В колокольчиках, в лиловых, Грудь к груди прижав, Средь медвяных, средь лиловых, Средь шелковых трав.
В степи встречает его купец и всаживает ему «ножик вострый в грудь по рукоять». Убийца бежит в город: «Переулками кривыми прямо в кабачок». Очень выразительно стихотворение «В городке»:
Руки в боки: эй, лебедки, Вам плясать пора. Наливай в стакан мне водки — Приголубь, сестра. Где-то там рыдает звуком — Где-то там орган… Подавай селедку с луком! Расшнуруй свой стан. <…> Эй, откуда, эй, узнай-ка Заявился я? Трынды-трынды, балалайка, Трыкалка моя!
И кончает убийца жизнь на виселице:
Закрутили петлю ловко. Леденеет кровь. Перекинулась веревка. «Эй, не прекословь!»
Третий отдел «Город». В ряде стихотворений поэт рисует призрачность современного города. Люди – маски; жизнь – маскарад; среди пляшущих мертвецов появляется красное домино – Рок.
Входит гостья, щелкнет костью, Взвеет саван: гостья – смерть. Гость – немое, роковое, Огневое домино, Неживою головою Над хозяйкой склонено <…> Ждет. И боком, легким скоком: «Вам погибнуть суждено!» — Над хозяйкой ненароком Прошуршало домино.
(«Маскарад») И снова красное домино:
Кто вы, кто вы, гость суровый? — Что вам нужно, домино? Но, закрывшись в плащ багровый, Удаляется оно.
(«Праздник») В ресторане, в отдельном кабинете, старик ласкает наездницу; врывается красное домино и закалывает его кинжалом.
Над ним склонилось, пролилось Атласами в сиянье алом — Немое домино: и вновь, Плеща крылом атласной маски, С кинжала отирая кровь, По саду закружилось в пляске.
(«В летнем саду») И наконец, открываются «сатанинские глубины» красного домино.
Он в черной маске, в легкой красной тоге, И тога шелком плетущим взлетела. Он возглашает: «Будете как боги». Пришел. Стоит. Но площадь опустела.
(«На площади») Так, среди городского безумия – на балах, маскарадах, пирах, на площадях и улицах – проходит диавол. Красное домино Белого, связывающее темы «Пепла» с темой романа «Петербург», связано с «Красной свиткой» Гоголя, преследовавшей воображение поэта в революционные годы.
1905 год отразился в стихотворениях «Пир», «Укор», «Похороны». Толпы рабочих идут с фабрики; возводятся баррикады, веют красные знамена; а поэт с друзьями кутит в «Аквариуме»: звенит гитара, неистово пляшет венгерка.
К столу припав, заплакал я, Провидя перст судьбы железной: «Ликуйте, пьяные друзья, Над распахнувшеюся бездной».
(«Пир») К красавице в шелках и кружевах поэт обращается с укором:
Там народ мой без крова; суровый Мой народ в униженьи и плене. Тяжелит тебя взор мой свинцовый: Тонешь ты в дорогом валансьене.
(«Укор») И снова толпа рабочих, драгуны, треск револьверов:
Глуше напев похорон. Пули и плачут, и косят. Новые тучи кровавых знамен — Там в отдаленье проносят.
(«Похороны») Четвертый отдел «Пепла» – «Безумие» – своим бредовым косноязычием напоминает симфонию «Кубок метелей». Пророк, изгнанный из городов и побитый камнями, священнодействует в полях, среди чертополоха: у него «травная библия», его клир – репье, прихожане – цветы; он – вольный поп, рукоположенный «кустом порфирородным». Эту кощунственную безвкусицу поэт гордо называл «эзотерикой»; современники считали ее патологией.
Лейтмотивом поэзии Белого в эпоху его трагической любви к жене Блока является тема смерти и погребения. Он видит себя в гробу, оплакивает, служит по себе панихиду, хоронит и произносит надгробные слова:
…Вокруг Невеста, любовница, друг И цветов малиновый пук, А со мной никого, Ничего.
(«Отпевание») Особенно услаждает его мысль о том, что та, которая мучила его при жизни, пожалеет его мертвого:
Невеста моя зарыдала, Крестя мне бледный лоб. ……………………………….. Ко мне прильнула: Я обжег ее льдом. Кольцо блеснуло На пальце моем. Дилинь бимбом.
(«У гроба») А вот и вынос гроба:
И плывет серебро Катафалка. Поют, Но не внемлю. И жалко, И жалко, И жалко, Мне землю. Меня несут На страшный суд.
(«Вынос») Из похоронного цикла выделяется стихотворение «Друзьям», которое нельзя читать без мучительной жалости. Столько в нем искреннего горя и тоски по любви, что мы забываем о безумиях и кощунствах и видим только несчастное человеческое лицо.
Золотому блеску верил, А умер от солнечных стрел[20]. Думой века измерил, А жизнь прожить не сумел. Не смейтесь над мертвым поэтом; Снесите ему венок. На кресте и зимой и летом Мой фарфоровый бьется венок. …………………………………………. Любил только звон колокольный И – закат. Отчего мне так больно, больно! Я не виноват! Пожалейте, придите; Навстречу венком метнусь. О, любите меня, полюбите — Я, быть может, не умер, быть может, проснусь — Вернусь!
