очень хотелось есть, но она все же отведала несколько ложек и сразу почувствовала прилив сил. Затем он напоил ее чаем с медом и настоял, чтобы она поспала, отпустив все мысли. Но то ли от лихорадки, то ли от его неожиданных признаний, к Дане вновь пришли тревожные сновидения.
Она снова стояла на пороге ресторана, но теперь там было невыносимо жарко, в большом очаге бушевало пламя, на котором поджаривалось мясо и тут же отправлялось на стол. Люди алчно пожирали его, так что жир вместе с кровяным соком стекал прямо на дорогие скатерти. Вместо бутылок с красивыми этикетками возвышались глиняные кувшины, из которых потягивало забродившими дикими плодами. И во главе стола снова восседал Глеб Демьянович, увлеченно пережевывая мясо и шевеля усами.
А на Дане больше не было зачарованного наряда, и Рикхард не держал ее за руку, она была совершенно одна перед этой ордой пирующих. Ее тело прикрывала лишь ветхая домотканая рубаха, волосы бестолково растрепались, босым ногам было горячо от половиц, нагретых пламенем очага. Лицо обжигала прилившая к щекам кровь, сердце замирало от первобытного страха и какого-то болезненного восторга, но она не могла отвести взгляд и бежать, пока не поздно. Кроме того, едва оглянувшись, девушка поняла, что дверь заперта.
Вдруг мелькнула мысль, показавшаяся спасением, — надо снова обратиться в ловкое крылатое существо и вспорхнуть ввысь, тогда уж ее никто не поймает! Раз однажды это удалось — получится и теперь, и Дана не хуже Рикко сможет управлять своей звериной ипостасью.
Девушка попыталась приказать своему телу, чтобы оно переплавилось в дикую форму, помесь зверя и ящера, придуманную затейницей-природой. Но теперь превращение не было таким легким и быстрым, как в прошлом сне. Кости сжимались с такой болью, словно кто-то вытягивал из них мозг, высыхающая кожа жгла тело, отросшие крылья казались тяжелым грузом. Но ей кое-как удалось вытерпеть и даже взлететь к потолку, над собравшимися едоками. До нее доносились обрывки разговоров, заглушаемые треском огня и диким хохотом кого-нибудь из собеседников, но одно слово Дана расслышала четко — «ульника». Оно звучало красиво, переливчато и странно в устах этих прожорливых гуляк, однако почему-то напугало девушку не меньше их повадок.
Неожиданно перед колдуньей возник огромный ворон — он так раскинул черные крылья, что они почти касались стен. Его глаза пристально на нее смотрели и мерцали злобным огнем, острый клюв приоткрылся и до слуха Даны донесся глухой скрипучий возглас. Не похожий на обычные вороньи голоса, но уж точно не человеческий.
Колдунья беспомощно глянула в окно — за ним светилась огромная равнодушная луна и холодный город в ее свете лежал как на ладони. Выпорхнуть из него не представлялось возможным, вдобавок на подоконнике сидела большая белая сова. Ее круглые желтые глаза уставились на Дану, и как показалось той, она по-человечески лукаво и недобро щурилась. Короткий загнутый клюв блестел словно лакированный, когти походили на рыболовные крюки. Сова тоже расправила крылья, отливающие жемчужным блеском, будто преградила Дане последний путь к отступлению.
«Ульника…» — пронеслось в голове у колдуньи, когда сознание уже мутнело от боли и страха. Инстинкт подсказывал, что именно это слово нужно выхватить и унести с собой в живой мир из сонного ада. Но что это? Имя? Место? Заклинание? На размышления сил уже не хватило, а затем Дана с ужасом поняла, что вновь преображается. Шерсть исчезла с ее тела, крылья рассыпались в труху и она стояла беззащитной и неприкрытой. Теперь пирующие заметили ее и хищно разглядывали, подмигивали, облизывались отпускали какие-то шутки.
Она уже не видела, кто первым дернул ее за волосы, толкнул в спину, грубо распластал на столе, так что лицо и грудь упирались в дерево и она даже не могла нормально дышать. Лишь изредка из горла вырывались сдавленные рыдания. Ее будто разрывали на куски и покрывали зловонной слизью животных касаний и насмешливых взглядов. Когда-то Дана слышала от сельских баб, что насилие легче пережить, если отрешиться от всего. Да и чем, если подумать, это страшнее, чем рутинный долг перед мужем?
Но сейчас девушка отчетливо понимала, как же все это далеко от правды. Сладострастие этих скотов не шло ни в какое сравнение с чувственностью Рикхарда — уверенной, мужественной, прямой, но бережной и заботливой. И она никак не могла утешиться, представив его на месте насильников.
Раскатистый рев, и не человечий, и не звериный, раздался за спиной девушки, ужас вконец сковал и безвольные руки, и измученные больными судорогами ноги. Перед глазами мелькнул огромный белый силуэт, колышущийся в воздухе, и девушка разглядела черную голову с пламенем, вырывающимся из глазниц и пасти.
«Мара! — сообразила колдунья, — одна из хозяек междумирья, проводница душ, завершивших земной путь. Впрочем, чему же тут удивляться? Пиршественный стол — лучший алтарь для обрядов в ее честь, хоть в захудалом трактире, хоть в богатом ресторане. Люди ведь не желают уходить тихо и мирно, как листва по осени, им хочется пожирать без всякой меры и ни за что не платить — за хмель, за безумные выходки, за подлости и сломанные судьбы. Только она и заберет соизмеримую плату, но лишь когда сочтет нужным».
Дана не сразу осознала, что уже проснулась. Потянувшись, она по-настоящему застонала от боли в затылке и затекшем теле.
— Что такое, девочка? — донесся до нее встревоженный голос Рикхарда, который смотрел на нее снизу, устроившись на тюфяке, постеленном на полу. От удивления Дана даже забыла о боли и неловко улыбнулась.
— Ты что же, здесь ночевал? — спросила она, закусив губу. — Постой, а ты вообще спишь? Раньше я об этом не думала, а потом…
— Знаю, мы с тобой толком и не провели вместе ни одной ночи, — ответил Рикхард и тоже улыбнулся, заметив ее оживление. — Конечно, мы иногда спим, хотя для восстановления сил нам хватает и двух-трех часов. Но сегодня я спал дольше обычного: очень уж тяжелый день выдался.
— Сколько же я так лежала?
— Еще двое суток, но не просто лежала, а порой металась в страшном жару. Но сейчас, как я вижу, черная дрянь из тебя выходит, и скоро ты будешь совсем здорова.
— И ты меня выхаживал?
— Я просто делился с тобой собственной силой, — мягко сказал Рикхард, — никакой особой заслуги в этом нет. Кроме того, я разбираюсь в травах: смертельный недуг они редко исцеляют, но в таких недомоганиях, как у тебя, просто надо помочь телу и рассудку, подбодрить, дальше они справятся сами.
Однако Дана внимательно всмотрелась в его лицо, уже почти серое, и
