— Ну, проходи, — солидный Иван Викторович ответил на рукопожатие и посторонился, пропуская Сергея в комнату.
Аня хлопотала над угощением. Несмотря на синтетическое происхождение компонентов современного чая, входившего в перечень поставляемого на Марс продовольствия, она умела приготовить его так, что вкус и аромат выходили с этаким привкусом старины. Сергей понятия не имел, как девушка ухитрялась. Хотя тут скорее дело было в любви, а не в продуктах. Отец опустился в крохотное кресло, Ефремов занял стул.
— Ну, давай знакомиться, что ли, — добродушно предложил Смирнов-отец. — Иван Викторович я.
— Сергей.
— Лихо, — почему-то усмехнулся Иван Викторович. — Где работаешь-то?
— В геолого-спасательной, летчиком, — Сергей невольно попытался искоса глянуть на Анну, хлопотавшую у низкого столика. Ему казалось маловероятным, что девушка ничего не рассказывала родителю. Значит, тот его «щупал» предварительными беседами. Суровый, похоже, дядя.
— Лихо, — повторил отец и откинулся на спинку кресла. — А я на шахте. Спасаешь наших, значит?
— Бывает иногда, — кивнул Сергей.
— Хорошее дело. Сам-то откуда?
— Из Ефремова, из России.
— Учился там?
— Ага.
Анна закончила, наконец, с чаем и угощением. Девушка подвинула к беседовавшим мужчинам столик, легонько толкнув подвижный предмет мебилировки в их сторону. Едва слышно шурша, стол с трапезой остановился прямо между Сергеем и Иваном Викторовичем. Последний солидно взял чашку и отпил чаю. Последовавший его примеру Ефремов едва не заорал в голос, когда чистый кипяток полился внутрь, обжигая язык и небо. Титаническим усилием проглотив этот сгусток кипящей магмы, молодой человек с некоторой поспешностью, не укрывшейся от взгляда Ани, взялся за закуски.
— Люблю горячий хлебать, — пояснил Иван Викторович.
Дальше, к счастью, общение продолжилось без эксцессов и обернулось весьма приятным времяпрепровождением. Смирнов-отец работал в марсианской горнодобывающей промышленности, постоянно перемещался по планете и редко виделся с дочерью. Несколько дней в Титове стали для него почти отпуском. Несмотря на внушительный вид и пристрастие к шпарившему чаю, собеседником мужчина оказался интересным. Пробеседовав где-то с полчаса, они с Сергеем поняли, что симпатичны друг другу. Иван Викторович уважительно отзывался о спасателях, чья помощь сильно пригождалась его подчиненным и коллегам. Ефремов признался, что плохо представляет всю сложность работы по добыче ископаемых, но прекрасно знает, как важны для человечества добываемые на Марсе богатства. Сразу после этого молодого человека понесло, как несло его каждый раз, стоило лишь затронуть «большие» темы. Аня, участвовавшая в разговоре лишь номинально, как и всегда в силу склонности больше думать, чем говорить, лишь улыбалась. А Сергей, оседлав любимого конька, не унимался.
— И ведь все-таки, как это здорово – то, что мы сейчас сидим как дома, а на самом деле – на другой планете. Вы ведь должны представлять себе, Иван Викторович, в какое грандиозное время мы живем.
— Ну так, — загадочно усмехался Смирнов.
— Ведь это же прорыв. Всего сто лет назад, вот в это же самое десятилетие, мы всего-то вырвались на орбиту. А потом вообще сидели, как не знаю кто…
— Ну так.
— Это же прорыв прорывов! Я вот хожу каждый день и радуюсь.
— И хорошо, и молодец.
— Еще отец мой не поверил бы, если бы кто сказал, что сын будет по Марсу летать. А вот я летаю.
— Угу.
Сергей с упоением рассказывал все то, что крутилось в уме каждый день, пока он разглядывал окружающую его кипящую, бурлящую энергией жизнь и поражался необычности ее обычности. Смирнов-отец слушал и дружелюбно поддакивал. Чай, заваренный трижды, кончался. Наконец, Аня, собрав чашки и тарелки, толкнула столик в сторону крохотной кухоньки и пообещала скоро вернуться. Иван Викторович поерзал в кресле и сложил руки на животе.
— Хороший ты парень, Сережа.
— Это почему?
— Говоришь потому что хорошо. Без истерики.
— Ну…
— Пока Аньки нет, скажи – представляться пришел по форме?
— Э…
— А то не видно, — Смирнов усмехнулся. — Да не переживай, вижу, вижу.
— Кхм…
Сергей понял, что подошел тот самый момент, приближение которого заставляло поджиматься диафрагму. Совсем как во время маневров при полете.
В Анну он влюбился давно, сразу по прибытии в Титов. Красивая молодая сотрудница одной из научных лабораторий не могла не поразить молодого летчика в самое сердце уже потому, что была блондинкой – любимый цвет волос. Оказавшись умной, развитой и обезоруживающе милой, Смирнова-дочь прочно опутала сердце молодого человека нитями влюбленности.
Ухаживания проходили на каком-то слегка подсознательном уровне, как бы странно ни звучала эта фраза. Они с Аней виделись, гуляли, разговаривали. Он дарил ей всяческие безделушки, одалживал продукты, когда случалась небольшая нехватка перед следующим завозом. Анна любила говорить с ним о развитии марсианских городов и только изредка переходила на людей. И это несмотря на то, что девушка работала с людьми в своей строгой лаборатории. Она вообще казалась закрытым человеком, что огорчало и распаляло Сергея. Важным шагом в попытке сделать отношения серьезней должен был стать визит к отцу, приехавшему в гости. И отец сразу раскусил намерения «жениха».
— Если тебе интересно мое мнение, а хрена бы тебе оно было не интересно, — продолжил Иван Викторович. — То я не против. Только ты не вздумай мою дочку обижать.
— Э… — Сергей замялся, думая, что бы такого уместного сказать. — Да как-то и в мыслях не было.
— Вот и продолжай в том же духе.
Аня вернулась, убрав посуду, и присела с мужчинами, готовая продолжить дружескую беседу. Однако отец молчал, затягивая паузу, а Сергей чувствовал себя несколько неловко под понимающим взглядом родителя объекта его воздыханий. Эта неловкость явно забавляла Ивана Викторовича, заставляя лукавые огоньки плясать в прищуренных глазах. Наконец, отец заговорил:
— Смешные вы, молодежь.
— Почему это смешные, пап? — потешно нахмурилась Аня.
— Потому что вы совсем как дети. На нас непохожи.
— Чем непохожи? — спросил Сергей.
— Да знаешь… всем, Сережка, — Смирнов зачем-то поерзал в кресле. — Ты кем в детстве стать мечтал?
— В детстве? — не ожидавший вопроса Ефремов задумался. — Хм… Да, наверное, летчиком и мечтал.
— Ага. Анька моя вон тоже мечтала наукой заниматься. А знаешь, кем я мечтал стать, когда мне было семь лет?
— Кем?
— А никем. Я никем не мечтал стать. Вообще.
— Это… как? — Ефремов непонимающе сдвинул брови.
— А вот так. Я никем не хотел быть. Потому что никем нельзя было стать.
— Все равно не понимаю.
Иван Викторович вновь водрузил руки на живот и чуть хитровато глянул на дочь. Та понимающе подняла брови, улыбаясь. Отец заговорил снова:
— Да вот, Сережа, знаешь… Ты ведь родился уже тогда, когда история вдруг снова оказалась бесконечной. Вас учат этому в школах-то? А я ровесник века. Даже чуть постарше. Ты как, в семье родился? А меня мамка одна родила. Она тогда специально залетела, хотела богатого мужика окрутить, да не вышло, а с абортом было поздно. Ну, хотела в детдом отдать, только бабушка с дедом не позволили. Рос я, рос, и никем не хотел быть. Нет, вру, в самом детстве мысли были. Сначала бандитом, преступником, но это быстро кончилось. Преступники тогда были самыми богатыми людьми, уважали их. Чего хмыкаешь, Сережа, не хмыкай. Уважали. Даже мои дед с бабушкой. Потом захотелось стать чиновником. И ничего это не смешно. Знаешь, какие открывались перспективы? О-го-го! Только никому я там не был нужен. Учился в школе. Ну, учился – это сильно сказано. Выучиться, как следует, не получилось – пошел работать. Работал там, сям. И все равно никем не хотел быть.
— Да как же это так?
— А вот так. Я не быть хотел. Я хотел иметь. Это вот ты сейчас радуешься возможности летать. А я тогда очень хотел ездить. На машине. Чтобы красивая и дорогая. Потому что престижно, завидовать будут. Хотя до работы мне было десять минут пешком. И жену я тоже хотел, красивую и всяко разно. Потому что престижно. Только не сразу. Сначала я вообще женщин хотел… не так, как сейчас хотят. Не при дочке рассказывать. Ну и, собственно говоря, чтобы много иметь, я начал воровать.
— Воровать?
— Воровать, воровать. Вор я, Сережа.
Ефремов удивленно моргнул, глядя на крупного мужчину, только что признавшегося в позорном и чудовищном поступке. Смирнов-отец продолжал сидеть в уютной позе и хитровато улыбаться.
— Только в тюрьме я не сидел. Не поймали меня. Сопел себе в две дырочки. А потом наступило новое время. Я был еще молодой, окунулся с головой. Помотало меня – ох! Рассказывать долго. Как поперло всю планету, так и я следом.
