молчал всю дорогу, лишь изредка вздыхал, словно что-то внутри него призывало сказать, что на сердце лежит. Но викинг не осмелился произнести и слова.
Когда мы подошли к дому старосты, то увидели, что за забором столпились люди, что-то высматривали, переговаривались. А потом из толпы выбежала моя мать.
— Беляна!
— Матушка!
— Что случилось? Почему тебя зовут на суд?! Ты ведь ничего не сделала! Спасла их вождя! Так за что…?!
Я положила руки на плечи матери, и она, вздохнув, замолчала.
— Матушка… всё хорошо. Конунг по важному делу меня зовёт. Совет мой нужен.
Я поцеловала маму в щёку и направилась дальше. Меня завидели, и стали расходится. Кто — то зло смотрел на меня, кто — то сдержанно говорил, что викинги тут не хозяева, и судить никого не могут. А кто — то говорил, что я сама виновата.
Асмунд крепко сжал мою руку, и я удивлённо вскинула на него взгляд, но он только расталкивал люд передо мной, чтобы я могла пройти в избу. А когда я оказалась внутри, то в сени сразу вышел староста. Он зыркнул на Асмунда и проговорил.
— Искали тебя, воин. Твой вождь ждёт от тебя слова.
Асмунд кивнул и, сняв плащ, прошёл в горницу.
Староста Третьяк перевёл взгляд на меня и помрачнел. Что камень стал его взгляд.
— Чего натворить успела?!
Я удивлённо вскинула брови.
— Почто обо мне, думаете плохо, дед Третьяк? Знаете ведь, что я ничего плохого не делала.
Староста недобро хмыкнул.
— А люди болтать, горазды всякое и иногда правду говорят. Воин тот заморский гуторит, что ты его мстила за волка своего. И что сманила его в лес за собою, пообещав красу свою девичью показать.
Я поняла, что начинаю сжимать зубы от гнева. Третьяк заметил мой взгляд и как — то сразу поубавил пыл.
— Ну…ну будет тебе! Говорю ж, люди всякое болтают. Да только теперь ответ придётся держать. И правду всю сказать.
— А мне бояться нечего, — мрачно бросила я, — боги свидетели, что я спасала себя в тот день, и никому худого не желала.
Третьяк пожал плечами и прошептал, чтобы слышала только я.
— А ежели они своего побратима прямо тут решат казнить за лживые наветы? Не будет ли потом беды от них? Осерчают, что простая баба оказалась права, а их воин в земле лежит, да кровью обливается. Слушай Беляна, не кликала бы ты беду на наши головы…
Я аж задохнулась. Но старик говорил серьёзно.
— И что ж мне делать? Соврать перед ликом богов, что я виновна?
— Я не прошу соврать, — уклончиво проговорил староста. — Я прошу… не говорить всё как есть. Ну что б и тебя не было за что наказывать, и что б воина этого не тронули…
— Не понимаете, что просите, дед Третьяк…
Староста взял меня под руку и
