— Вот и умничка, — чуть ослабил хватку, выпрямился, увлекая меня за собой и развернул к себе лицом. — Хочу минет, ты ведь справишься с этим? — он, по-прежнему удерживая мои руки за спиной, дёрнул блузку, от чего пуговицы разлетелись, а я попыталась отстраниться, отворачиваясь от него, чтобы он не заметил брезгливости на моем лице.
— Арсений Иванович, можно же было попросить, и я бы сама разделась, — стараюсь говорить спокойно, а внутри меня всю трясёт. Я в ужасе, и я до сих пор не знаю, что делать.
— Сеня, можно просто Сеня, — не отрываясь, смотрит на мою грудь, и меня начинает тошнить с новой силой.
— Пустите, — шепчу и плотно сжимаю губы, чувствуя, как к горлу подступает тошнота.
Он, на удивление, тут же меня отпускает, испуганно глядя на моё наверняка позеленевшее лицо. Ладонью сжимая рот, выбегаю из кабинета.
Запираюсь в туалете и склоняюсь над унитазом, где меня выворачивает наизнанку. Умываюсь холодной рукой, смывая косметику, и вытираю лицо салфетками, а потом ещё долгое время стою, прислушиваясь к звукам снаружи, в кабинке туалета.
Тошнота отступила, но на меня накатила такая слабость, что я еле держалась на ногах. Застегнула несколько пуговиц, оставшихся болтаться на блузе, и завязала узел на талии. Нужно добраться до приёмной, где остался мой пиджак и сумка.
Собрала все силы в кулак и покинула туалет. Тенью добираюсь до своего стола и, накинув пиджак и схватив сумку, так же тихо покидаю офис.
По дороге домой в сумке звонит телефон, и я с ужасом беру его в руки. Мама. Не самое лучшее время для разговора с ней, но я всё равно беру трубку.
— Оля, и как это понимать? — начинает разговор с претензий. Не этого я ждала, хотелось услышать родной успокаивающий голос, но это не про мою маму. — Почему о том, что ты переехала я узнаю от зятя, а не от родной дочери?
— Мам, я тебе потом все объясню, — устало отвечаю, надеясь как можно быстрее свернуть разговор.
— Когда потом? — спрашивает, а я не нахожу, что ответить, молчу, и она продолжает: — Значит, так. Сейчас ты берёшь такси и приезжаешь ко мне. А, хотя, какое такси. На что ты, кстати, живёшь?
— Я работаю.
— Работаешь? — спрашивает так, как будто я признаюсь ей в воровстве. — Боже мой, что ты творишь? Почему ты меня не послушала и не поговорила с Лешей? Он, между прочим, волнуется за тебя и совсем не против с тобой встретиться.
— Давай, не будем об этом, — прерываю её раздражённо. — Я перезвоню тебе, — и кладу трубку.
Телефон звонит снова, и я уже готова наорать на маму за ее настойчивость, но на экране высвечивается номер Миши. И я теряюсь, не зная, как поступить. Даже не представляю, как буду смотреть ему в глаза. То, что не стану ничего рассказывать, решила сразу, да и появляться перед ним в таком виде тоже не хочу.
— Алло?
— Привет, — слышу его голос и на лице непроизвольно расползается улыбка. — Поужинаем вместе?
— Прости, Миш, но сегодня не получится, — отвечаю, сжимая пальцы в кулак, — Я устала очень, ещё даже не дома. Сейчас приеду и сразу спать лягу, — вру.
— Хочешь, перехвачу тебя где-нибудь? И организую для тебя ужин в моей постели? — игриво, понизив голос, предлагает Миша, а у меня сжимается сердце, так хочется к нему.
— Не стоит, правда. Давай, лучше завтра?
— Ну, завтра, так завтра, — обречённо соглашается, и мы прощаемся.
Глава 26
Долго тру себя мочалкой, стоя под душем, а из глаз бегут слезы.
Почему некоторые особи мужского пола считают, что им позволено брать силой?
Не представляю, как мне завтра возвращаться на работу. Туда, где после сегодняшнего случая я никогда больше не буду чувствовать себя в безопасности.
Отличным выходом из ситуации стало бы моё увольнение, но мне нужна эта работа, по крайней мере, до тех пор, пока я не найду себе что-то ещё.
Сразу после душа пью чай из ромашки и ложусь в кровать. Долго не могу уснуть из-за тревожных мыслей, а когда от усталости голова становится тяжёлой, я погружаюсь в беспокойный сон.
Утром просыпаюсь ещё более уставшая, чем накануне вечером, и в ужасном настроении.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
В офисе стараюсь обходить кабинет зама стороной, пугаюсь всякий раз, когда открывается дверь в приёмную, и лишний раз вообще никуда не выхожу.
А к обеду накручиваю себя до такой степени, что взгляды коллег в мою сторону кажутся подозрительными, а их разговоры и перешёптывания принимаю на свой счёт. Словно они всё знают и обсуждают это за моей спиной, показывая пальцами. Но этого же не может быть?
Возвращаюсь на свое место и долго трясу головой, отгоняя странное чувство. Так и до паранойи недалеко, и до мании преследования.
На обед иду уже более успокоившаяся, так как тот факт, что до сих пор не встретила Арсения, я считаю хорошим знаком.
В кафе сажусь за свой любимый столик у окна, и принимаюсь за обед.
— Не против, если я присяду? — раздаётся над головой голос того, кого я меньше всего хотела бы видеть.
Поднимаю затравленный взгляд на мужчину, а потом оглядываюсь вокруг. Чувствую, как у меня трясутся руки. Я сильнее сжимаю вилку с ножом в руках и снова смотрю в глаза своему мучителю. На этот раз более увереннее, так как в случае нападения сейчас я готова биться до последнего, и столовые приборы мне в этом помогут.
Арсений Иванович садится напротив, и всем своим видом показывает, что он пришёл с миром. Руки кладёт на стол ладонями вниз и смотрит на меня миролюбиво и даже немного виновато, что ли. А ещё в его глазах я вижу страх. Он боится меня?
— Что вам нужно? — спрашиваю и сама не узнаю свой голос.
— Оля, я хотел бы извиниться перед тобой, — говорит тихо, но уверенно, глядя мне прямо в глаза.
— Что? — не сразу понимаю.
— Прости меня, пожалуйста. Не знаю, что на меня нашло вчера. Я обещаю, что больше не притронусь к тебе и пальцем. Пожалуйста, если сможешь, давай, просто забудем об этом, — он всё говорит и говорит, а я непонимающе хлопаю ресницами.
— Как я могу забыть то, что вы меня… — каждое моё слово звучит громче предыдущего, но я не успеваю закончить предложение, потому что мужчина хватает меня за руку, нависнув над столом, заставляя тем самым замолчать, а когда я замолкаю, испуганно озирается по сторонам.
Когда понимаю, что только что произошло, я в ужасе отдергиваю свою руку и направляю на него нож.
— Ещё раз вы ко мне прикоснетесь, — шиплю зло, — я за себя не ручаюсь.
— Оля, пожалуйста, — умоляюще просит, и, если бы не вчерашний случай, я ни за что в жизни не подумала бы, что этот человек способен на такое. — Давай, забудем обо всем.
— Уходите и не подходите ко мне ближе, чем на десять метров, — он кивает настороженно, наверное, пытается понять, чего от меня следует ожидать, и уходит прочь, не оглядываясь.
И только когда он скрывается из поля моего зрения, я медленно выдыхаю и расслабляю побелевшие от напряжения пальцы, опуская приборы на стол.
Хватаю стакан и пью сок медленными глотками, постепенно выравнивая сбившееся дыхание. Аппетит пропал напрочь, поэтому я отодвигаю от себя тарелку и, оперевшись локтями о стол, поворачиваюсь к окну.
Пытаюсь проанализировать произошедшую ситуацию, но в голове совершенно пусто, нет никаких мыслей. К тому же, от недосыпа и голода снова начинает тошнить, но я никак не смогу заставить себя поесть, кусок в горло не полезет.
В офис возвращаюсь в ещё более ужасном настроении, и, чтобы перестать мучать себя воспоминаниями, погружаюсь с головой в работу.
А когда звонит мой телефон, отмечаю про себя, что моё состояние пришло в норму, и я чувствую себя уже намного лучше.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Да, мам, — устало отвечаю.
— Почему ты не перезвонила?
— Я тоже рада тебя слышать.
— Не паясничай, Оля. Что ты решила? — голосом строгой училки спрашивает мама.
— Насчёт чего?
— Ты приедешь ко мне сегодня? — раздражённо вздохнув, задаёт вопрос.
— А это обязательно? — я кручу карандаш двумя пальцами, уже наперёд зная, что у меня нет выхода.
