скорее всего, откажется. Скажет – нет. Слишком часто он не хотел о ней говорить, злился на него за поднимаемые темы. А Владимир ждал, ждал, когда дозреет, как он сам, когда-то.
– Мы выпившие.
– Поехали на такси.
– Вот так, как снег на голову?
Алексей слегка раскачивался, думал. Сжимал и разжимал кулаки. Смотрел на приемных сыновей, на жен братьев, на Снежану, снова сомневался.
– Скажем, запах привел домой.
Покраснел весь с головы до пят, а затем словно лопнул. Владимир победоносно улыбнулся.
– Наконец-то, – выдохнул он, не скрывая собственного облегчения. – Поехали.
Они вышли из залы и из дома не замеченными.
***
Грели в новогодней ночи старинные зодческие постройки, и пьяный народ, повыскакивал разгорячённый из старого жилья, кто в чем. Хватая ведра, вытаскивая убранные с осени замерзшие шланги из приогородных сараев. Кто-то кидал снегом.
Забава поняла, горят соседние дома, совсем близко, когда открыла форточку, чтобы выпустить скопившееся от печи тепло, а вместе с ним и переполнивший дом аромат горячего испеченного хлеба. Новогоднего, свежего, румяного. Вместо прохлады, ощутила острый запах гари. Накинув пальто, выскочила посмотреть на улицу и обмерла.
Все дома вокруг горели. Хуже того, она видела возле сарая баба Лары человека. Небритого, перепачканного в саже, он обливал из канистры забор. И понятно, что два плюс два четыре. Она бросилась к нему, не думая о последствиях.
– Эй, ты! Убери канистру. Люди! Помогите!
Человек обернулся, замер, разглядывая ее. А затем снова принялся плескать жидкость. Она подлетела к нему, вцепилась. И узнала.
– Вы!
Гребенкин грубо толкнул ее, так что она отлетела на снег.
– Дура проклятая.
Он рванулся к забору, а затем к ней.
– Тут поджигатель! – закричала она. – Помогите!
Схватил ее за руку, и попытался облить голову. Поняв, что он делает, она выворачивалась в ужасе. Закричала во все горло по-дикому. Рванулась, пытаясь выскользнуть. Она царапалась и кусалась. Мужчина, не церемонясь, навернул ее несколько раз канистрой, и девушка обмякла в его руках. Осела в сугроб, теряя сознание.
И все что она видела, как он уходит, после того, как облил ее, подтащив к забору.
Она пришла в себя спустя секунды, и в этот раз, Забава увидела Алексея, а с ним и Владимира. Удивленно моргая, она пыталась встать, хотя бы сесть.
– Он там в доме. В доме. С вашей мамой.
Она наблюдала, как пламя занимается по стенам дома, как яркие оранжевые искры летят от одного забора к другому. Как живописное полымя, добираясь до сухого сена в амбарах пожирает его, яростными факелами. Слобода пылала. Мужчины бросились в дома. По занесенным сугробам улицам пробивалась техника скорой помощи, красные пожарные машины, полиция. И слезы катились по ее щекам, мешаясь на подбородке с кровью капающей с разбитого виска. Она рыдала по Слободе. Горело прошлое города, его сокровище, его наследие. И было страшно подумать, что там происходит внутри дома. Их там так долго не было слышно. Когда Забава добрела до двери, в калитку входила бригады врачей и пожарных.
– Внутри дома, – шептала она, цепляясь за старые доски, в попытках сохранить ускользающее сознание. – Там.
Дом пожирал огонь. Она с облегчением увидела, как из дома выходит Владимир с матерью на руках, а за ним Алексей, тащит скрученного Гребенкина.
– Девушка, мне требуется осмотреть вас, – обратился к ней один из медицинских работников.
Забава разглядывала на лице Алексея кровавые ссадины, пока он передавал пьяного Гребенкина полицейским. Скорая с Владимиром и бабой Ларой уехала. Алексей подошел к ней. И она разглядывала его теперь иначе. Он пришел к матери. Вернулся. ИВ внутри забавы что-то защемило от радости. На губах пробилась робкая улыбка.
– Ты все-таки простил.
Пожарные начали проливать пламя водой. Люди помогали, как могли. И огненные искры метались в воздухе в попытках найти новый объект для возгорания.
– Вам нужно в больницу, – сообщил работник, оглядывая Забаву. – Вы с ней?
Спросил он Алексея, что стоял напротив девушки и смотрел на нее, не отрываясь. И в глазах его скользила нежность.
– Она живая? С ней все в порядке?
– Ей стало плохо.
– Она поняла, что это вы?
Алексей покачал головой.
– Поедим вместе.
Пару секунд он смотрел на нее в задумчивости, а затем шагнул к ней, прижал к себе и Забава поняла, что он собирается делать. Он обхватил ее лицо руками, приблизил. Его губы коснулись ее губ. Он целовал нежно, трогательно, ласково. Так, что она не могла не чувствовать его благодарность. Проникновенно он заглянул ей в глаза.
– Я люблю тебя, – произнес совсем тихо, но она поняла, задрожала, и легкий румянец залил ее бледное замерзшее на морозе лицо. Еще не все потеряно. Еще все впереди и все может быть. Ведь кто-то говорил, что нельзя терять надежды.
– Забава.
Она улыбнулась, готова ответить на его чувства. Ощущая, как ее тело переполняется теплом и чувством горячего, нежданного счастья. Но только кивнула. И этого было достаточно.
–Ну, вы едите или как? – осведомился медработник, наблюдавший за ними.
Они сели в скорую, и поехали вслед за вереницей машин. В приемном отделении их встретил Владимир.
– Как она? – по его лицу Забава поняла, что плохо.
Им выдали халаты. Они вошли в реанимацию.
– Ваша мама умирает, – сообщил врач, оставив семью наедине.
Забава соболезнующее посмотрела на Алексея, на Владимира. Алексея трясло, расширились его глаза и опустились плечи. У нее навернулись на глазах слезы.
– Забава, – позвала баба Лара.
Она подошла к ней, тихонько взяла за руку.
–Я здесь, баба Лара, – прошептала, горячо сжимая, негнущееся от старости пальцы, холодные как лед. – И не одна.
Она полуобернулась к Алексею и протянула другую руку.
– Они тут оба, – взяла его руку, и подняла к руке матери, помогая им прикоснуться. Ощутить друг друга.
– Алексей, – голос Забавы дрожал, слезы душили звук. – А это Владимир.
Кажется, старая женщина на секунду лишилась сознания. Замерла. Открыла рот, хватая беззвучно воздух. Руки ее затряслись с дикой силой, так что начало сотрясаться все тело в кровати. Она только вдыхала и выдыхала. По щекам покатились на подушку крупные слезы.
– Алешенька, мальчик, мой. Володенька. Родной.
Забава не смогла сдержать слез, отступила, вытирая их, не в силах справиться с ними. Плача вместе с бабой Ларой и за них всех троих. Пока слепая мать обнимала своих детей. Дыхание застревало в ее груди. Тело оседало, куда-то на вниз. И она наблюдала, как те прощаются с ней, только встретившись, спустя многие годы.
И слов больше не было. А когда прошел момент острых эмоций. Баба Лара позвала ее к себе, и
