— Поймали? — усмехнулся Грозный.
— Нет, мы для того, чтобы извиниться перед вами, — сказал Борис. — Мы никогда больше так не будем…
— Ну и хорошо, — сказал Грозный. — Бегите домой, а то поздно. Родители ждут.
— Нет, еще не все, — сказал Борис, стараясь идти рядом с учителем, а Иван тактично отступил.
— Я слушал главу из вашей повести. Начало ребята мне рассказали. Я ведь с Первомайских приисков, а они когда-то были приисками Саратовкиных.
— Что ты говоришь? — изумленно переспросил Грозный и остановился. — Ты где живешь?
— Да вон, на той стороне! — враз показали мальчишки.
— Ну, тогда я на полчасика к вам. Не возражаете?
— Конечно! — дружно воскликнули оба.
Глава из повести Николая Михайловича Грозного
НА ЗОЛОТЫХ ПРИИСКАХ
Много раз в жизни вспоминал Николай Саратовкин один из своих приездов с Митрофаном Никитичем на золотые прииски.
Управляющий с нарочным не однажды слал письма, в которых сообщал о том, что рабочие бастуют, требуют прибавки жалованья и десятками перебираются к другим хозяевам. Барин не обращал внимания на эти жалобы. Управляющему надоело равнодушие молодого Саратовкина, и он пригрозил уходом.
В жаркий июльский полдень неожиданно Николай и Митрофан Никитич появились на прииске. Они знали, что на главном стане в это время дня никого не застать, и подъехали прямо к забоям, спешились, привязали к дереву коней.
Николай с детства хорошо знал эти места. Сюда в летнюю пору не раз приезжал он с Анастасией Никитичной и часами просиживал у бутарки, где рабочий, вооружившись железным гребком с деревянной ручкой, промывал песок. Мальчик с интересом наблюдал, как старатели ссыпали песок из тачек в воронкообразную верхнюю часть бутарки на железный грохот с дырочками. Он думал: «Так много песка переворошили, так много рабочих трудилось, и так мало оказалось золота, совсем мало! Хоть бы самородок попался! Не с кулак величиной, хотя бы с ноготь!» Но самородки не попадались…
В ту пору ушедшего детства Николай не замечал, насколько прекрасна была здесь природа. Зато теперь его поразила первозданная красота, от которой он не мог отвести взгляда. Дядюшка уже несколько раз окликал его. А он стоял и смотрел на величавые голубые гольцы, сверху покрытые снегом, грядами уходящие в туманную высь неба. Прииск обнимала тайга, которую Николай только что пересек верхом на коне по узкой тропе. Глухие, прохладные кедрачи пушистой хвоей своей шептали удивительные истории, совершающиеся здесь, на золотых приисках. Ведь почти каждый старатель шел сюда в надежде на фарт, с тайной мечтой разбогатеть. А фарт этот приходил к избраннику раз в столетие. Сколько трагедий было пережито здесь, сколько преступлений совершено!..
Мысли Николая прервал дядюшка, которого заедала мошка. Он уже извлек из кармана сетку и подал ее племяннику, сам же, ругаясь, отбивался черемуховой веткой от живого клубка гнуса, кружащего над головой. В этот день хозяин вместе с управляющим осмотрел прииск. В просторной избе на главном стане Николай пообедал вместе с рабочими за деревянным, чисто выскобленным столом. Грузная фигура поварихи, мелькнувшая у печки, показалась ему знакомой, но он не задержал на ней своего внимания.
Похлебка была жидкой. Правда, в оловянной миске Николая поблескивали жиринки и плавало мясо, но он понимал, что хозяину подано лучшее. Он слышал, как молодой рабочий громко сказал соседу: «Проси добавку — при барине не откажут».
Вечером на главном стане собрались рабочие всего прииска. Дядюшка и управляющий побаивались многолюдного сборища, предлагали молодому хозяину побеседовать с рабочими на отдельных станах, но Николай еще не привык к окольным путям, и, кроме того, неожиданно для себя ему захотелось почувствовать настроение этих людей, понять, чем они живут.
В памяти на всю жизнь осталось одно впечатление от этого разговора, резкость и презрение большинства, настороженность и холуйское подхалимство некоторых, а за всем этим — стена ненависти к нему, капиталисту. Он думал о том, что требования рабочих были справедливыми, но понимал, что если удовлетворить их, то прииск заметно снизит прибыль, которая множит саратовкинские капиталы. И Николай вступил на окольный путь, по которому всегда шли и его приемный отец и дядюшка. Он пообещал рабочим продумать их требования и сообщить свое решение. «Как все это странно, нелепо, непостижимо!» — думал Николай, поздним вечером сидя на завалинке, напротив дома главного стана, притаившегося среди стволов деревьев, в завешенных окнах которого мерцал слабый свет.
Николай докурил папиросу, бросил на землю, затоптал.
Ему захотелось пройтись по лесу. Зябко поеживаясь от ночной прохлады, засунув руки в карманы, нащупывая ногами тропу, он не спеша пошел между деревьями в глухой мрак ночи. Не успел Николай сделать и десятка шагов, как почувствовал легкое прикосновение чьей-то руки. Он не испугался. Остановился, вглядываясь в темноту. Перед ним стоял высокий человек.
— Неразумно, хозяин, ночью гулять одному по лесу, — весело сказал он хрипловатым голосом. Это был откатчик Матвеев, мужик средних лет, заросший до глаз, больших, пронзительных, умных глаз. С львиной гривой волос, широкоплечий и большерукий.
На собрании рабочих он наговорил Николаю и управляющему прииска много резких, обидных слов, самых неприятных, но и самых справедливых.
— Здесь не город. Чай ты давеча понял, что старатели тебе не ахти какие други, глядишь, и натворят что под покровом ночи-то, — так же весело продолжал он.
— А у меня в одном кармане вошь на аркане, а в другом блоха на цепи, золота тоже нет, — попытался отшутиться Николай.
— Ан не всегда в этом дело, хозяин. Есть на свете такая штучка — посильнее золота. Классовой враждой называется. Слыхал, верно?
— Как не слыхать! — все так же пытался шутить Николай. — Слухами земля полнится!
А сам подумал, что ее — эту классовую вражду — он ярко почувствовал сегодня в разговоре с рабочими прииска.
— Нет, неразумно, хозяин, одному по лесу ходить, неразумно, — твердил свое Матвеев. — Саданет в темноте старатель какой ножом в спину — и поминай как звали! Ночь злодея не выдаст. Возьми хоть меня в товарищи погулять.
Николаю стало не по себе от речей откатчика, но гордость не позволила повернуть обратно.
— Пойдем, — сказал он.
По узкой тропе идти рядом было невозможно, и откатчик пропустил хозяина вперед. Николаю казалось, что еще несколько шагов, и он почувствует в спине лезвие того самого ножа, о котором так весело говорил Матвеев.
— Теперича направо, хозяин, там близко просека, — сказал откатчик и громко стал насвистывать какой-то странный, срывающийся мотив.
Николай вздрогнул. Ему показалось, что свист этот был сигналом. Он остановился, порывисто повернулся к Матвееву и дрожащими руками стал доставать из кармана папиросы.
— Куришь? — спросил он.
— Даровое курю.
Он принял папиросу, зажег спичку и, прежде чем Николай приложился краем папиросы к огню, осветил его лицо. Умные, пронзительные глаза насмешливо взглянули в глаза Николая.
В эту минуту вблизи послышался конский топот.
— По просеке скачут! — прикуривая, сказал Матвеев. — Смотри, хозяин, пока ты гуляешь по тайге, не твоих ли коней слямзили?
— Кому здесь нужны мои кони? — спокойно возразил Николай.
— Не жалко, значит. Да при твоих капиталах — что кони! Посидим вот здесь.
Николай вгляделся в темноту и увидел белеющий ствол сваленной березы. Они сели. До них все еще доносился затихающий топот лошадиных копыт.
— В самом деле, зачем кто-то ночью скакал по просеке? — спросил Николай.
— Я же говорю: твоих коней, хозяин, угнали. Других коней здесь не было… — засмеялся откатчик. — Хоть этим тебя прижать решили. А то какая несправедливость: ты, скажем, миллионером родился, а я нищим. Тебе все, а мне ничего.
— И я — нищим, — неожиданно для себя сказал Николай. — Нищая подбросила миллионеру. Тот усыновил.
— Рассказывай басни, — не поверил откатчик.
— Ну, не верь. Я правду говорю.
— Стой, стой, а ведь слухи такие в самом деле ходили у нас на прииске. Повариха сказывала… Занятно. Как же ты своих-то эксплуатируешь? Взял бы да богатства свои поделил на всех. И мне бы, глядишь, что-то перепало. — Он помолчал и сказал резко: — Нет, брат, хоть и нищим родился, а вырос в довольстве. Про нужду не знал. Гусь свинье не товарищ! — И опять он помолчал, а потом спросил раздумчиво: — Ты, хозяин, в бога веруешь?
— А что? — спросил Николай.
— Вот ты не ответил прямо на мой вопрос, значит, и у тебя сомненьице: вроде бы и нет его, а вдруг есть — накажет за неверие. А я, хозяин, не боюсь и говорю: знаю, что бога нет. Не мог бы он учинить такой несправедливости — одному все. Другому ничего. Я не только про богатства говорю. Я и про другое думаю. Вот у меня, к примеру, сын глухонемым родился. За что ребенку наказание такое? За мои грехи али материны? Где же справедливость-то? Нету ее на свете. Нету. А стало быть, и бога нету.
