вечера, помрачнел. Все сволочи. Все гады. А ведь он знал, что эта рыжая сука подведет его. И ведь даже то, что он обличил ее, не помогло. А он всего-то хотел справедливости. Хотел вернуть, отыграть позиции обратно. Разве не бывает у людей слабостей. Все вокруг него святыми ходят? А он что? Он всего лишь боролся за себя и свое место под солнцем. Скаловы жадные твари. Как все. Но он Гриша Гребенкин отомстит. Он не из простого теста сделан. Он знает, куда нужно бить и ударит. Ударит так, что мало не покажется.
Чем больше он об этом думал, тем больше трезвел. Отодвинул принесенный пузырь в сторону, почесал щетину и оглядев кабинет, сощурил глаза. А ведь, все крайне просто решалось. Если он не в силах получить назад место в компании, или часть прав на Слободу, или хотя бы имя, тогда он вправе мстить. И он отомстит. Он начал сгребать все черновики, что нашел в офисе в большую коробку из под бумаги, складывая все подряд. Затем вызвал такси.
***
Забава смотрела, как баба Лара уминает тесто. Последний заход. Ловкие старческие руки, легко обмяли нежную дрожжевую пышность, с любовью укрыли его в деревянной кадке тканью. По телевизору показывали «Голубой огонек». А Забава резала картошку на оливье. Это был первый ее такой необычный новый год. В компании почти незнакомки, в чужом доме.
– Не жалеешь? – спросила старуха, подойдя к стулу и в очередной раз теребя в руках платок и две пуховые шали.
– Нет.
Как же, как же она плакала, когда Забава вошла в дом с двумя свертками и рассказала, как накануне почтальон принес извещение о посылке. И так как социальный работник заболел, Забава сама сходила за ними на почту.
– Не верится, – шептала женщина.
– Написано от Скаловых. Три платка. Значит, не забыли вас.
– Не забыли, не забыли. А я-то, дура старая, боялась, адрес не помнят. Теперь уж сколько всего утекло.
Она щупала шали, гладила, сжимала пальцами, словно пытаясь запомнить впитать в себя тканевую основу подарков. Светилась тихой радостью, смягчающей ее печальное лицо, разглаживающей глубокие борозды морщин. И плакала.
– Узнать бы какие они. Наверное хорошие.
– О них в газетах пишут, – не удержалась Забава, прикусив собственный язык. Вот кто просил. Зачем сказала?
Но слово не воробей, баба Лара улыбнулась печальной улыбкой, подошла к ней, взяла за руку, в той, что нож. Пришлось поспешно отложить в сторону.
– Расскажи, доченька. Не бойся. Я лишь узнать. Искать не буду.
Забава сглотнула, наблюдая, как дрожат руки старой женщины, больше чем обычно. Как вздулись изношенные синеватые вены на кистях.
– Да, там пишут про общее.
–А ты все равно, расскажи.
– Что?
– Что помнишь. Я любой вести буду рада. Ты не думай, моя вина, что они такие. Сама за свой грех перед Богом буду отвечать. Но ведь, помнят, помнят меня. Пусть и не прощают.
Забава захлебнулась, вздохнула, покосилась на часы, почти одиннадцать.
– Пишут, что они успешные строители. Строят разные дома. Женаты. Есть дети.
– Алеша всегда любит играть в песочнице. Хотя, – баба Лариса, покачала головой. – В войнушки с Владимиром часто играли. Давно было.
Она помрачнела, отложила подарки в сторону, и пошла, греть чайник. А Забава снова принялась резать салат. В этот раз жёстче, остервенело. Да, уж, строить, конечно, любит, но и разрушать при этом не забывает, думала она про Алексея. В Омске новый год начинался на три часа раньше, так что мама с Тимуром начнут звонить позже. Она планировала побыть у бабы Лары до часу, а потом взять такси и поехать домой. Завтра, она с утра соберет вещи, и вечернем рейсом полетит домой. Тимур к этому времени уже улетит в Москву. Забава тяжело вздохнула, отложила нож.
– А знаешь, так надеялась увидеть их перед смертью.
Она замолчала, склоняясь над кадкой с тестом. Покачала головой.
– Зря наверное. Праздник все-таки, – отругала баба Лара саму себя. – Давай будет хлеб печь.
Под «давай» имелось в виду, что это будет делать баба Лара, а Забава посмотрит. Будет смотреть и думать, как отточены ее движения за прожитые годы. Ведь она его всю жизнь пекла. Пекла, и думала о своих. И хлеб, каждый раз выпекался быстро двадцать-тридцать минут и из печи – чудо готово. Свежий, ароматный, дух жизни. Полный несбыточных надежд. Теперь и ее, Забавы, тоже. Словно хлеб связал невысказанные мечты Забавы с мечтами бабы Лары. Ведь так в жизни бывает, разделяя хлеб, разделяешь беды, надежды, любовь. А еще горечь, по не сбывшемуся, не случившемуся, по тому, что хотелось и не сбылось. И не сбудется, не случится. Никогда.
***
– Мне кажется в этот раз более шумно, чем обычно. Не находишь? Семья наконец вся в сборе. Тебе есть, что праздновать, – улыбнулся Владимир, видя, как Маша, Кейт и Снежана, присоединились к ватаге пацанов и разворачивают подарки, приготовленные для них под елкой. – Прямо, как девочки.
Действительно семья вся в сборе. Макс принял новость, стал отцом. Машу выписали из больницы, и они вместе с семьями присоединились в большом доме Скаловых к новогодним торжествам. Новые знакомства, семейные связи. Толпа разного возраста детей. Что интересно, одни мальчишки, не считая грудной дочери Макса и Маши. Дом украшен, в центре зала стоит нарядная елка со звездой на макушке. А он мрачен, как туча.
– Может зря ее не позвал, – спросил Владимир, поглядывая за братом.
– Она бы не согласилась. Если вообще не улетела домой. Как думаешь, их матери о них вспоминают?
Алексей спрашивал Владимира, наблюдая, как дети разворачивают подарки. Тот бросил на него удивленный взгляд.
– А наша мать, как думаешь, вспоминает? – спросил в лоб.
Алексей кивнул.
– Вспоминает, – ответил и сам удивленно посмотрел на Владимира.
– Точно знаешь?
– Забава сказала, – он отвел взгляд. – Печет хлеб и вспоминает.
На губах Владимира появилась еще более широкая улыбка.
– Хм, хлебные кроши. И запах покажет вам дорогу домой. Это же моя любимая сказка была, помнишь?
– И моя.
– Она пекла хлеб, чтобы продавать. А я завидовал пацанам, которых отправляли за ним в магазин, – Владимир рассмеялся. – Я помню. А ты?
– Тоже.
Они оба замолчали, разглядывая гостей, домочадцев. У них были общие воспоминания. И под действием праздника, семейного тепла, их немного развезло.
– Столько лет боли. Ты собрал нас вместе. Может пора простить и ее?
Алексей некоторое время молчал, словно боролся с собой, а затем будто пересилив в себе нечто кивнул.
– Поехали, – предложил Владимир, с надеждой многозначительно разглядывая брата.
Он знал, что тот,
