Ли поставила кейс у столика рядом с дверью и пошла осмотреть выставку.
Центром экспозиции оказался черно белый портрет чрезвычайно эффектной модели. Красота ее была столь необычной, что Ли просто потянуло к снимку. Молодая женщина сидела одна, в тени, в задумчивой позе, ноги подобраны, взгляд устремлен в пространство. Картина была пронизана чувством одиночества. Тона были блеклыми, но красивыми, а сама фотография пульсировала от невысказанной тоски. Глядя на снимок, Ли ощутила тяжесть в груди, давящую на сердце печаль. Она реагировала на это изображение так, словно сфотографировали ее. Или кого то из ее знакомых.
Она не могла вообразить, чтобы человек, создавший работы такой глубины и силы, мог отнять жизнь у женщины. Ведь он постиг ее душу. Ли потянулась к золотому колечку в ухе, но спохватилась и вместо этого поправила подплечник. Она поняла, что Монтерой движут интересы художника, но что, если он захотел чего то большего, чем обнажить души своих моделей? Что, если он пожелал всецело обладать ими?
Мужчины, патологически одержимые контролем, будучи отвергнуты женщиной, нередко реагируют жестоко, и виды этой жестокости бывают символичны. Вполне можно было предположить, что он расположил безжизненное тело Дженифер в той же самой беззащитной позе, в какой сфотографировал ее, таким образом создавая иллюзию, что она по прежнему принадлежит ему.
Ли резко обернулась, ей как будто что то послышалось. Приглушенный плач? От вестибюля отходило несколько коридоров. Один из них, тускло освещенный рассеянным светом, как будто вел в саму студию. Хотя Ли испытывала все большую неловкость оттого, что ходит тут незваной гостьей, она прошла до конца коридора, слыша постукивание своих невысоких каблуков по черной плитке. Коридор заканчивался похожим на пещеру помещением со световыми люками в потолке и деревянным полом.
Комната была погружена в тень, разглядеть ее было трудно, но Ли смогла различить лампы, ширмы и другое оборудование. Помещение было уставлено множеством зеркал и отражающих поверхностей, как для съемок. По периметру студии высокие панели из черного пластика создавали ощущение уединенности, а в одном месте пробивался сквозь щель между панелями мягкий голубоватый свет. Услышав тихий разговор, Ли осторожно приблизилась. С того места, где находилась Ли, казалось, что Ник Монтера стоит на полу на одном колене, но больше ничего видно не было. Она подошла поближе к щели, и, когда поле ее зрения расширилось, ее взору предстала сцена невероятной интимности. Только слепящий белый свет и ширмы рефлекторы подсказали ей, что идет съемка.
Ник действительно стоял на колене рядом с низкой скамьей, на которой сидела модель, молодая женщина, босая, завернутая в не по размеру большой мужской махровый халат. Она была явно расстроена, а он ее успокаивал. Его голос звучал мягко, отечески, и наконец он привлек ее в свои объятия, усмиряя ее приглушенные рыдания с сочувствием, поистине трогательным. Ли редко наблюдала в мужчинах такую чувствительность и никогда не испытывала на себе такой нежности сама. Отец бросил мать Ли ради другой женщины, когда самой Ли было два года. Она знала Дрю Раппапорта по его фотографиям и немного сверх того. Мать с явной озлобленностью сказала ей, что ее отец был редким мерзавцем, слишком одержимым жаждой странствий, чтобы навьючить себя таким багажом, как маленький ребенок. Поэтому Ли иногда думала, что, может, он ушел из за нее. Возможно, именно поэтому тихие всхлипы девушки модели пробили защиту Ли. Из за внезапной боли в горле ей стало трудно дышать.
В глазах девушки еще блестели слезы, когда Ник поднялся и повернулся к ней, погладил ее по подбородку, приподнял грустное личико. Она назвала его по имени и с готовностью потянулась к нему, когда он взял с треножника камеру. Мгновение спустя он уже стремительно щелкал затвором камеры, успокаивающе разговаривая с девушкой.
– Все хорошо, малышка, ты прекрасна, когда плачешь, – услышала Ли его слова.
В смущении она попятилась от проема. Неужели он намеренно довел эту женщину до такого состояния? Ощущая во рту отвратительный привкус из за пережитого потрясения, она выбралась из студии и поспешила назад в холл, раздумывая, остаться ей или уехать. Она сделала то, за чем приехала, – увидела Монтеру за работой.
Еще ничего не решив, она почувствовала, как что то легкое мазнуло ее по щиколотке. Она посмотрела вниз и увидела прелестное гибкое существо, глядевшее на нее. Взмахнув белым хвостом, кошка повернулась и пошла по холлу, затем вспрыгнула на деревянный резной комод в мавританском стиле, словно расположилась в первом ряду зрительного зала.
– Ну и откуда ты взялась? – спросила Ли.
– Она, возможно, хотела бы задать вам тот же вопрос.
Ли обернулась и увидела Ника Монтеру, стоявшего в проеме того коридора, по которому она пришла. Она была все еще потрясена увиденным, но теперь уходить уже было поздно. Придется с ним общаться.
– Я знаю, что приехала рано, – заметила она.
Он пожал плечами, как бы прерывая ее извинение.
До этого Ли не заметила, что было на нем надето, что неудивительно при сложившихся обстоятельствах. Теперь же она не могла не обратить внимания на его босые ноги, серые спортивные брюки и черную футболку. Последняя казалась предметом одежды, уцелевшим после активных занятий спортом: рукава оторваны, снизу отрезан значительный кусок, открывая темную рельефную карту мышц, сбегавших от груди до пупка и ниже, где на бедрах свободно сидели тренировочные брюки.
На футболке красовалась надпись на испанском языке, а над ней свернулась клубочком серебряная змея: «Si esta vibora te pica, no hay remedio en la botica». Ли слабо знала испанский, но одно слово она поняла. Змея.
– «Если укусит эта змея, лекарства в аптеке ты не найдешь».
– Прошу прощения?
Он повторил поговорку на беглом испанском, с таким удовольствием перекатывая во рту гласные, словно получал от этого сексуальное наслаждение.
– Если укусит эта змея, лекарства в аптеке ты не найдешь. Вот что это значит, – объяснил он.
– А, понятно… – Ли облизала пересохшие губы. Возможно, все дело было в том, как он сложил руки на груди и принялся ее разглядывать, но его взгляд оказал на нее настолько чувственное воздействие, что ей захотелось бежать прочь. Черноволосый и светлоглазый, он сам напоминал мифическую змею, жестокую и хитрую. Красивую, но смертельно опасную. Он был при этом неотразим.
– Ваша помощница сообщила мне, что вы приедете, – сказал он. – Но забыла сказать зачем.
– Я подумала, что мне не помешает посмотреть ваши работы.
– В самом деле? – Он казался заинтригованным, но настроен был скептически. – Вот здесь у меня висит кое что. – Он ступил в холл и обвел рукой стены, указывая на фотографии, которые она уже видели, затем указал на столик у двери: – Позади вас незаконченная коллекция.
