Это было страшно — город без жителей. Присев на волнолом, тянувшийся параллельно Океанскому проспекту, он обшаривал взглядом пустынный пляж и ждал, но никто так и не появился. Он понял: все умерли, давно на том свете. И сам он — призрак, вернувшийся в этот город-призрак. Нет города. И его здесь нет. Как нет самого понятия «здесь».
А потом он очутился в огромном мраморном зале, где было полно народу, а еще больничные каталки и красные мешочки для переливания крови, и сразу как-то стало лучше. Где бы он сейчас ни находился, он был не один. Мимо него прошли дети — два мальчика и девочка, все трое в больничных халатиках. Испуганная девочка, вцепившись в своих братьев, сказала:
— Она здесь, она нас найдет!
К нему наклонился Эндрю Лэддис и дал ему прикурить со словами:
— Дружище, ты на меня не в обиде?
Это был мрачный образец человеческой расы — перекрученное тело, вытянутая голова с выпирающим подбородком, которому следовало бы быть вдвое короче, неровные зубы, отдельные пучки белесых волос на розоватом, покрытом коростой черепе, — но Тедди все равно ему обрадовался. Это был единственный знакомый ему человек в зале.
— У меня припасена бутылочка. — Лэддис подмигнул ему. — На тот случай, если ты захочешь кутнуть. — Он похлопал Тедди по спине, после чего превратился в Чака, что было в порядке вещей.
— Нам надо идти, — сказал Чак. — Часы тикают, дружище.
На что Тедди сказал:
— Мой родной город вымер. Ни одной живой души.
И тут же сорвался с места, так как через бальный зал с криком неслась Рейчел Соландо, вооруженная тесаком. Пока Тедди бежал, она успела зарубить троих детей: тесак взмывал и падал, взмывал и падал, он же встал как вкопанный, завороженный этой картиной, понимая, что сделать ничего нельзя, дети погибли.
Рейчел подняла на него глаза. Ее лицо и шея были забрызганы кровью.
— Мне нужна твоя помощь, — сказала она.
— Что? — Он замешкался. — Это грозит мне неприятностями.
— Если ты мне поможешь, я стану твоей женой. Долорес. Она к тебе вернется.
— Да, конечно, — ответил он и бросился ей на помощь. Каким-то образом они вдвоем подняли сразу всех детей и вынесли их через заднюю дверь во двор и дальше, к самому озеру. Нет, они не бросили их в воду. Они нежно положили их на поверхность, и те пошли ко дну. Один из мальчиков несколько раз отчаянно взмахнул рукой, но Рейчел успокоила Тедди:
— Ничего. Он не умеет плавать.
Они стояли на берегу и смотрели, как мальчик идет на дно. Рейчел обняла Тедди за талию и сказала:
— Ты будешь моим Джимом, а я твоей Долорес. Мы сделаем новых детей.
Какое мудрое решение. Тедди даже удивился, как он сам до этого не додумался.
Он последовал за ней в «Эшклиф», по дороге к ним присоединился Чак, и они втроем вошли в коридор длиною в целую милю.
— Она ведет меня к Долорес, — объяснил он Чаку. — Я возвращаюсь домой, дружище.
— Здорово! — сказал Чак. — Рад за тебя. А мне с этого острова уже не вырваться.
— Не вырваться?
— Нет, но это ничего, босс. Ничего страшного. Мое место здесь. Здесь мой дом.
— А мой дом — там, где Рейчел.
— В смысле Долорес.
— Ну да. А я что сказал?
— Ты сказал «Рейчел».
— Да? Извини. Ты правда считаешь, что твой дом здесь?
Чак кивнул:
— Я здесь с самого начала и никуда отсюда не уеду. Да ты посмотри на мои руки, босс.
Тедди посмотрел. Руки как руки, о чем он ему и сказал. Но Чак помотал головой:
— Они неправильные. Иногда мои пальцы становятся мышами.
— Ну, тогда я за тебя рад, что ты дома.
— Спасибо, босс. — Чак похлопал его по спине и превратился в Коули, Рейчел же оказалась далеко впереди, и Тедди ускорил шаг.
А Коули сказал:
— Вы не можете любить женщину, которая убила своих детей.
— Могу. — Тедди пошел еще быстрее. — Вы ничего не понимаете.
— Да? — Коули, даже не переставляя ноги, держался рядом с Тедди. Он как бы скользил по земле. — И чего же я не понимаю?
— В этом кошмарном мире один я не выживу. Нет, нет. Только с ней. С моей Долорес.
— Ее зовут Рейчел.
— Я знаю. Но мы договорились. Она будет моей Долорес, а я ее Джимом. Это хороший уговор.
— Ой-ой, — сказал Коули.
Трое детей, мокрые насквозь, с дикими криками бежали по коридору им навстречу.
— Какая еще мать способна на такое? — риторически спросил Коули.
Меж тем дети промчались мимо них, и тут то ли в воздухе что-то изменилось, то ли еще что, но дальше, как эти трое ни тщились, они бежали на месте.
— Убить собственных детей! — воскликнул Коули.
— Она не хотела, — возразил ему Тедди. — Ей просто стало страшно.
— Как мне? — сыронизировал Коули, только это был уже не Коули, а Питер Брин, пациент, который всего боялся. — Ей стало страшно, и поэтому она убила своих детей, то есть к ней не может быть никаких претензий?
— Нет. В смысле да. Питер, ты мне не нравишься.
— И что вы в связи с этим собираетесь делать?
Тедди приставил к его виску дуло табельного пистолета.
— Тебе сказать, сколько людей я отправил на тот свет?
По лицу Тедди текли слезы.
— Не надо, — взмолился Питер. — Прошу вас.
Тедди нажал на спуск и увидел, как пуля вылетает из головы с другой стороны, и тут дети, наблюдавшие за экзекуцией, заголосили как ненормальные, а Питер Брин сказал:
— Черт. — Он приткнулся к стене, закрыв ладонью входное отверстие. — На глазах у детей.
И в эту секунду из темноты раздался крик. Ее крик. Она приближалась по коридору. Она бежала за ними во все лопатки.
— Ты нас спасешь?
Девочка обращалась к Тедди.
— Я не твой папа. Это не мой дом.
— Я буду называть тебя папой.
— Ну хорошо.
Он вздохнул и взял ее за руку. Они шли по скалам, возвышавшимся над островом Проклятых, а потом оказались на кладбище, и Тедди вдруг нашел батон хлеба, и ореховое масло, и джем и сделал всем детям бутерброды в мавзолее. Девочка, сидевшая у него на коленях, была совершенно счастлива, и, когда она съела свой бутерброд, он вывел ее из мавзолея и показал ей надгробную плиту своего отца, и своей матери, и свою собственную:
Эдвард Дэниелс моряк-неудачник 1920–1957
— Почему ты моряк-неудачник? — спросила его девочка.
— Я боюсь воды.
— Я тоже. Получается, что мы друзья, да?
— Пожалуй что так.
— Ты умер, раз у тебя есть этот, как его…
— Надгробная плита.
— Вот-вот.
— Значит, умер. Я не встретил никого в своем родном городе.
— Я тоже умерла.
— Я знаю. Мне очень жаль.
— Ты ее не остановил.
— Что я мог сделать? Пока я добежал, она уже вас всех… сама знаешь…
— Ой!
— Что?
— Вот она опять идет.
И действительно, Рейчел шла по кладбищу, мимо надгробной плиты, которую Тедди случайно повалил во время урагана. Она не спешила. Невероятно красивая, с мокрыми от дождя волосами, она волокла по земле топор, сменивший тесак, и обратилась к нему без предисловий.
— Они мои, Тедди.
— Я знаю, — ответил он. — Но я не могу отдать их тебе.
— На этот раз все будет иначе.
— Это как же?
— Я в порядке. С головой у меня все нормально. Я помню про свои обязанности.
Он заплакал.
— Я так тебя люблю.
— Я тоже тебя люблю, малыш.
Она приблизилась и начала его целовать, по-настоящему, запустив язычок ему в рот и зажав лицо в руках, из горла вырывался тихий стон, а ее поцелуи становились все более глубокими, как и его любовь к ней.
— А теперь отдай мне девочку, — сказала она.
Он выполнил ее требование. Одной рукой она взяла девочку, а другой взвалила на плечо топор.
— Я быстро, — сказала она. — Подождешь?
— Конечно, — сказал он.
Он помахал девочке. Разумеется, она ничего не понимает. Все делается ради ее же блага. Он-то это знал. Иногда взрослым необходимо принимать за еще несоображающих детей трудные решения. Он продолжал махать ей рукой, но девочка ему не отвечала, увлекаемая матерью в сторону мавзолея, просто смотрела на Тедди глазами, в которых уже не было надежды на спасение, а только покорность судьбе и жертвенность, и губы ее были вымазаны джемом и ореховым маслом.
— Господи!
Тедди сел рывком. По щекам текли слезы. У него было такое чувство, будто он заставил себя проснуться, вырвал свой мозг из подсознания, чтобы только оборвать этот кошмар. А тот упрямо поджидал его, держа двери нараспашку. Надо лишь закрыть глаза и упасть головой на подушку, и он снова провалится в сон.
— Как вы себя чувствуете, пристав?
Он заморгал, всматриваясь в темноту.
— Кто это?
Коули включил ночничок, стоявший рядом со стулом в углу комнаты.
— Простите. Я не хотел вас напугать.
Тедди поудобнее сел на кровати.
