— Как желаете, — не фазу ответила она, с изумлением глядя на него.
Матвей снял плащ и уселся на высокий вертлявый стульчик у стойки. Как я желаю? Главным образом чтобы не было курильщиков табака в радиусе ста саженей, чтобы никаких идиотских частушек под музыку, тамтамов и кимвал, дружного кавалерийского хохота, от которого мороз по коже, сладострастных пожирателей устриц, жирных запахов из кухни, липких столешниц, грязных ногтей, сальных шевелюр, тритонов татуировок на голых волосатых предплечьях, подозрительных пятен и грамматических ошибок на страницах меню. Вот как — лишь в общих чертах, не вдаваясь в вопросы этики.
Буфетчик, простоватый с виду, провинциально-есенинского типа парень с густыми русыми волосами и вздернутым носом, стоя к нему спиной, приготавливал кофе. Он с шипением выпустил из никелированного хоботка машины облачко пара, влил в пенистое горячее молоко как будто наперсток ароматных чернил, присыпал потемневшую массу корицей и поставил чашку на блюдце перед сидящим рядом с Матвеем человеком в черном кожаном пиджаке. Тот, загородившись собственным плечом, склонился над чашкой; по его напряженному багровому лицу было видно, что он здорово пьян.
— Сделайте и мне то же самое, — обратился Матвей к буфетчику. — И еще виски со льдом, пожалуйста.
— Не вопрос. — Сдвинув брови, парень принялся вылавливать щипцами из металлической кюветы гулкие бомбочки льда. Затем он бросил их в стакан и полил золотистым канадским бурбоном из квадратной бутыли. Они трещали и лопались: арктическая буря в стакане.
К плечистому соседу Матвея подсела вернувшаяся, по-видимому, из уборной девушка с бледным узким лицом, пьяными глазами и прямыми желтыми волосами до голых худых плеч. Обдав Матвея ароматом приторных духов, она уселась на свое место и тут же принялась клянчить у своего кавалера «ну еще один бокальчик шампанского». Человек в кожаном пиджаке хмуро посмотрел на нее, будто впервые видя. Затем он откашлялся с военными нотками в крепкий кулак и молча отвернулся к своему кофе, в который он уже высыпал кряду третий пакетик сахару. Девица, вздохнув, заерзала на стуле и начала увлеченно рыться в сумочке. С интересом разглядывая и раскладывая перед собой на стойке, она вытащила из нее, одна за другой, следующие невинные вещицы: пухлый кошелек из блестящей бежевой кожи, золотую палочку губного карандаша, ключи на брелоке в виде бархатного сердечка, черную пудреницу, дорогую перламутровую зажигалку и большую конфету в хрустящей обертке. Изысканное провинциальное лакомство: шоколад с ликером. Дешевый шоколад и поддельный ликер. Как стишки той популярной пошлячки, полой внутри, что выступала — пару недель тому назад — в пустоватом зале музея то ли «Подержанных манто», то ли «Заезженных авто» перед «избранной публикой», откровенно ломаясь и дерзко рифмуя «фаллос» и «удивлялась». «У меня такое чувство сейчас, будто я роюсь в большой куче изношенного дамского белья, — сказал тогда, помнится, Дима Столяров, сидевший вместе с Матвеем в первом ряду. — Зачем ты затащил меня сюда, изверг?»
Шипение, облачко пара, чернила, коричневая пудра — повторение фокуса.
— Дождь идет? — отвлек Матвея от его мыслей буфетчик, ставя перед ним кофе и указывая на его мокрый плащ.
— Скорее снег.
Тот покачал головой.
— А я уже зимние вещи спрятал, — вздохнув, сказал он.
— Рановато.
— Никак не привыкну к московской погоде. А вчера у нас в доме как назло отключили горячую воду.
— Серьезное испытание.
— Вот, видите девушку, — наклонившись, шепотом сказал буфетчик Матвею, бровью указывая на его соседей по стойке.
— Да, а что?
— Она профи. Запонщица.
— Кто?
— Запонщица. Запонки у мужиков выщелкивает. И часы. Я заметил. Приходит с одним, с другим. Выпивают. Потом гляжу — нет на мужике запонок А они могут стоить кучу денег. Тем более — часы.
— Вот как?
Матвей с любопытством покосился на девицу, теребившую своего кавалера за рукав, что-то ему втолковывая. Человек в кожаном пиджаке по-лошадиному мотал головой на толстой шее и отворачивался.
— И откуда у мужиков запонки?
— В смысле?
— Неважно.
— Мужики вкалывают...
— Ясно, ясно. А она, значит, выщелкивает... Н-да, Москва кабацкая. Так у вас здесь притон, — резюмировал Матвей.
— Да неа, вроде обычный ресторан.
— Не приходило в голову вызвать милицию?
166
— Зачем? Она клиентов приводит. Не бедных. Всегда на чай оставляет. А запонки... Ну, может, он их где-то еще посеял. — Буфетчик подмигнул со значением.
— Как говорится, что посеешь, то и пожнешь, — сказал Матвей.
— Ага, — согласился туповатый парень и занялся своим делом.
Матвей глотнул холодного сладковатого виски. Сколько раз он запрещал себе ввязываться в подобное пустословие. Ведь ничего не стоило притвориться иностранцем. Это все от одиночества и слабости духа. Вот так в разговорчиках, в смешках, в посиделках мало-помалу растрачивается по мелочи и талант, и жизнь. И все вокруг живут как попало, так, будто давно знают ответы на все вопросы, будто дети больше не умирают и дома не рушатся, как картонные кубики... А вдруг после этого нелепого разговора меня автомобиль собьет насмерть? Что же будет последним моим воспоминанием? Запонщица?
Ни говорить ни с кем, ни думать о сокрушенном Блике, ни вспоминать Диму Столярова он больше не мог. Рассказав Блику о том, что случилось с их общим другом, он теперь, как ни странно, чувствовал облегчение: все-таки поделился горем с близким человеком, черт его возьми. Плеск ресторанного веселья за его спиной гнал его наружу, прочь, домой, в пустую квартиру и даже еще дальше — в иные широты, под иные небеса Кто-то заходился в визгливом смехе. Кто-то хрипло оглашал тост и требовал внимания. Откуда пришел вульгарный обычай стучать ножом по пустому бокалу?
«Минуточку, Василий Игнатичь, я еще не закончил...»
«Кто-нибудь видел мою сумочку?»
«Лидочка, передай салфетку».
«Я заказывал жаркое? Я заказывал отбивную. Кто тебя просил... Сама ты телятина...»
«Ты ее забыла в туалете, пойди и поищи...»
«Так я продолжаю... Анна Петровна, дайте мне закончить мысль...»
«Мясо жесткое, вино мутное какое-то...»
«Да, представьте себе, подавился говядиной и умер прямо в гостиничном номере...»
«Этот мой новый парикмахер — это просто чудо! Представь...»
«А он мне отвечает: впервые слышу! Вот сволочь...»
Нещадно скучая, Матвей подтянул к себе несколько измятых, не сегодняшних и даже не вчерашних газет. Биржа. Курсы валют. Пропустим колонки цифр и выразительные графики. Бегло просмотрим жирные заголовки с непременной безвкусной игрой слов: «Разоружены и очень опасны», «Взрыв вызвал волну выплат», «Не пойман — не воротила», «К Мише едешь — дальше будешь», «Кто заплатит за плотину?». В самом деле? Поглядим, что в разделе культуры. «Перестирывая Шекспира. На гигантской сцене Театра армии прошел конкурсный спектакль „Ромео и Джульетта"... Стирающий постельное белье Тибальд выглядит, конечно, диковато, равно как и Кормилица с доской для серфинга... После нелегких любовных игр Ромео и Джульетте остается только заняться оздоровительной гимнастикой на берегу реки». Театр армии. Что тут скажешь? Бедный Вилли. Листаем дальше — опера. Полупрозрачные целлофановые костюмы, надувные резиновые плоты, алюминиевые конструкции. Солист, покачиваясь, исполняет арию на подвесном тросе. Все это упоительное зрелище не что иное, как «Троянцы» Берлиоза. Импресарио требовал «больше размаха, cher maître![46] Больше блеска!». И тут ничего неожиданного. Листаем дальше. Ага, коммерческие объявления. Это самое вкусное. «Не можете уснуть? Вас мучает бессонница?» Допустим. «„Орфеус". Новое безвредное средство от расстройства сна». Должно быть, опущена буква «м» в начале. Или речь об усыпляющем пении? Проглотил таблетку, и в голове зазвучало контральто. Кажется, есть такой рассказ «Музыка в таблетках». «Не славь, обманутый Орфей, мне элизийские селенья». Привычки жизни. Вода забвенья. Тудай, туслип. Блаженны бессонные, ибо они зрят сны наяву. Снотворное. Сотвори себе сон. Забудься. За содержание снов фирма ответственности не несет. Недорого и без обмана. Беременным нельзя, чтоб не плодить уродцев. Шизофреникам и маньякам тоже. Что там еще? Перевернем страницу. Недвижимость, украшения, наручные часы, дантисты, автомобили, адвокаты, анонсы... Книжные новинки. «„ТВОЙ ЛУЧШИЙ ДРУГ'. Читайте новый роман культового писателя Пола Вина, автора бестселлера „Предатель"!» Всего половина писателя, а сколько шуму. И что означает «культового»? То есть пишущего о церковных обрядах? Дальше. «Прокат лимузинов. Дни рождения. Свадьбы. Проводы в последний путь». Гениально. Емко и выразительно. Вся жизнь в трех фразах. «Папа Джон любил две вещи: пиццу и свою машину. Один укус — и вы услышите хруст. Наша фирменная хрустящая корочка!» Интересно, а что любила мама Джоана? «ГРУДЬ можно увеличить в домашних условиях! Доктора ошарашены». А читатели взволнованы. «Похудей, лежа на диване (жир топится сам)». Грандиозно. Нет слов.
