– А чего ты тогда хлопала громче всех? – спросил он.
– От радости, – сказала она. – Что уже всё.
– Извини, – сказал он.
– Ничего, бывает, – сказала она.
– А то давай пойдем в кафе? – И он взял ее за руку. Первый раз, первый раз за всё время взял за руку! – «Латинский квартал», крутое место, я там был пару раз. Вот, прямо рядом.
– Спасибо. – Она не грубо, но решительно отстранилась. – Не могу. Десятый час.
– Детское время, ты что!
– Я очень далеко живу. Почти что за городом. Пока, привет, – сказала она, повернулась и пошла вниз по переулку.
– Погоди! – Леша Федотов догнал ее. – Я тебя на такси отвезу. Не хочешь в кафе, ладно, не надо, давай я тебя на такси провожу, вот я сейчас «Убер» вызову. – И он вытащил айфон.
– Отстань! – закричала Алиса Гедимин и побежала от него бегом.
De l’amour
перечитывая классику
Красивая девушка, очень красивая девушка лет двадцати, синеглазая девушка с русой косой, девушка Маша, подруга нашей домработницы Нины (дело было в 1969 году) – сидела посреди кухни на табурете, поджав ноги в носочках, спрятав их меж ножек табурета – сидела и читала Стендаля, седьмой том знаменитого желтого собрания сочинений.
– Что читаешь, Маша? – спросила моя мама.
– «О любви» – сказала Маша. – Я на полочке взяла. Я обратно поставлю.
– Нравится? – спросила моя мама.
– Непонятно, – сказала Маша.
– А зачем тогда читать?
– О любви ведь, Алла Васильевна! – вздохнула Маша. – А у меня как раз кавалера нет.
– Маша! – воскликнула моя мама. – Как это – у тебя, да нет кавалера? Ты ведь красавица!
Маша махнула рукой и сказала:
– Вот один позвал в кино. Только свет погасили, а он уже шарит. Шарит и шарит. Я ему говорю: «Чего шаришь-то? Только познакомились, и уже шаришь!»
– А он что? – спросила мама.
– Больше не позвал в кино, – сказала Маша и снова опустила свои ясные синие глаза в книгу, где, в частности, было написано:
«Мелочные соображения гордости и светских приличий послужили причиной несчастья некоторых женщин…» (глава ХХХ).
Диалог о счастье
преемственность поколений
– Мама, я недавно прочитала старые советские книги, «Как закалялась сталь», и «Поднятая целина», и «Молодая гвардия», и что-то там еще типа про Братскую ГЭС, про какие-то заводы…
– Зачем? – спросила интеллигентная пятидесятилетняя мама свою двадцатидвухлетнюю дочь.
– Погоди, мамочка! И еще я прочитала про нашу историю. Ух, как много люди работали, страдали, боролись, строили в тайге, собирали урожай в засуху… А война! Вообще страшное дело! И победили! А после войны все заново построили, и опять было сплошное страдание и труд!
– Что с тобой?
– И знаешь, я сначала удивлялась, зачем они все это делали, зачем так тяжело трудились, голодали, терпели… Но в одном старом советском учебнике я прочла, зачем! «Во имя счастья грядущих поколений!» Как это здорово, мама! Как это прекрасно! Великолепно! Чудесно! И я поняла одну очень важную вещь.
– Что ты поняла? – растрогалась мама.
– Я поняла, что эти грядущие поколения – это я и есть! Поэтому дай мне денег на поездку в Окс-сюр-Луар. А то получится, что вы с папой, и дедушка, и бабушка, и прадедушка тоже, зря трудились, сражались, и вообще.
Ночь после рождества
двор, снег, фонарь, любовь
Я вышел во двор вынести мусор. Так-то у нас мусоропровод на лестнице, но тут были пачки старых журналов и коробок – их лучше стаскивать в контейнер для бумажных отходов; будем экологичны!
У загородки, за которой стояли мусорные контейнеры, – проще говоря, у помойки – прохаживалась женщина из соседнего подъезда. Я ее помню, хотя не очень-то с ней знаком. В прошлом году нам оставляли песика на передержку, я выводил его погулять, и с этой теткой перебросился парой слов. Вернее, она со мной. У нее, кстати, собаки не было. Она тогда сидела на лавочке под фонарем – у нас здоровенный двор с садом, с клумбами и скамейками – сидела и листала какой-то глянцевый журнал. Вот она меня тогда спросила: «Собаку завел?» – почему-то на «ты» – «Нет, знакомые оставили на пару недель». – «Не скучает?» – «Немножко. Но ничего». – «Ну, хорошо». И вот так несколько раз.
Сейчас смотрю – она в старой длинной дубленке, в руках опять какой-то журнал.
Встретились глазами. Она кивнула.
– Добрый вечер, – сказал я.
Она в ответ громко всхлипнула.
– Чем могу помочь? – спросил я.
– Ничем! Ничем! – Она почти закричала. – Никто мне помочь не может! Он умер!
– Кто?!
Она показала мне развернутый мятый журнал: «Вот! Вот!» Он – это какой-то не слишком знаменитый актер.
– Он умер! – прорыдала она.
– Примите сочувствие, – сказал я, опуская на снег принесенную кипу бумажного мусора. Мне показалось неприличным громко кидать мусор в контейнер, когда тут такое дело. Откуда я знаю, кем этот артист ей приходится.
– Он умер. Мне больше не о чем мечтать! – сказала она очень театрально.
– Простите? – спросил я.
Лучше бы не спрашивал.
– Я мечтала, что он будет моим, – заговорила она, задыхаясь. – Случится чудо! Я получу много денег. Я их выиграю! Я найду самый лучший фитнес. Я стану самая-самая. У меня кривые ноги, да. – Она чуть распахнула полы дубленки. – Я их исправлю. Что, так не бывает? Но чудо, понимаете, чудо! Ангел божий прилетит и всё сделает! Я все время свечки ставлю, чтоб он прилетел и – жжик! Жик – и ноги от ушей! Жик – и грудь номер четыре! Жик – и талия пятьдесят восемь! И глазищи вот такие! Я куплю себе квартиру! Большую, красивую, с видом на парк! А то я живу с матерью в однокомнатной в седьмом подъезде, она в десять спать ложится, а мне говорит – «спи или иди гуляй», вот я и гуляю… Думаете, легко так жить, женщине в тридцать восемь лет? Последние деньки, часики тикают, а она чтоб я гуляла во дворе, в песочнице! А теперь он умер. Говорят, спился. То есть не прямо пишут, но всё и так понятно. У него была ужасная жена! Я жила и ждала чуда. Что я ему позвоню и приеду за ним, на большой машине с шофером! Заберу его из этого ада. Спасу. Я не успела. Он спился и умер без меня. О чем теперь мечтать? А?
– Например, что он не умер, – сказал я, повернулся и быстро пошел к дому.
Она побежала за мной и спросила:
– Как?
– Не знаю. Чудо, вот такое чудо.
– Таких чудес не бывает, – горячо возразила она и схватила меня за куртку.
– Вы меня не поняли. В том смысле, что он на самом деле не умер, а… ну, например, переселился в другого артиста. В смысле, душа переселилась. Говорят, так бывает. Я сам не видел, но читал. Пустите, пожалуйста, мне пора.
– А чего это ты мне на «вы»? – сказала она, не отпуская. – Димка, ты чего?
Меня малознакомые люди иногда называли Димой, но я все же спросил:
– Какой еще Димка?
– Димка Гриценко! Мы ж с тобой за одной партой, в седьмом классе…
– Вы перепутали. Обознались.
– Что ты из меня дуру делаешь? – крикнула она, но потом пригляделась ко мне и сказала: – А, правда. Старенький совсем. Обозналась. Извините, дяденька.
– Ничего страшного, – сказал я. – Ничего, ничего.
– А вы правильно сказали, дяденька! – засмеялась она. – Не умер он вовсе, а эта стерва от меня его спрятать хочет. Но я найду! Я точно его найду. Дайте я вас в щечку поцелую. Не хотите? Ну, пока-пока!
Она повернулась на одной ноге и пошла, даже побежала обратно.
Минут через десять я выглянул из окна. Она сидела на скамейке и листала журналы – те, которые я собирался выбросить.
Наверное, искала, в кого переселилась душа ее любимого.
Троллинг – 1966
сестра моя Ксения
Недавно была круглая дата у моей сестры Ксении Драгунской, и я вспомнил смешную историю про учительницу математики.
Не Ксюшину, а мою учительницу.
Однажды я пришел в школу – дело было весной, я был в восьмом классе – и вдруг вижу, наша математичка Наталья Борисовна смотрит на меня ну просто выпучив глаза. Но ничего не говорит. Но глаз не сводит.
Прихожу домой и рассказываю маме. Поскольку был удивлен таким внезапным диким взором. «Что это она?» – спрашиваю.
Мама смеется и рассказывает, что вчера гуляла в саду «Эрмитаж» с коляской, в которой спала трехмесячная Ксюша.
И вдруг – идет моя учительница Наталья Борисовна (они с мамой были знакомы по родительским собраниям).
Смотрит на маму изумленно.
А моей маме, когда она родила Ксюшу, был сорок один год. То есть в глазах Натальи Борисовны она никак не подходила на роль молодой мамы.
Наталья Борисовна молчит, не знает, что сказать.
Мама сразу поняла, в чем дело, и начинает, выражаясь по-нынешнему, тихонько ее троллить.
Говорит, качая головой и слегка вздыхая:
– Да, дорогая Наталья Борисовна. Вот такая история. А что теперь сделаешь? Не выбросишь же. Ребенок все-таки! Живой маленький человек. Так что делать нечего! Так уж получилось. Будем растить. Воспитывать. Вы только никому не говорите…
