Зверь помнит. На этот раз Ваймс спал крепко. Он всегда считал, что днем спать лучше. Двадцать пять лет ночных дежурств приучили мозг к ночному образу жизни. В темноте ему почему-то было проще. Он мог стоять совершенно неподвижно, — а таким талантом обладают немногие, — умел растворяться во мраке. Умел сидеть в засаде и все видеть, оставаясь невидимым.
Он помнил Цопа Загорло. Многое вошло в историю. Люди все равно взбунтовались бы, с ним или без него, но он был, если угодно, гноем на верхушке нарыва.
Обучение он прошел в Гильдии Наемных Убийц, и его ни в коем случае нельзя было принимать в Стражу. Для стражника он был слишком башковитым. Точнее, в башке у него было не совсем то, что требуется для стражника. Но своими теориями Загорло произвел впечатление на Ветруна, был принят в Стражу в звании сержанта и немедленно повышен до капитана. Ваймс так и не узнал, почему; возможно, чувства остальных офицеров оскорбляла его, гм, утонченность, рядом с которой они себя чувствовали тупыми амбалами. Кроме того, у него были слабые легкие или еще какой-то недуг.
Ваймс ничего не имел против интеллекта. В старые времена любой, у кого хватало сообразительности повернуть дверную ручку, мог стать грозой улиц, но, чтобы получить звание выше сержанта, требовался мешок хитрости, коварства и уличной смекалки, что, впрочем, при плохом освещении вполне могло сойти за интеллект.
Загорло начал свою службу иначе. Не стал присматриваться, наблюдать и учиться, чтобы потом сказать: «Ага, значит, вот люди какие, ну и как нам с ними быть?» Нет, он сел и решил: «Итак, люди должны быть вот такими, ну и как нам их изменить?» Мысль, достаточно разумная для священнослужителя, но отнюдь не для стражника. Загорло взялся за работу с редкой въедливостью и упорством, но перевернул ее с ног на голову.
Например, этот закон об оружии. Оружие замешано в подавляющем большинстве преступлений, и Загорло логично предположил, что если оружия станет меньше, то и преступления будут совершаться не столь часто.
Интересно, порой размышлял Ваймс, как все было? Он проснулся среди ночи и поздравил себя с гениальной идеей, пришедшей ему во сне? Конфисковать все оружие, и уровень преступности снизится. Да, логично. Так бы и произошло, будь стражников побольше. Скажем, по трое на каждого штатского.
Как ни странно, жители не торопились сдавать оружие. Загорло не учел одну маленькую тонкость: преступники законам не подчиняются. Это в некотором роде одна из их профессиональных характеристик. Они не заинтересованы в том, чтобы сделать улицы города более безопасными, их интересуют только собственные шкуры. Поэтому, когда вышел закон, они поверить не могли своему счастью. Прям Свячельник каждый день.
Похоже, что-то пошло не так, — вполне разумно заподозрили некоторые горожане, — раз теперь вооруженными остались только плохие парни. При этом честной народ постоянно хватали и бросали за решетку. Средний стражник, которому надоело постоянно получать промеж, кхм, глаз и который имеет веские основания считать, что начальству по большому счету все равно, по вполне понятным причинам предпочитает арестовывать людей, не пытающихся его прирезать, особенно если они ведут себя по-хамски и одеты более богато, чем он сам может себе позволить. Кривая арестов резко пошла вверх, и Загорло был очень доволен.
Большинство задержанных были виновны только в ношении оружия после наступления темноты. Впрочем, кое-кто оказывался за решеткой по другой причине: разгневанные горожане начали в ответ нападать на стражников. Однако это считалось Оскорблением При Исполнении, наиболее гнусным и подлым преступлением — очень, очень тяжелым, не то что какие-то заурядные кражи, которые происходят каждый день.
И нельзя сказать, что в городе царило беззаконие. Законов было много. Мало было возможностей не нарушать их. Загорло так и не смог уяснить идею, что система должна ловить преступников и при помощи достаточно грубых, но действенных способов заставлять их становиться честными людьми. Вместо этого он ловил честных людей и превращал их в преступников. А Стражу — в еще одну банду.
А потом, когда дела приняли совсем дурной оборот, он изобрел краниометрию.
У плохих стражников всегда были свои методы выяснить, виновен человек или нет. В те далекие старые времена, то есть, ха-ха, сейчас, тиски для пальцев, молотки, маленькие заостренные палочки и, конечно, обычный ящик письменного стола всегда были к услугам стражника, спешащего закрыть дело. Загорло ни в чем подобном не нуждался. Он мог определить твою виновность, просто посмотрев на твои брови.
Он измерял людей. Использовал для этого циркуль и стальную линейку. Тихо записывал результаты и производил расчеты, например, делил длину носа на окружность головы и умножал полученное число на расстояние между глазами. На основании полученных значений он мог с абсолютной точностью заключить, что ты изворотливый, неблагонадежный тип или даже прирожденный преступник. И что поразительно, подчиненные Загорло всякий раз подтверждали его правоту. Все, что им требовалось, — это двадцать минут наедине с подозреваемым и некоторые простейшие инструменты.
Каждый в чем-то виновен. Ваймс знал это. Все стражники это знают. Это позволяло поддерживать авторитет власти — любой человек, разговаривая со стражником, в душе боялся, что доказательства его вины написаны прямо у него лбу, открытые взгляду закона. Конечно, ничего там не написано. Но это еще не повод хватать человека на улице и плющить ему пальцы молотком до тех пор, пока он не скажет, в чем состоит его преступление.
Загорло, скорее всего, закончил бы свои дни в каком-нибудь темном переулке, если бы Ветрун не считал его весьма полезным орудием. Загорло обладал несравненным чутьем на заговорщиков. Поэтому его сделали начальником особистов, рядом с которыми сержант Тук выглядел Лучшим Стражником Месяца. Ваймс давно ломал голову над тем, как Загорло удавалось держать своих живодеров в узде. Должно быть, эти кровожадные звери нутром чуяли в нем существо, пришедшее к кровожадности долгим кружным путем и потому во имя здравости способное изобрести такое издевательство, какое не снилось даже самому сумасшедшему психу.
Жить в прошлом оказалось совсем не просто. Нельзя же избить человека за то, что он совершит в будущем, или за то, о чем пока еще никто не знает. И предупредить никого нельзя. Совершенно непонятно, как может измениться будущее, но, насколько понял Ваймс, история всегда стремится вернуться в старое русло. Изменить можно лишь мелкие детали берегового рельефа. Важные события не отменить. Сирень все равно зацветет. Революция неминуемо свершится.
Ну то есть… что-то вроде революции. Не очень-то подходящее к случаю слово. Народная Республика Улицы Паточной Шахты (Свобода! Равенство! Братство! Любовь по разумным расценкам! И яйцо вкрутую!), просуществовала всего несколько часов, она была подобна странной свече, которая моментально сгорела и тут же погасла, как фейерверк. А потом последовала чистка этого дома боли, и…
Впрочем… делай ту работу, что прямо перед тобой, и, как полагается нормальному стражнику, не включая воображение.
Он встал около часа пополудни. Газон заперся в операционной, откуда доносился жалобный вой второго участника врачебного действа. Ваймс постучал в дверь.
Через мгновение она приоткрылась. Лицо доктора Газона было закрыто маской, в руке он держал очень длинные щипцы.
— Да?
— Я ухожу, — сказал Ваймс. — Проблемы?
— Не слишком серьезные. Шнырри Харрису вечером не повезло за карточным столом. У него вдруг появился туз.
— Разве это плохая карта?
— Да, если Большой Тони знает, что он ее тебе не сдавал. Впрочем, я ее уже почти извлек. Кстати, если собираешься нанести сегодня травму кому-нибудь, постарайся сделать это до того, как я лягу спать. Заранее спасибо. — Газон закрыл дверь.
Ваймс кивнул дверным доскам и направился поразмять ноги и пообедать. Обед ждал его на переносном лотке, висевшем на груди торговца.
Торговец был молод, но было что-то знакомое в выражении его лица, во взгляде крысы, уверенной, что прямо за углом ее ждет сыр. Та же уверенность имелась у нее и насчет угла, который крыса только что миновала, и насчет всех предыдущих углов, и хотя мир оказался полон углов, но крайне беден сыром, крыса все равно верила, что вот за этим углом сыр уж точно есть.
Ваймс уставился на торговца. Что тут странного? Насколько он помнил, в этом городе всегда был кто-то, торговавший весьма сомнительного качества едой из химически восстановленной свинины. Торговец был явно знакомый. Просто… молодой.
Лоточник заметно оживился, увидев новое лицо. Он всегда был рад встретить человека, который еще не покупал один из его пирогов.
— А, сержант… Слушай, а что означает эта маленькая корона?
