можем остановиться в одном из пустых домов, — сказал Царёв. — Кажется, на той стороне поля я видел верхушки тына.
Идея была в целом здравая, и потому мы пошли по грунтовке посреди заросшего сорняками и дикими цветами поля. Между двумя колеями оставалась полоса травы, в которой стрекотали кузнечики, провожая закатное солнце.
— Никогда к этому не привыкну, — Иван остановился, глядя на обугленные остовы домов. — Это продолжается уже тысячу лет, но в последние три века мы здорово били их по зубам, перехватывая на рубежах… И едва мы показали слабину — они ринулись грабить.
— Башибузуки?
— Башибузуки, басмачи, хунхузы и прочие… Шеф, знаете какой у меня любимый имперский парадокс? Мы стали самой большой страной в мире не ведя ни одной захватнической войны. Просто мы били в ответ так, что живые враги завидовали мёртвым, а потом приходили на их землю, и превращали их детей в имперцев.
— Не считая Эвксинской и Великой войн, да?
— Это уже второй парадокс. Империю победить не может никто. Только сама Империя.
Всё это было так многозначительно и высокопарно, и совершено не соответствовало тому, чем мы занимались. Бродя среди пепелища, головешек и обугленного хлама в сумерках, мы пытались понять, где всё-таки найти пристанище.
— Взгляните! — Царёв махнул рукой в сторону какой-то хозяйственной постройки. — Там, кажется, целая крыша.
Действительно, какой-то рачительный хозяин обшил кровлю стоящей на отшибе конюшни дорогущей жестью, что и спасло ее от воздействия стихии и времени. Стены тоже почти не пострадали, только прохудились некоторые доски, но от ветра всё равно защищали сносно.
Мы выбросили наружу всякий мусор и лошадиные кости, нарубили для постелей ветвей с выросших тут молодых плодовых деревьев, чтобы не лежать на голой земле. Царёв побежал куда-то сломя голову, а потом вернулся с охапкой сена:
— Там в стороне целый стожок! И как только его не сожгли?
Мы носили сено и собирали обгорелые брёвна, доски и головешки для костра уже под порывами свежего ветра, какой бывает перед дождем. Быстро темнело. Сверкнула первая молния.
— Сейчас как даст! — восхищенно проговорил Иван, стоя в дверях конюшни и глядя вверх.
Гром зарокотал сначала негромко, а потом — в полный голос, яростно, разрывая небеса на части.
* * *
— Шеф,— Царёв помешивал в котелке над огнем похлебку, хотя особой необходимости в этом не было. — Что мне делать?
Наконец-то он созрел. Не то чтобы я ждал этого разговора, но где-то в душе обрадовался ему. Если бы история с обворожительной Анастасией Порфирьевной осталась для него всего лишь приятным приключением — это кое-что сказало бы мне о его натуре. Это кое-что не слишком нравилось мне в людях. Я всю дорогу видел, что он мучается, и переживает. Несколько раз Иван уже намеревался начать этот разговор, но в последний момент отступал. А я и не думал настаивать.
— Как я теперь взгляну в глаза Ясмин? Я предал ее? Мне что, теперь — не ехать в Шемахань? И как быть с Настей? Я ведь теперь должен… Эх! — он схватился руками за голову.
А ложку выпустил, и она утонула в котелке. Зараза. Теперь доставать ее — целая история!
— Шеф, что бы вы сделали на моем месте?
Перед моими глазами встал образ игривой девушки Джози. Пожалуй, я был на его месте, но… Но тогда я путешествовал совсем с другой целью, и ничего романтичного и возвышенного в достижении этой цели не было. Пожар, стихийное бедствие, паника — вот результат моего вояжа по океаническому побережью Федерации. Гертон, Лисс, Дагон — их жители растерзали бы меня на части, если бы узнали, что я приложил руку ко всем ужасам и невзгодам, которые они пережили.
Но Джози — не Анастасия Порфирьевна. Она не кормила меня блинами, а натравила местную шпану, а потом притащила на вербовочный пункт, откуда я едва сбежал. И никого, похожего на Ясмин у меня и в помине не было.
Лиза? Тогда я бежал от нее, а не к ней.
— Я не на твоем месте, Ваня. Одно скажу точно — вряд ли Ясмин виновата в том, что произошло.
— Конечно, не виновата! — вскинулся он. — Причем тут она?
— Вот именно. Причем тут она? Почему из-за твоей слабости, из-за желания получить сиюминутное удовольствие и почувствовать себя мужчиной должна мучиться Ясмин? Ты ведь обещал приехать за ней, ни смотря ни на что, а теперь — за твои грехи страдать будет она?
— Я не думал об этом в таком ключе… — мои слова явно задели Царёва. Его лицо горело. — Но что я могу сделать? Рассказать ей всё и пусть она решает?
— Вань, ты меня не слушал? Ты хочешь, чтобы она страдала?
— Черт… И что — молчать?
— Молчать. И решить, что для тебя является приемлемым, а что — нет. Для меня — неприемлемо быть с женщиной и не любить её. Можно ли любить двоих сразу? Понятия не имею. Никогда не пробовал и пробовать не собираюсь. Но это вовсе не значит, что я имею право навязывать свои жизненные правила тебе, или кому-то ещё. Ты сам решай. Тебе вообще на роду написано — решать.
Он помолчал немного, а потом сказал:
— Значит, извлечь урок и никогда больше так не делать?
Я пожал плечами:
— По мне так это лучший выход. По крайней мере — до встречи с твоей Ясмин. Там уж вы решите, кем друг другу приходитесь — друзьями, влюбленными, или просто — случайными людьми с общими интересами.
— Вы говорите не так, как другие лейб-гвардейцы. Они гордятся своими успехами среди дам…
— Так и лейб-гвардеец из меня липовый.
— Да-да, шеф, и офицер вы по воле случая, а не по призванию или велению сердца, мы об этом уже говорили… По воле случая — вся грудь в крестах, за плечами — генеральское звание… Совершенно точно — вы достигли бы больших успехов будучи преподавателем в гимназии.
Это что, он пытался надо мной подтрунивать? Над самим руководителем экспедиции, доктором Сергеем Бозкуртовичем Волковым?
— А знаешь, Ваня, — прищурился ехидно я. — В этом твоем адюльтере с Анастасией свет Порфирьевной есть один безусловно положительный нюанс!
Он даже подобрался:
— В каком это смысле? Какой еще «нюанс»?
— Не оконфузишься теперь в
