Глава 5
От Валерии Рудольфовны я вышла с ворохом информации. Почтенный администратор старейшего тарасовского Дома культуры поведала мне много занятного, но не все из этого было полезным. Конечно, я еще переслушаю вечером запись, сделаю заметки; частенько бывает, что некоторые нужные мелочи цепляют слух уже при повторной прослушке.
Пока что надо было определиться со следующим направлением моего разыскного маршрута. Самым очевидным было прямо сегодня съездить в Запокровское, на малую родину Елены Дорошевич.
По словам Валерии Рудольфовны, после своего смещения с поста администратора Елена не осталась не то что в Доме культуры – вообще в Тарасове. Даже при экономических условиях и уровне безработицы того времени. Ей, с ее опытом, предлагали должности и в центральном, и в других Домах культуры. Не администраторские, пожиже.
Но пост секретаря или методиста Елену не устроил («Да уж, с чего бы!» – фыркнула в этом месте рассказа Коневец, мол, после администраторской-то должности); в центральном же Доме в то время происходила изрядная реорганизация. Коневец с невиннейшим видом заверяла меня, что Елена Марковна ушла по собственному желанию. Мол, совершенно ей не нравилось, как пошли дела.
– Характер у нее под конец совсем испортился, – вздыхала Валерия Рудольфовна, – что ни говори, а работу свою она делать умела. Везде бы приняли. Да и возраст гибкий, в тридцать пять-то еще вполне можно что-то новое освоить. Но вот характер… Да…
– В смысле – испортился? – уточнила я.
На этом моменте я прямо-таки воочию узрела на лице Валерии Рудольфовны желание от души плеснуть дегтя, вымарать соперницу. Но, к ее чести, Коневец справилась с собой.
– Злая стала, угрюмая и подозрительная. Один раз – только один раз, Евгения, заметьте! – явилась на работу подшофе. Мы с ней даже немного, мхм, повздорили… после чего она и уволилась. – Администратор нервно поелозила губами, как если бы хотела ровнее распределить нанесенную помаду. – Да уж… Каюсь, я воспользовалась предлогом, накатала жалобу. И вот после этого она и уволилась. Я от знакомых кадровиков из других Домов культуры знала, что были предложения. Я даже сама рекомендовала ее кое-куда, чувствовала некоторую вину. Потом перестала. Она после увольнения подстерегла меня как-то раз после работы, высказала все, что думает. Говорила, что рада, что теперь может не молчать и не соблюдать приличия.
После этого, по словам госпожи администратора, у них приключился один инцидент. Так, сущий пустяк: был взломан подвал. Совершенно неизвестно зачем. Хранили там старую рухлядь, используемую время от времени в любительских театральных постановках. Кому, скажите на милость, этакое понадобится?
И все же одна вещь из груды этого хлама – разваленной мебели, подъеденных молью занавесов и облезлых, подновляемых время от времени разрисованных фанерных задников… короче, пропал маленький дээспэшный шкафчик, напольный. Или, скорее, очень низенький комодик. Такой же убогий, как и все остальное. Валерия Рудольфовна, вынужденная по администраторскому долгу присутствовать при осмотре места преступления, отметила этот факт просто от удивления: вот же, понадобился кому-то… С другой стороны, времена были такие, может, и правда, кому пригодилось это страшилище.
Про инцидент девяностого года я выспросила все, что только смогла, пока моя визави не начала перечислять по второму кругу особо приметные детали. Тогда я поняла, что пора закругляться.
И, уже сидя в суши-шопе близ Дома культуры, подвела первые итоги услышанному.
Итак, у Елены Марковны появился кавалер. Это отметили все работники Дома культуры. В милиции этот факт тоже заценили: показания нескольких свидетелей четко указывали на мужчину, с которым Елену Марковну не раз видели неподалеку от места ее работы. Никто не знал, как видный кавалер прозывается. А уж такие подробности, как род занятий или место проживания… нет. Никто ничего, и сама молчок, как говаривал один мой знакомый из полицейских кругов.
Зато потом, когда на имя Елены пришла официальная допросная бумажка, то бишь повестка – в милицию, для дачи показаний, а потом и подозрение в соучастии наклюнулось…
По выражению притомившейся от неприятных воспоминаний Коневец, все знали все. То бишь слухи пошли нешуточные. Но Елена Марковна держалась кремень-бабой; особо вдохновенных сплетниц и болтунов не стеснялась осаживать, а то и гадости подстраивать для острастки и профилактики.
Всего допросов было не то два, не то три. Я отметила себе отдельно: ежели статья в «Вестях Тарасова» окажется малоинформативна, дерну за свои ниточки в полицейских кругах, попрошу копии допросов.
Валерия Рудольфовна не знала о содержании допросов. И статью в «Вестях Тарасова» помнила плохо. Вроде бы от Дорошевич отстали не потому, что она отрицала свою связь с грабителем. А потому, что убедились: была она для него только любовницей, в дела свои он ее не включал и не посвящал. А видного рыжего мужика после первой же повестки из жизни Елены Марковны как ветром сдуло.
Во всяком случае, так утверждала Валерия Рудольфовна. У дверей Дома культуры Елену больше никто не ждал, не встречал. Да и сама Дорошевич как-то раз при всем честном коллективе дала слабину. И впала в такую истерику с достойными любого бразильского сериала стенаниями, слезами и заламываниями рук, что ей моментально простили все. Шепотки умолкли; любая сотрудница ДК, вплоть до уборщицы бабНины, считала нужным подбодрить-утешить-подставить-плечо и да, Леночка, все мужики сво…
Любезно проявляли снисхождение от того, что гордая, сильная Елена очутилась в навозе по самую макушку.
После этого, как заявила Коневец, характер у нее и начал портиться. И деятельность ее стала беспокойнее, бестолковее. К примеру, на одном из заседаний коллектива Дорошевич сразилась и победила в споре о той самой «рухляди» – тогда еще нестыдном театральном реквизите. Доказала, что хлам этот хорошо бы списать, а пока не списали – хранить в подвале. Странно, что она, такая целеустремленная и практичная, стала тратить на это силы: хламу было неплохо и в кладовой при актовом зале.
– Но вот, – сказала на это Валерия Рудольфовна, – тогда еще мало времени прошло с тех допросов, со статьи той. Решили не давить, не спорить и уступили.
О том, что она собралась обратно в Запокровское, бросая все еще перспективный Тарасов, Коневец узнала от самой Елены Марковны. Весть о возвращении была самым безобидным, что Дорошевич, вновь изрядно поддатая, сообщила бывшей коллеге. В тот
