Но война черным крылом опять нагнала страшную тень...
В июне сорок первого Леонтия призвали в Красную Армию. Таким образом ему опять довелось побывать на родине, в России, освобождая ее от коричневой нечисти, - проехать по ней, пройти, проползти... И вот сейчас он лежит на западных рубежах этой дорогой земли, любуясь красотами природы, вдыхая родные запахи, слушая знакомые звуки...
...Загудели самолеты. Звезды на крыльях, - наши. С востока на запад. На душе полегчало. Значит, будем дома. Скоро ли?.. Уже не так важно. Главное выжить.
Под небесный шум, как видения, с двух сторон дороги одновременно вынырнули два мотоцикла с колясками. Остановились на значительном отдалении друг от друга, сразу же заглушили двигатели. Экипажи, - по два немца, помахали друг другу руками, пожестикулировали, рты на замках. Двинулись, с автоматами наперевес, в сторону гряды холмов, за которыми - мост, где уже вовсю работали (отчетливо слышался стук топоров и "вжики" пил) саперы. Пройти немцам до цели оставалось шагов по полтораста.
Так получилось, что Леонтий оказался посредине, на равном расстоянии от каждого из мотоциклов. Если бы немцы появились в одном месте, то Леонтий спокойно бы отошел к мосту, и далее все развивалось бы согласно предположениям лейтенанта. Но сейчас это сделать невозможно: уходя в сторону от одной пары немцев, непременно становишься заметным для другой. Он разглядел на одном из мотоциклов пулемет, а на другом, в коляске, - зеленые ящики (возможно, взрывчатка).
Оставалось одно: немедленно вступать в перестрелку с немцами, чтобы саперы, услышав выстрелы, успели скрыться в лесопосадке, занять удобную оборону. В таком случае подразделение уцелеет, а вот мост - вряд ли: если даже немцы, увидевшие саперную группу без охранения, и уедут, то затем непременно вернутся хотя бы с взводом автоматчиков. Тогда, вытеснив наших бойцов от берега, дорвут мост и, таким образом, расстроят планы наступления на этом участке. Но выбирать уже некогда: хотя бы сами тридцать хлопцев в живых останутся, домой вернуться, даст Бог. Ну, не тридцать, а двадцать девять, - за вычетом его, Леонтия, чего уж там, - четыре "шмайсера" против одной винтовки...
Конечно, можно вжаться в дно окопа, затихнуть мышью, тогда - "один из тридцати"..., - так не думал Леонтий, потому что уверенно брал на мушку ближнего немца. Хлопнул выстрел, немец споткнулся, на секунду замер на четвереньках, затем завалился набок. Леонтий прыгнул к другому краю окопа, прицелился в одну из залегших фигур, выстрелил, таким образом уже окончательно обнаружив свое местоположение. Застрочили автоматы, засвистели пули, над головой поднялась пыль. В это время пришла мысль о том, что все еще может повернуться, как надо: немцы отступят к мотоциклам и уедут восвояси, не получив информации о том, что делается за холмами. Для этого нужно вывести из строя хотя бы еще одного немца, желательно с другого мотоцикла. Из положения лежа этого сделать невозможно: мешает бруствер, ограничивая обзор, и немцы, конечно, залегли, попрятав туловища за холмиками. К тому же, высунуться для выстрела из-за огня просто невозможно. Леонтий мелко перекрестился, передернул затвор, приладил приклад в плечу, чтобы потом не терять секунду, сориентировал винтовку в сторону, где сейчас предположительно находились немцы, и в таком положении пружинисто вскочил. "Эх, мать вашу сто чертей!.." Он выстрелил, в это время с противоположного боку по его окопу прошла длинная очередь...
Его отбросило на дно окопа. Глаза засыпало пылью. В это время грянули несколько дружных винтовочных залпов. Леонтий понял, в чем дело. Ай да командир! Видимо, оценив верно ситуацию, - идя на подмогу, но уже явно не успевая, - лейтенант по ходу скомандовал залпы в воздух, чтобы хотя бы таким образом помочь Леонтию, - испугать немцев: много нас, идем на поддержку! В дополнение грянуло с реки мощное "ура!" Потом затарахтели мотоциклы и через минуту это тарахтенье сошло на нет. Еще через некоторое время над Леонтием склонился лейтенант...
...Это было не первое и не последнее ранение Леонтия, солдата-победителя, дошедшего до Берлина. В том бою он оказался боком к строке автоматной очереди, точно между двух немецких пуль, которые оставили на его теле две рваные канавы - на спине и на груди. Пуля, что прошла над сердцем, разрезала, как ножом, письма и фотографии - их половинки, как память о войне, а может быть о Божьей помощи, долго хранила семья.
ХОХЛЫ ПОЗОРНЫЕ
Пангоды - большой даже по современным меркам северный поселок. Основа жизни - газовое месторождение "Медвежье", которое в свое время осваивал весь Советский Союз. Впрочем, некоторые регионы в освоении лидировали, поэтому со временем сложились определенные пропорции преобладающих, в количественном смысле, национальностей в составе местного населения: русские, украинцы, татары (затем, во времена рыночного начала, прибавились азербайджанцы). Однако последние годы смутили прежнюю пропорциональную гармонию, отчетливую и понятную, прибавив в названный ассортимент разнообразнейшего народу со всех просторов некогда единой страны, "бессистемно" ринувшегося на российские севера в поисках лучшей доли. Самый действенный способ зреть этот "интернационал" - посетить переговорный пункт, где можно услышать всякую речь, экзотические названия городов и весей, а также, в минуты ностальгического минора, легко найти земляка и спросить, не знакомясь: "Вы давно оттуда? Ну, как там?.."
...Вечером - льготный тариф. Поэтому к полуночи в переговорном пункте, в дневное время пустынном, толкутся человек пятнадцать-двадцать. Сегодня то же самое. Делаю заказ. "Ждите". Жду. Рассматриваю все, что вокруг.
В широких окнах - привычное для северного марта: зима. Надоевший к весеннему месяцу пейзаж. В этом конкретном окне - лишь часть его: освещенная ртутными фонарями улица, белизна накатанного снега, черные остовы невысоких зданий, из которых выделяется угрюмая котельная, упирающаяся трубой в подчеркнутую искусственным светом вечную темень. Картину локальности и отдаленности от цивилизации поселкового мирка оживляют подъезжающие и паркующиеся возле переговорного пункта легковые машины.
Заходят несколько азербайджанцев, им некогда (бизнесмены), они не ждут "по льготному", пытаются дозвониться из таксофона. Раньше их смуглой братии здесь было мало, и они при этом разговаривали громко, не обращая внимания на окружающих, заполняя любое помещение гортанной речью. Сейчас их много, но ведут они себя гораздо тише, они стали как все.
В углу слышна скороговорка малоросской речи. Это вполголоса, несколько стесняясь того, что им нужно пообщаться на своем языке, - который здесь уже давно не в ходу, даже среди этнических украинцев, вырастивших на Севере вполне русских детей, - разговаривают граждане Украины, вахтовики, - самая бесправная часть населения нынешнего Севера.
"Скажите, а код Ташкента не изменился?" - это спрашивает у телефонистки молодой высокий блондин. Характерный выговор русских слов в "восточном" оформлении, несколько похожий на классический жаргон "новых русских", выдает в нем уроженца солнечного Узбекистана с далеко не тюркской фамилией: например, Иванов или Коваленко.
По таксофону, аппарат которого висит не в кабинке, а прямо в зале, звонит на родину молодой татарин, поздравляет девушку, нежно называет татарское имя, сложное для запоминания, но, в том числе и по этой причине, необычайно певучее. Отвернувшись от всех, насколько возможно, он глушит голос и, втягивая голову в плечи, бережно прикрывает телом то далекое и одновременно близкое для него имя, которое произносит.
Обрывки объявлений из скрипучего динамика: Омск... Молдова...Чувашия... Москва.
По ногам веет холодом: люди заходят и выходят. Из проема двери, вместе с клубами морозного пара, с удовольствием отряхиваясь, в зал ожидания вплывает огромная рыжая псина. За ней неверной походкой появляется невысокий мужичишка, критически оглядывает зал и со словами "Майкл, ко мне!.." вонзается задом в свободное кресло. К окошку проходят две дамы, очень похожие одна на другую. По обрывкам фраз становится понятно, что одна из них является женой пьяного мужичка, другая, несложно вычислить, - сестрой жены.
- Хохлы позорные, - вздыхая, говорит пьяный мужичок, ни к кому не обращаясь, видимо завершая монолог, начатый еще на улице, а может быть и того раньше. - Проиграли...
- Не знаю, кто там у вас что проиграл, но собаку вы, пожалуйста, уберите.
Последние слова принадлежат крупной, вызывающе интеллигентной даме в лебяжьей шапке и норковой шубе, которая оказалась сидящей по правую руку от мужичка и которая сейчас, насколько возможно, старательно от него отстранилась.
Мужичок повернулся на голос, видимо обдал соседку острыми запахами, так что она, надув щеки, показывая, что ей трудно дышать, отвернулась.
- А вы что, животных не любите? Вы здесь, на Севере, наверное, очень недавно. Интеллигенция... А раньше, между прочим, здесь собак было - как людей. В столовых, на почте, в аэропорту - одни собаки. Ик!.. И хохлы.
